На арене старого цирка

Когда он вернулся в уборную, незнакомые еще с ним артисты поздравляли его с удачным выступлением. Таурик пригласил его к себе ужинать. Отец, понятно, принарядился, надел часы с жетонами. Когда ему за ужином предложили выпить, он отказался. Ему налили пива. За ужином разговор шел только о цирке. Артисты расспрашивали отца об условиях работы в цирке Тюрина. На рассвете разошлись, большинство артистов было сильно навеселе. Оказалось, что отцу до квартиры было по дороге с наездником-жокеем Васильямсом Соболевским (впоследствии Соболевский гремел за границей и был собственником цирка, в котором служили отец, брат Костя и я).

Соболевский предупредил отца, чтобы он не был «шляпой», так как Таурик любит платить мало. Говорил, что отец нужен Таурику, и хвалил его за выступление. Рассказал, что он ученик Таурика, а теперь получает сто двадцать рублей жалованья. Отец рассказал ему о себе.

На другой день отец пришел в цирк, когда все были уже в сборе. Таурик предложил ему денег и сказал, чтобы за всем, что ему будет нужно, он обращался прямо к нему, Таурику, а не к артистам. Назначил на следующий день репетицию с отцом, сказал, что покажет ему несколько новых номеров.

Вечером отец решил посмотреть представление и спросил Таурика, нужно ли ему одеть униформу. Таурик ответил, что на первое время освобождает отца от униформы, а в дальнейшем видно будет. Отец пошел смотреть в места для публики.

Сбор был хороший, но аншлага опять не было. В программу входили номера, которых отцу еще не приходилось видеть. Выступал дрессировщик с двадцатью собаками. Они ходили на задних лапах, прыгали через барьер и т. д. Понравилась отцу наездница. Сначала она протанцовала на спине лошади, затем на манеж принесли и доставили по обе его стороны два мостика. Лошадь пробегала под мостиком, а наездница вспрыгивала на него и, пока лошадь делала круг, проделывала на нем гимнастическое упражнение. Как только лошадь опять приходила к мостику, наездница соскакивала к ней на спину и неслась к другому мостику, на котором опять становилась на руки и изгибалась.

В труппе Таурика была женщина-геркулес Мария, работавшая с двухпудовыми гирями не хуже мужчины. Она поднимала и носила по арене трех униформистов. В конце номера ей клали на грудь доску, и она держала на себе двадцать человек из публики, Исполнялся в цирке номер «хождение через весь цирк по проволоке». Артист взбирался с зонтиком в руках по наклонной проволоке и, когда добирался доверху, то спускался оттуда, скользя назад. Нарочно делал вид, что теряет баланс, потом выравнивался. Ловили его в ковер у конца проволоки четыре унинформиста. Предохранительных сеток внизу в то время еще не было.

Отец выполнил свой номер с успехом и работал увереннее и спокойнее, чем накануне. Окончив номер, он быстро разгримировался, чтобы пойти посмотреть, как будет выступать Васильямс Соболевский. Впечатление было ошеломляющее, отец, по его словам, впервые увидел первоклассную жокейскую езду.

Соболевский выехал на белой лошади. На ходу он снял с нее жокейское седло и сделал несколько кругов на неоседланной лошади стоя, держа седло в руках. Его высокий рост и красивое сложевие усиливали эффект. В конце номера оркестр играл галоп в быстром темпе, лошадь выбегала неоседланная, без уздечки, с распущенной гривой и быстро неслась по кругу манежа. Соболевский бежал к ней, хватался за гриву, вскакивал на нее и, сидя спиной к публике, лицом к середине манежа, мчался, придвигаясь все ближе и ближе к крупу лошади. Лошадь неслась уже в карьер, казалось ездок сейчас упадет. Было такое впечатление, что он держится за воздух. Наконец, он соскакивал на землю, перерезал бегом манеж и опять вскакивал на лошадь сразу обеими ногами. Так он вспрыгивал и соскакивал раз шесть подряд под гром аплодисментов.

Отец был в восторге.

