Повесть о моей жизни

Я весь ушел в изучение языка, и учитель постоянно хвалил меня за успехи. Хвалил меня и радовался моим успехам и братец И ля.

К сожалению, наши занятия продолжались всего с полгода. Наш учитель, молодой еще, лет сорока, красивый господин Берггольц простудился, заболел и умер. Проводить его в последний путь до могилы предложили и нам, его ученикам.

Начальство гостиницы дало нам свой небольшой фирменный автобус, в котором нас и везли до кладбища и обратно. Таким образом, по такому печальному поводу я совершил свою первую в жизни поездку на моторе, как тогда называли автомобили в Петербурге.

(Вторую мою поездку на моторе я сделал в другой европейской столице, в Берлине, вместе с австрийцем, товарищем брата Ильи, Францем Лерлом по пути в Австрию.

В третий раз в жизни я ехал с ним уже в Австрии, на всемирно известном богемском курорте Карлсбаде, в маленьком автобусе с вокзала к месту работы, в гостиницу «Ганновер».

В четвертый раз в жизни мне довелось ехать на моторе, теперь уже грузовом автомобиле, в австрийской столице Вене, где меня с товарищами как пленных везли летом 1915 года на разгрузку какого-то металла. Там я сильно зашиб ногу и больше на разгрузку не ездил.

Пятый раз я ехал на моторе, легковом автомобиле, через три года после четвертого, в России, в городе Вологде, с приказом из штаба фронта командиру латышского стрелкового полка Красной Армии.

Такова география моих первых в жизни поездок на моторах — автомобилях.)

А теперь вернемся в Европейскую гостиницу, где меня в первый же день не только одели в форменную куртку и передник, но и научили, как надо есть с тарелки и держать нож и вилку, с помощью которых я еще никогда не ел. Этому учил меня старший официант Василий Захарович Евдокимов, который погиб в Первую мировую войну.

Работа в Европейской гостинице была для меня истинным наслаждением. Я быстро научился бегать с подносом на согнутой левой руке по лестнице, ловко мыть и вытирать посуду и многое другое. Здесь никто из старших не бил мальчиков по щекам и не сквернословил, все обращались друг к другу культурно. В официантах я видел не хамоватых лакеев или подхалимов, а сознательных тружеников, честно делающих свое дело. Была еще свежа в памяти революция 1905–1907 годов, и мне не раз приходилось слышать от них о забастовках всего персонала гостиницы. Сюда, в гостиницу, к нам в руки иногда попадали номера большевистской газеты «Правда», и мы тайком читали ее в нашей общей комнате. Приносил их, как помнится, буфетный мальчик Павлуша Гусаков.

Но самым главным для меня была близость брата Или. В вечерние часы в свободное от работы время я приходил к нему в буфет, и мы с ним говорили, говорили… Он был для меня очень хорошим воспитателем и примером добра и чести.

Руководящий состав в Европейской гостинице составляли иностранцы, главным образом из Швейцарии. Директором гостиницы был господин Вольфлисберг, красивый представительный человек, лет сорока, занимавший вместе с женой и дочкой Леночкой, лет двенадцати, роскошный двухкомнатный номер на третьем этаже со стороны Невского проспекта. У директора было три помощника: управляющий номерами господин Вайнгарт, управляющий рестораном господин Кауфман и управляющий обслуживающим персоналом господин Лютц. Главный бухгалтер был тоже швейцарец, господин Крок. Все эти господа имели представительный вид, отлично, без акцента говорили по-русски и никогда не позволяли себе грубого обращения со служащими. В Рождество для нас, мальчиков, в зале ресторана «На крыше» устраивалась рождественская елка и вечер с хорошей скрипичной музыкой и с подарками, которые выдавала жена директора. Помню, однажды я получил шесть хороших носовых платков в красивой фирменной упаковке известной фирмы Саввы Морозова.

