Земля под крылом

Отрадировав командованию о "находке", кричу в микрофон:

- Под нами танки! Под нами танки! Боевой порядок-круг! Круг! Атакуем! Атакуем!

Штурмовики устремились за мной. Сильнейший зенитный огонь фашистов постепенно слабел. Наши бомбы, реактивные снаряды, пулеметные очереди вспарывали позиции немецких зенитчиков, "малютки" сыпались из кассет на танки, как град при грозе.

Сколько так продолжалось? Не знаю. Наверное, минут двадцать. Я стал выводить своих из боя, когда услышал позывные ведущего следующей группы "Ильюшиных", его слова:

- Батя! Батя! Отходи! Отходи! Начинаем мы! Слышишь?!

В тот день над фашистской танковой колонной побывали три группы наших штурмовиков, которые задержали противника на полтора-два часа. Это позволило, как потом рассказывали нам, командованию фронта подбросить в угрожаемый район артиллерийские противотанковые части и достойно встретить немецкие "тигры", "пантеры" и прочее "зверье".

14 февраля наши войска освободили город Корсунь-Шевченковский. Огненное кольцо, сжимавшее гитлеровцев, сужалось и сужалось. Они уже понимали, что никакой помощи извне ждать не приходится. Из окруженных частей улетели на последних самолетах некоторые генералы и штабные офицеры.

На следующий день поздно вечером я и мой ведомый облетели всю вражескую группировку с запада на восток. Надвигавшаяся снежная пурга и без того сократила видимость, так что пришлось лететь буквально над головами вражеских солдат. У немцев все перемешалось: в одном месте находились и пехота, и техника, и, видимо, штабы. Главное, все это сгрудилось, перепуталось, чувствовалось, что войска потеряли всякое управление. Мы еще заметили, как из центра кольца поднялся транспортный самолет и ушел на запад. О всем виденном я тут же радировал в штаб. Садиться на родном аэродроме нам пришлось уже в полной темноте при свете костров.

17 февраля корсунь-шевченковская группировка фашистских войск перестала существовать. Только часть танков и бронетранспортеров, на которых спасались генералы, офицеры и эсэсовцы, смогла прорваться к своим. Примерно 18 тысяч солдат и офицеров сдались в плен, на поле боя осталась вся боевая техника врага.

Тогда я и был представлен командованием к присвоению звания Героя Советского Союза. Так закончилась моя днепровская эпопея.

Над Яссами

Весной 1944 года советские войска, продолжая успешное наступление, вышли на государственную границу с боярской Румынией - союзницей фашистской Германии. В середине апреля наш 66-й штурмовой авиационный полк перебросили в Молдавию, под Яссы.

Линия фронта проходила в четырех - шести километрах севернее города. После одного из боевых вылетов, когда мы штурмовали технику и живую силу фашистов, я посадил группу на своем аэродроме и только два самолета Евгения Буракова и Георгия Мушникова - остались в воздухе. Дело в том, что на аэродроме базировались сразу три полка дивизии, и в момент пашей посадки на боевое задание вылетали "Илы" одного из них. Буракову и Мушникову посадку запретили. Тогда они не придумали ничего лучшего, как ходить над аэродромом на бреющем полете, нарушая самые элементарные правила.

Как на грех, на аэродроме находился командир дивизии В. П. Шундриков. Он стоял на крыше штабной землянки и, наблюдая лихачество моих летчиков, откровенно высказал об этом свое мнение командиру полка. А что это было за мнение, я узнал буквально через минуту.

- Девятьярова к командиру полка! - передавали друг другу летчики.

Я быстренько оглядел себя и торопливо зашагал к землянке.

- Кто это у тебя, Девятьяров, ходит бреющим? - не давая отрапортовать, сразу обрушился комполка Круглов.

- Летчики Бураков и Мушников.

- Понятно, - повернулся ко мне Командир дивизии. И, нарочно искажая фамилии, добавил:

- Только Дураков и может такое.

"Разнос" продолжался несколько минут. Я внутренне бурлил, как перегретый самовар, проклинал своих друзей-товарищей и, сжимая кулаки, грозился: "Ну, погодите, дам я вам припарку, будег вам баня без предбанника".

