Ленин. Жизнь и смерть

Владимир рос беспокойным, каверзным, и за это мать и сестра Анна его часто бранили. Как самый сообразительный, он делал уроки быстрее всех и тут же принимался мешать младшим. Он начинал валять дурака, громко кричал, приставал и отвлекал от занятий и наконец так их донимал, что они звали мать. Особенно ему нравилось изводить Дмитрия, который был на четыре года моложе его. Тот был молчаливый, робкий, впечатлительный мальчик. Кто не знает песенку про бедного маленького козлика, которого съели волки, и от него остались рожки да ножки? Дмитрий пел ее, еле сдерживая слезы, но он стыдился этого и изо всех сил старался допеть песенку до конца. Пока он пел, Владимир строил жуткие гримасы и кричал ему в ухо: «А потом огромные плохие волки взяли и съели его! Осталися бабушке рожки да ножки!!»

Но Володя мог быть и веселым, забавным, трогательным. Из сестер он выделял Ольгу, к которой был нежно привязан. Ольга, самая миловидная в семье, была моложе его на полтора года. Они с Владимиром могли часами сидеть вместе, тихо читать детские книжки или играть на рояле. Ольга любила заниматься музыкой и с большим старанием и подолгу разучивала гаммы, а он говорил ей: «Твоя епитимья!»

Как-то семейство плыло на пароходе в Казань. Вдруг Владимир как закричит.

— Нельзя так кричать на пароходе, — сказала ему мама.

— Почему нельзя? — ответил он. — Ведь пароход же кричит!

Подобные истории из детства Ленина еще долгие годы после его смерти вспоминали и записывали пережившие его брат и сестры. Из их описаний мы узнаём, что он был полный, круглолицый, рыжеватый мальчик, очень смышленый, быстро соображающий, способный на дерзкие выходки. А в общем он мало чем отличался от тысяч и тысяч других таких же мальчишек.

Но время шло, и с годами Владимир все больше и больше попадал под влияние старшего брата. Александр был спокойным, выдержанным юношей, незлобивым и добрым по натуре. Отец часто бывал в отъезде — инспектировал губернские училища и мог отсутствовать по два-три месяца. Тогда Александр становился за старшего в семье. «Большое значение имел… для маленького Володи пример отца, матери и особенно старшего брата Саши, — вспоминала Анна. — Саша был на редкость серьезный, вдумчивый и строго относящийся к своим обязанностям мальчик. Он отличался также не только твердым, но и справедливым, чутким и ласковым характером и пользовался большой любовью всех младших».

Александр был твердо убежден в том, что люди должны с добром относиться друг к другу; он считал даже невинную шутку в адрес другого человека недопустимой. Он уважал людей, кем бы они ни были. В ранней юности он выработал собственный философский взгляд на жизнь; он считал, что человечество нуждается в абсолютной доброте и великодушии, ибо жизнь сама по себе слишком драгоценный дар, который оценить дано лишь при условии, если люди будут великодушны друг к другу. Он был начитан в вопросах просвещения и имел свою теорию. Он полагал, что учение открывает людям двери в мир, и каждый поэтому обязан приложить усилия к тому, чтобы шире распахнулись эти двери. Учение, следовательно, должно стать для человека основной задачей его жизни, требующей целеустремленности и самоотречения; ради этого надо идти на все, даже если ценой будет собственная жизнь. Эти мысли ему были внушены его отцом, который не щадил живота своего на ниве просвещения, открывая все новые и новые школы. На церемониях торжественного открытия Илья Николаевич произносил речи, призывая публику пробудиться и приобщиться к знаниям. Он говорил, что только образование может дать толчок развитию отсталой российской провинции, вывести ее из спячки.

Когда Александру было двенадцать-тринадцать лет, он решил стать зоологом, и Владимир готов был последовать его примеру. Он наблюдал за опытами, которые проводил Александр, исследуя природные явления, читал те же книги, что и старший брат. Комната Александра была забита литературой по естественной истории, философии, техническим наукам, а также учебниками иностранных языков. Но тут было еще много всяких других интересных вещей: сачки для ловли бабочек, лабораторное оборудование для опытов, стеклянные трубки, альбомы с засушенными листьями и банки с образцами органической природы, добытыми из реки Свияги. Братья были настолько поглощены своими занятиями, что когда кто-нибудь из шумной компании гостивших у них двоюродных братьев и сестер вторгался к ним в комнату, они категорически заявляли: «Осчастливьте нас своим отсутствием».

