Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда.

1›аба благодарила нас за то, что мы пришли, и надеялась, что еще не поздно спасти страну, находившуюся при смерти.

В эту ночь мы проезжали станцию Зима, где нас вдруг остановили. Я послал адъютанта узнать о причине; он тотчас сообщил мне, что толпа солдат обступила паровоз и грозит убить машиниста, если он двинется с места. Я приказал бить тревогу, и в одну минуту 400 британских солдат высыпало на платформу. Заняв указанные места, они прикрепили к ружьям штыки и стали ожидать дальнейших приказаний. Так как мой вагон находился в хвосте поезда, я прошел вперед, чтобы узнать о причине нашей насильственной остановки, и как раз в это время в темноте увидел толпу вооруженных людей, тюспешно покидающих станцию. Я занял станцию и телеграф и узнал затем от служащих, что в местечко пришли большевистские агенту, убедили рабочих прекратить работу, вооружиться, захватить линию для того, чтобы воспрепятствовать движению союзных эшелонов на запад, и ожидать подхода большевистских сил, отступивших от Байкала. Эти си^ы проложили путь вдоль монгольской границы и теперь нащупывали подход к линии, чтобы разрушить мост через реку Оку, в трех верстах от станции Зима. Я поставил кругом караулы, у железнодорожных мастерских, у депо паровозов, на путях, и, заметив, что большевики продолжают обмениваться с жителями телеграммами, захватил силой также помещение почты и телеграфа в местечке. Был издан приказ, чтобы население местечка поручилось друг за друга не мешать движению поездов и к б часам утра приступить к рабЬте, иначе, указывалось, с ними будет поступлено по законам военного времени. Прошло два часа, в продолжение которых к станции подошли остальные мои поезда с пулеметной командой, так что я мог располагать на случай атаки всеми своими силами.

*) Курсив везде автора.

Войска окружили помещение, где жил предводитель движения, но оказалось, что птичка улетела. Тут я нашел некоторую большевистскую литературу, призывающую к истреблению буржуазии и интеллигенции1) (я забыл кого из них сначала), а также 3.600 рублей деньгами, которые я отдал

его жене, говоря: «Вот вам подарок от меня». Этот поступок: не понравился начальнику местной жандармерии, *который уверял меня, что эти деньги германские и должны быть конфискованы. Потом появился обычный учитель, спросив, может ли он поговорить с «английским полковником». Получив разрешение, он вошел и начал разговор. Он прежде всего наивно признался, что если бы он знал, что идет «английский» поезд, то разрешил бы пройти ему. Они прочли мой приказ относительно обязанности выйти на работу и хотели бы знать, что я собираюсь предпринять, если они не выполнят моего приказа. Я ответил, что, раз подняв оружие, они не могут ожидать никакой пощады, и если они не выполнят моего дриказа, я расстреляю каждого пойманного зачинщика. Учитель осведомился, могу ли я позволить им собраться на совещание по их обычному сигналу на работы. Я согласился, если они придут без оружия.. Скоро послышался ужасный вой огромной фабричной сирены. Была полночь, и воздух разрывался этим воющим звуком, который то рос, то умирал в рыданиях эхо. Каждый британец почувствовал это 1 каким-то особенным образом; а мне этот вой сирены казался не чем иным, как могучим стоном несчастной нации. Полковник Франк, мой гид по России, философ и друг, оторвался от стола, за которым сидел, и начал в тоске шагать взад и вперед по вагону, восклицая под умирающие звуки: «Бедная Россия!»-и я чувствовал, что та же самая мысль мелькала и в моем мозгуп

Моей задачей было как можно скорее двинуться дальше, оставив за собой путь в безрпасности. Небольшого отряда милиции было совершенно недостаточно, чтобы справиться с вооруженным населением; поэтому я приказал жителям выдать мне все оружие и дал на это двенадцать часо^.