На другой день на репетиции Таурик спросил отца, на каких инструментах он играет. Отец сказал, что играет на губной гармошке, сопелочке и корнет-а-пистоне. Таурик посоветовал отцу как можно скорее выучиться играть хотя бы еще на четырех инструментах. Обещал, как только он сделает это, проработать с ним интересный номер. Отец купил маленькую гармошку, флейту, балалайку, и окарину [10], и очень быстро научился играть на этих инструментах народные мелодии.

Новый номер Таурика заключался в следующем. Отец выходил на арену, играя на балалайке. Подходил Таурик, запрещал отцу играть и отнимал у него балалайку. Отец плакал. Когда же Таурик отходил от него, отец вынимал из кармана сопелку и начинал играть на ней. Таурик возвращался и отнимал сопелку. Отец плакал опять и вынимал флейту. Так происходило со всеми инструментами. Под конец отец вынимал из кармана маленького оловянного петушка, хлюпал себя по бедрам и кукурекал. Как только Таурик подходил к иему, он делал вид, что бросил петушка в публику, отбегал на другую сторону манежа и там опять хлопал крыльями и кукурекал. Директор бросался к нему. Отец убегал от него и прятал петушка под колпак. Тогда директор миролюбивым тоном спрашивал у него, что это у него за игрушка, и предлагал играть вместе в «петушка и курочку». Отец соглашался и, подражая петуху, ухаживал за курочкой, кружился вокруг нее, кукурекал. Затем роли менялись, директор изображал петушка, отец — корочку. Кукурекнув один раз, директор уходил с арены, унося с собой оловянного петушка. Отец продолжал изображать курицу, потом, заметив, что петуха– директора нет, начинал плакать. Приходил униформист и спрашивал, о чем он плачет.

— Петушок улетел!., отдайте петушка, — плакал отец. — Не отдадите?., не отдадите?., хорошо… у меня еще есть.

Вытаскивал из кармана трещотку и бегал по манежу, потрясая ею, а за ним гналась вся униформа, наконец, убегал и в дверях делал сальтомортале [11].

Номер этот имел успех у публики. Обрадованный отец написал Максу подробное письмо о своей жизни и работе. В конце письма он благодарил Макса за доброе отношение к нему.

Цирк Таурика пробыл во Владикавказе до осени. Однажды отец пришел к цирку и видит, что у цирка стоит много повозок, запряженных лошадьми. Оказалось, что у цирка Таурика расположился цирк «Черного Кука», только что сделавший переход от Тифлиса до Владикавказа и теперь направлявшийся в Полтаву.

Труппа Кука с директором во главе пришла на представление цирка Таурика. От артистов отец узнал, что Кук после Полтавы летом едет по маршруту Брянск, Вязьма, Минск, Смоленск. Когда кто-то из артистов произнес слово «Смоленск», у отца забилось сердце. Он вспомнил мать, отца. Стал раздумывать о том, живы они, или нет. Ни номера дома, ни фамилии хозяина дома, где они жили, он не знал и потому не мог написать им. После представления он ушел домой, но спать не мог, полез в свой сундук, пересчитал деньги. Денег у него оказалось около ста рублей. Тут же ночью отец бесповоротно решил ехать домой к матери.

Утром отец побежал к цирку. Лошади уже ушли на вокзал. Кук с частью труппы закусывал в буфете, другая часть артистов еще спала в местах для публики. Кук подозвал отца и на ломаном русском языке похвалил его работу. Жена Кука, знаменитая наездница Мария Годфруа, была немка, в труппе было несколько артистов, говорящие по-немецки. У Таурика по-немецки говорил один только дрессировщик собак. Отец попросил дрессировщика спросить Кука, правда ли, что он летом собирается ехать в Минск и Смоленск. Кук ответил утвердительно.

Отъезд труппы Кука назначен был на вечер.

Отец ходил по цирку и не знал, что ему делать. Состояние было такое, что он поехал бы домой, чего бы это ему ни стоило. В это время пришел Соболевский, с которым отец успел подружиться. Отец рассказал Васильямсу, как мучительно хочется ему повидать отца с матерью.

— Я слышал, что Кук едет в Смоленск, — сказал Соболевский, — ты бы попросил его взять тебя к себе в цирк. Я увереи, что он возьмет с радостью.