Коридоры на этажах делились на две равные части и назывались со стороны Невского проспекта «невским», а со стороны Итальянской улицы «итальянским». На каждом этаже была небольшая комната без окон, с длинным столом и шкафами со столовым бельем и посудой и мойка с лотком, а также небольшой теплый шкафчик для суповых тарелок. Все это называлось буфетом. Сюда подавались звонки из номеров, здесь же сервировались на посеребренные подносы и подавались официантами заказываемые гостями горячие завтраки и обеды из кухни на первом и из кофейного буфета на втором этажах. На каждом этаже было по два официанта — шеф и помощник, по два буфетных мальчика, обязанных очень быстро приносить в буфет из кухни и из кофейного буфета на деревянных подносах покрытые теплой салфеткой горячие блюда, чай и другие горячие напитки. Чтобы они не остывали, мальчикам приходилось бегать по черной лестнице и вдоль коридора очень быстро. Кроме этого, мальчики должны были мыть и перетирать посуду, убирать буфет и вызывать гостей к телефону в конурке возле буфета, так как в номерах тогда телефонов еще не было. В таких же темных, без окон, как и буфет, помещениях находились по две горничных и по два коридорных носильщика багажа приезжих, поздно вечером также чистивших их одежду и обувь. Служебные помещения горничных и коридорных были их жильем и местом отдыха.

Рабочий день на этажах продолжался двенадцать часов и распределялся так: один человек из каждой пары служащих приступал к работе с семи часов утра, с часу дня и до шести вечера имел свободное время, в шесть часов возвращался на свое рабочее место и оставался на работе до двенадцати ночи. Вторая смена начинала работу с восьми часов утра и кончала в восемь вечера. Обедали обе смены в рабочее время. В выходные дни обе смены работали с утра до часу дня, в час одна смена уходила, вторая оставалась на работе до двенадцати ночи. В следующее воскресенье с утра до ночи работала другая смена.

Среди работников гостиницы кроме русских, татар и латышей было много иностранцев. Директор гостиницы и другая высшая администрация были швейцарцы. Среди официантов на этажах, поваров, кастелянш и метрдотелей были французы, шведы и итальянцы. В зимнем саду играл румынский оркестр.

На одном этаже с моим братом Ильей работал официант-австриец из Богемии Франц Лерл. Этот человек сыграл большую роль в моей жизни и оставил во мне хорошее воспоминание, поэтому я расскажу о нем поподробнее.

Францу Лерлу, когда я поступил в гостиницу, было лет тридцать. Он приехал в Петербург примерно в 1911 году прямо из Африки, из Каира, где работал у путешествовавшего там баварского короля в числе его многочисленной прислуги. К концу путешествия он взял у короля расчет и приехал в Петербург учиться говорить по-русски. До этого он работая в Германии, Франции, Италии, Испании, после Петербурга собирался поработать в Варшаве. Он говорил на немецком, французском, английском, испанском и итальянском языках. Поскольку его родиной была Богемия, то есть Чехия, то он знал и чешский, а за два года жизни в Петербурге научился свободно говорить и по-русски и собирался научиться и по-польски.

Франц был худощав, среднего роста, с жидкими светлыми волосами и слегка выпяченной нижней губой. У него был веселый, добродушный характер и не было никакой заносчивости перед товарищами, что нередко замечалось у других служащих-иностранцев.

В начале 1914 года Франц решил поехать к себе на родину и некоторое время поработать в курортном городе Карлсбаде (по-чешски Карловы Вары), затем переехать во Францию и поработать на Французской Ривьере в Ницце. Он списался о работе с владельцем гостиницы «Ганновер» в Карлсбаде господином Лешнером, и тот предложил ему привезти с собой русского мальчика, чтобы привлечь в ресторан отеля русских курортников. Франц предложил моему брату Иле отпустить меня с ним года на два-три, чтобы я смог на практике научиться говорить по-немецки и по-французски. Мой брат обрадовался такой возможности, так как верил Францу, что он меня не бросит на произвол судьбы, и посоветовал мне ехать с Францем, тем более что я был не первый из мальчиков, едущий из гостиницы за границу.