А.А. Фет. очерк жизни и творчества

Воззрения Фета становятся все реакционнее. Тургеневу ясна связь этих воззрений с тем выбором пути, который был сделан Фетом сразу после его удаления из «Современника». «Фетовское безобразничанье, — пишет Тургенев Борисову 1 октября 1870 г., — <…> имеет то еще неприятное, что оно не наивно в нем чувствуется кислое брожение уязвленного и закупоренного литературного самолюбия».

Фет не мог, конечно, не понимать, что образ своей личности, который он строил, неубедителен. Он стилизовал свой внешний облик и перестраивал внутренний по модели кондового, кряжевого русского помещика. Но кондовый помещик — это потомственный дворянин, наследственный владетель своих земель. Дворянство не понадобилось Фету, чтобы стать помещиком в эпоху реформ возможность приобрести землю получили и разночинцы; но те воззрения, которые Фет осваивал, совсем не шли разночинцу, тот социальный тип, к которому Фет жаждал себя отнести, мог воплотиться только в потомственном дворянине. И даже такое потомственное дворянство, какое Фет смолоду пытался выслужить, тут не годилось требовалось дворянство родовое, столбовое. Фет решает стать столбовым дворянином. В 1873 г. Фет подал прошение «на высочайшее имя» о признании его потомственным дворянином Шеншиным н сочинил такую версию своего рождения он — сын А. Н. Шеншина, женившегося в Германии на вдове Шарлотте Фет; но брак их, совершенный по лютеранскому обряду, не был признан в России, и супругам пришлось венчаться вторично — уже по православному обряду. Но проситель был рожден до этого второго венчания своих родителей — и при разбирательстве дела был поэтому объявлен сыном первого мужа своей матери.

«Канцелярия статс-секретаря у принятия прошений» потребовала от Фета представления документа о первоначальном, лютеранском венчании его родителей. Фет ответил, что в «настоящее время, по истечении 53 лет, лишен возможности разыскивать подлинный акт венчания»? Это было неубедительно, но Фет имел хорошую репутацию в глазах правительства и ярко описал в своем прошении, какие «жесточайшие нравственные пытки» испытывал он всю жизнь. Прочтя прошение, царь Александр II сказал (по словам Фета) «Je m'imagine, ce que cet homme a du souffrir dans sa vie»,(Я представляю себе сколько должен был выстрадать этот человек в своей жизни) — и разрешил Фету «принять фамилию ротмистра А. Н. Шеншина и вступить во все права и преимущества его по роду и наследию».

Фет превратился в Шеншина. Прежнюю фамилию он сохранил в качестве литературного псевдонима, но ревностно следил за тем, чтобы в быту, в адресах писем его именовали Шеншиным

Я между плачущих Шеншин,

И Фет я только средь поющих.

Отношение общества к этой перемене было недоуменным или ироническим. Так, Тургенев написал Фету по этому поводу «Как Фет, Вы имели имя, как Шеншин, Вы имеете только фамилию». Эпиграммы и насмешки проникли и в печать.

6

Периоды жизни Фета резко отделяются друг от друга. Последний период наступает в конце 70-х годов. Длительная деятельность энергичного, жесткого, твердо преследовавшего свои цели помещика дала обильные плоды. Сыграли роль и наследства от бездетных родственников так, после смерти племянника Фета П. И. Борисова к Фету перешло все достояние Борисовых. К старости Фет стал богат. Он перестает заниматься хозяйством. Дела передаются управляющему.

В 1877 г. Фет продал свое имение Степановку и купил в Курской губернии имение Воробьевку — с прекрасной старой усадьбой и роскошным парком. Там проводятся летние месяцы, а зимой Фет живет в Москве, в собственном доме-особняке, купленном в 1881 г.

В литературной жизни настает пора, более благоприятная для Фета. Жестокая политическая реакция и разложение народнической идеологии, господствовавшей в 70-е годы, вызывают спад социально-политических интересов у части интеллигенции, перепуганной и растерявшейся. Возрождаются симпатии к идеалистической философии и стремление к уходу от «политики», от «будничной действительности» в сферу «чистого искусства». Фет вместе с Майковым и Полонским возводится в сан патриарха «школы чистого искусства» и переходит на положение «маститого поэта». У него появляется ряд поклонников и подражателей среди молодых поэтов.