Более сообразительный, Георгий, отрулив к стоянке, начал там копаться, а Евгений направился сразу к командному пункту.

- Бураков! Кто вам разрешил ходить над аэродромом на бреющем полете?

Евгений, зная, что обращение на "вы" означало последний градус гнева командира эскадрильи, растерянно молчал.

- Я вам давал такое задание?

- Не-ет, товарищ командир.

- А кто?

- Кто командует эскадрильей? Я или варяги? Окончательно обозлившись, я бросил на землю планшет и шлемофон прямо под ноги Буракову, стоявшему по стойке "смирно".

- Ну, ну, Девятьяров. Ты потише, а то быков напугаешь, - раздался голос командира дивизии. (Молдоване на быках возили на аэродром воду).

Только мы сели обедать, как снова раздалось:

- Группа Девятьярова, становись! Все, кто летал! "Ну,-думаю,-еще что-то нашли. Пришла беда - отворяй ворота".

К строю подошел командир дивизии:

- Девятьяров, два шага вперед!

Шагаю, а ноги не слушаются, словно одеревенели.

- Работу вашей группы над целью наблюдал маршал Советского Союза Конев. Признал ее отличной и приказал всей группе, лично товарищу Девятьярову объявить благодарность.

Тут надо было молодцевато распрямиться, выпятить грудь и гаркнуть в ответ, а я, да и друзья мои, после случившегося с Бураковым и Мушниковым, вразнобой и не очень четко ответили:

- Служу Советскому Союзу!

- Эх, вы. Поете небось: "...За вечный мир на смертный бой летит стальная эскадрилья". Бейте, хлопцы, врага еще сильнее, метче, счастливых вам полетов и ясного неба.

Первое мая мы встречали на том же аэродроме среди молдавских виноградников. Были в гостях у сельчан, они побывали у нас, добросовестно отпробовали солнечного дара Молдавии, разливая его в котелки, кружки, стаканы, провозглашая тосты за нашу скорую победу, за мир после нее, за мирный труд.

Злые языки говорили потом, что это гостевание и привело к трагическому случаю.

На следующий день мы - двенадцать "Ильюшиных", под прикрытием восьми истребителей взлетели чтобы отштурмовать танки и артиллерию брага в районе Ясс.

Как обычно, после взлета стал убирать шасси. Они начали складываться, но не успели .встать на замки, как снова выпали. "Что за чертовщина? Недостает давления воздуха в бортовой сети?" Резко открыл винтель бортового баллона (а в нем давление пятьдесят атмосфер), шасси опять начали складываться и вновь выпали. Повторил эту процедуру несколько раз, а результаты все те же. Вижу, что шасси неисправные. Тогда делаю круг и радирую на аэродром:

- У меня не убираются шасси. Что делать? Через минуту слышу голос начальника штаба полка'

- Идите на задание с выпущенными шасси. После полета благополучно сели на свое поле и я прокатился до самого его конца - тормоза не действовали. Осторожно подрулил к стоянке и нос к носу столкнулся со старшим техником Трусовым - инженером эскадрильи.

- Разберитесь, инженер, почему у меня не убирались шасси.

- Есть, разобраться.

Прошло немного времени и он доложил, что лопнул бронированный шланг. Ответ меня не удивил, так как на "Ил-2" подобное случалось. Но при этом, как правило, раздавался сильный хлопок, а его-то я и не слышал.

Наверное, так на этом все бы и закончилось, если бы я совершенно случайно не услышал разговор. Кто-то спрашивал Спащанского - начальника штаба полка:

- Почему это Девятьяров сегодня летал с выпущенными шасси?

- А как бы он убрал их, если вчера Вдовенко, ну, техник его самолета, промывал цилиндр подъема шасси и не прикрутил трубку к цилиндру. Вот через это отверстие и травило воздух.

Вернувшись к себе, я вызвал Трусова:

- Так, инженер. Значит, шасси не убирались потому, что лопнул шланг? Но что-то не слышно было хлопка.

- ...Извините, товарищ командир. Не хотел вас расстраивать еще больше. Вы и так были взволнованы... Вдовенко вчера не прикрутил воздушную трубку к цилиндру.