Наступило 6 ч. утра, и офицеры сообщили мне, что все люди встали на работу, исключая восьми, да и те пришли и стали просить извинения, второе им было охотно дано.ч Тогда я уведомил управление о своем намерении созвать митинг рабочих и выслушать их жалобы. Управление пробовало разубедить меня в моем намерении, но я приказал устроить митинг в их присутствии в помещении конторы к 10 ч. утра. К этому времени как раз работы кончились, и толпа запрудила указанное

место. По одному британскому солдату с заряженным ружьем встало по обе стороны от меня, когда я сел за стол, а, кроме того, в известных местах находились мои солдаты. Прежде всего я вызвал руководителей и начальников всех цехов и предупредил их, что раз я был принужден столкнуться с беспорядком, то намерен также уладить его, а потому если они вызовут недовольство рабочих благодаря строгим мерам или мстительным преследованиям, то с ними будет поступлено на основании военно-полевого суда, равно как с каждым рабочим, который начнет препятствовать правильной работе на линии. Это заявление произвело настоящей смятение среди рабочих. Затем я предложил людям заявлять свои жалобы. Первый же рабочий сказал, что у него нет никаких экономических претензий, но имеются политические: ему говорили, что союзники были контр-революционерами и как таковые должны быть уничтожены. Напротив, два или три протестовали против этого и сказали, что у них ймеются экономические требования. Я хотел добиться от них указаний на низкую заработную плату, но они не согласились с этим, указывая, что их плата поднялась в пять раз сравнительно ?с 1917 годом.

Я пришел к заключению, что это скорее военное движение под влиянием большевистских вожаков, чем обыкновенная стачка, как мы понимаем это в Англии. Я решил, что вожаки движения йодленрли общему военно-полевому суду. Комитет рабочих тогда заявил, что они вовсе не желают стать врагами английского народа, что если я прекращу дальнейшие репрессивные меры по отношениюк ним, то они согласны продолжать работу до окончания войны. Они слышали о приближении к ним большевиков и знали, что подвергнутся преследованиям с их стороны, если будут помогать союзникам продвигаться к Уралу. Если я обеспечу для них защиту, они готовы подписать •со мной соглашение, что никогда не будут бастовать до окончания войны в России. Я им поверил, и соглашение было подписано; но я настаивал на разоружении.

Как раз в этот вечер истекал срок сдачи оружия. Местная милиция сообщила нам, что некоторые добровольно сдали оружие, но еще много остается на руКах.

На следующее утро подошел поезд с генералом Ноксом. и его штабом. Я рассказал ему о происшедшем, и в ответ он мне сообщил об оскорблении, нанесенном ему японскими офицерами, несмотря на то, что британский флаг развевался на каждом вагоне его поезда.

Обитатели станции Зима уже готовились поздравить себя, что дешево отделались от «английского полковника», как вдруг они увидели, что местечко окружено пулеметами, готовыми начать стрелять при первом же волнении. После этого были обойдены кварталы города, дом за домом, пока груды набранного оружия не потребовали особого транспорта для их увоза.

Отголоски событий на ст. Зима разошлись вдоль и поперек и дали властям предметный урок, как ковать железо, пока горячо. Когда Керенский разрушил старую русскую армию, шестнадцать миллионов невежественных и необразованных солдат разошлись по домам, захватив оружие и амуницию, И в этом заключалась неразрешимая задача для всех попыток восстановить порядок в русских владениях. Миддльсекский полк первый рискнул на это в Зиме, и скоро последовали другие факты по проторенной дорожке. Мы перевооружили местную милицию, а остаток оружия захватили с собой в Омск, где оно бцлр передано русским властям для новой русской армии. Кроме того, я телеграфировал в Иркутск, прося подкреплений для местной милиции, так как не думал, что она достаточно сильна, чтобы справиться в затруднительном положении.' Иркутский комендант отвечал на это указанием, доказывавшим, что там не верили слухам о приближении большевиков; из опыта, полученного в России,, я уже знал, что такой ответ просто свидетельствует о нежелании ослаблять свою собственную охрану.

В полночь я тронулся, наконец, в дальнейший путь. Около двух недель спустя я получил отчаянную телеграмму от начальника милиции на ст. Зима, взывающую о помощи; он оказался со всех сторон окруженным байкальскими большевиками, которые неожиданно появились. Я показал телеграмму в русской ставке в Омске, обратив внимание на свою телеграмму в Иркутск и на полученный отказ. Позже я получил рапорт от командующего русским отрядом, посланным для усмирения;