Творческая продуктивность Фета резко возрастает. Если в 60—70-е годы Фет писал в среднем 6–7 стихотворений в год (включая экспромты, шутки, письма в стихах), в 80-е годы число стихотворений поднимается до 20–21, а два предсмертных года — 1890 и 1891 — дают 25 и 36 стихотворений. Фет снова начинает печататься в журналах («Русский вестник», «Русское обозрение», «Нива») и, словно стремясь вознаградить себя за долгое молчание, через каждые два-три года выпускает новый сборник стихов — все под названием «Вечерние огни». Сборники рецензируются, и поэзия Фета снова начинает обсуждаться — поклонниками в восторженном тоне, противниками в умеренном.

Интерес к поэзии Фета по-прежнему проявляется лишь в узком кругу читателей. Но теперь Фет материально не заинтересован в литературном успехе и при всякой возможности устно, письменно и печатно уверяет, что морально он особенно удовлетворен именно своей непопулярностью. Так, в 1887 г. он пишет В. И. Штейну «Если у меня есть что-либо общее с Горацием и Шопенгауэром, то это беспредельное их презрение к умственной черни на всех ступенях и функциях. Скажу более. Мне было бы оскорбительно, если бы большинство понимало и любило мои стихотворения это было бы только доказательством, что они низменны и плохи».

Литературные занятия вновь стали для Фета основными, но не как профессия, а как реализация творческих потенций и как средство заполнить досуг обеспеченного бездетного старика.

С конца 70-х годов Фет усердно занимается переводческой деятельностью. Он переводит главный труд Шопенгауэра «Мир как воля и представление» и другие его книги, «Фауста» Гете, много мелких произведений, главным же образом занят переводом римских поэтов. В 1883 г. он выпустил своего рода «труд жизни», начатый еще на студенческой скамье, — стихотворный перевод всех сочинений Горация. Затем Фет стал переводить других римских поэтов. Работа эта была необычайно интенсивной и дала исключительные результаты. В последние семь лет жизни Фет выпустил в свет «Сатиры» Ювенала, «Стихотворения» Катулла, «Элегии» Тибулла, «Превращения» Овидия, «Элегии» Проперция, «Энеиду» Вергилия, «Сатиры» Персия, «Горшок» Плавта, «Эпиграммы» Марциала, «Скорби» Овидия.

К труду перевода почти всей римской поэзии (за который он был избран членом-корреспондентом Академии наук) Фет был хорошо подготовлен классической средней и филологической высшей школой. Всю жизнь он любил римскую поэзию. Стремление приобщить русскую интеллигенцию к античной культуре было тесно связано с эстетическими взглядами Фета. Древние классики были в его глазах представителями той «вечной красоты», которая противопоставлялась им современному искусству, искаженному и униженному «злободневностью» и «тенденциозностью».

Какова ценность переводов Фета — об этом рецензенты высказывались по-разному. В вечном споре двух направлений переводческой деятельности, одно из которых считает главным достоинством перевода точность, а другое — художественность, Фет был безоговорочным сторонником первого направления. «В своих переводах, — пишет Фет Полонскому, — я постоянно смотрю на себя как на ковер, по которому в новый язык въезжает триумфальная колесница оригинала, которого я улучшать — ни-ни». Он действительно достигает в своих переводах необыкновенной точности передачи смысла — иногда за счет синтаксической неуклюжести и стилистической какофонии, которые так жестоко были высмеяны в статье «Современника» о переводе «Юлия Цезаря».

В 1890 г. появились два толстых тома мемуаров Фета «Мои воспоминания», а в 1893 г. — посмертно — третий том «Ранние годы моей жизни». Свои книги Фет издавал сам; при его продуктивности он оказывался занятым почти непрерывной издательской деятельностью, тем более что некоторые переводы переиздавались.