Разумеется, они не все свое время посвящали увлечению зоологией и другими науками. Братья любили продолжительные прогулки по окрестным полям и лесам. Владимир был заядлый рыболов. Однажды он услышал, что в заводи у реки Свияги водятся карпы, и отправился туда на разведку. Высматривая в глубине карпа, он нагнулся, не удержался и упал в воду, головой вниз. Дно было илистое, он стал увязать и утонул бы, если бы поблизости не оказался рабочий с фабрики, стоявший на берегу реки. Тот вовремя подоспел ему на помощь. После этого случая Владимиру было запрещено бегать на речку летом. Позволялось только зимой, когда речка покрывалась льдом. Анна впоследствии вспоминала лихие проделки своих братьев, когда они, надев коньки, съезжали на лед Свияги с таких круч, что даже ребятня на санках не решалась на такое. У зрителей, глядевших на братьев, дух захватывало. Анна описывала, как они, выбрав самый крутой спуск, неслись вниз, сначала почти сложившись пополам, а затем, набрав скорость, начинали постепенно выпрямляться, и когда коньки наконец касались льда, смельчаки еще долго скользили по гладкой поверхности катка, в который превращалась Свияга зимой. Александр был высокий и сухощавый; Владимир плотный и приземистый. Он катался на коньках лучше Александра. Оба были не из робкого десятка.

Владимира приняли в гимназию, когда ему было девять с половиной лет, осенью 1879 года. Ничего необычного в том, что он так поздно пошел учиться, не было. С детьми занимались родители, и регулярно в дом приходили учителя давать им уроки, или дети сами ходили к преподавателям. Весь год, перед тем как пойти в гимназию, Владимир каждое утро занимался с учительницей женского приходского училища, готовившей его к вступительным экзаменам. Он с удовольствием посещал ее уроки, и все отмечали, что он был послушным и признательным учеником. В гимназии он носил голубую форму, в какой тогда ходили все гимназисты. Учение давалось ему легко; он умел внимательно слушать и ловил новый материал буквально на лету. Поэтому дома ему не надо было зубрить домашние задания. Он учился лучше всех в классе и, конечно, сознавал свое превосходство над товарищами. В семье существовала такая традиция: когда Илья Николаевич бывал дома, то дети, вернувшись из гимназии, должны были, заглянув к нему в кабинет, объявить, какие отметки они в тот день получили. Обычно Владимир пробегал мимо отцовского кабинета, на ходу выкрикивая: «Греческий — отлично, немецкий — отлично, алгебра — отлично!» — и тут же мчался наверх, к себе в комнату. Довольные, Илья Николаевич с женой улыбались, переглядываясь между собой. Им нравилось, как этот крепыш с копной каштановых волос, выбивающихся из-под фуражки, изо дня в день, проносясь мимо них, радостно сообщает о своих успехах. Правда, иногда Илья Николаевич задумывался: а не слишком ли легко его сыну все дается? Он видел, что Владимир становится заносчивым. Блестящие способности сына и легкость, с какой он постигал знания, беспокоили отца. Илья Николаевич считал, что человек выковывается в труде, и не представлял себе, что выйдет из его сына, если тот не найдет себе настоящего, трудного дела.

От матери Владимир унаследовал методичность; от отца неутолимое стремление вырваться вперед, быть лучше всех.

Младший брат Дмитрий, мягкосердечный и ласковый мальчик, когда вырос, стал врачом. Наблюдая в детстве своего брата, он всегда удивлялся тому, как не задумываясь, почти механически Владимир расправлялся с любой темой сочинения или с четвертной работой. Никогда не отступая от этого правила, он делал так: сначала вчетверо складывал лист бумаги и на отрезанной четвертушке составлял план сочинения с введением и заключением; затем брал еще один лист бумаги, складывал его пополам в длину и на левых полосах его набрасывал черновик, проставляя буквы греческого алфавита и цифры согласно уже составленному плану. Правые полосы листа пока оставались чистыми. На них он позже вносил дополнения, пояснения, поправки, а также ссылки на использованную литературу. Постепенно правая полоса первоначального черновика заполнялась. Это то, что следовало учесть, когда работа будет переписываться набело. Таким образом, левая часть являлась своеобразным «скелетом» сочинения, а правая — «плотью», тем, чем должен был обрасти «скелет». Владимир четко заполнял выстроенную им конструкцию, а затем брал чистые листы бумаги и писал все сочинение начерно, карандашом. Только после этого он переписывал готовый, отработанный текст чернилами в тетрадь. И всегда железная логическая последовательность, и все те же пять этапов, которые должны были вместить в себя процесс развития темы от начала до конца. Этим методом он пользовался всю жизнь. Точно так же он писал свои книги.