Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

Предельной концентрации воли и мужества, неимоверных физических усилий потребовала от советских разведчиков, находившихся в Пакистане, деятельность в экстремальных условиях так называемой Второй индо-пакистанской войны, разразившейся в 1965 году [3]. Тяжёлый и опасный труд отодвинул далеко в сторону нередкие тогда среди разведчиков споры о том, что есть разведка — искусство или ремесло, дискуссии, связанные с корпоративной этикой и прочими вопросами сугубо профессионального характера, казавшимися на фоне происходящего вокруг надуманными и незначительными. Осталось только самое главное, то, что давало ответ на основной вопрос, который рано или поздно задаёт себе каждый разведчик — во имя чего? Во имя чего всё то, что делаешь ты, твои товарищи и коллеги?

«Всё, что мы тогда делали, — читаем в книге Шебаршина „Рука Москвы“, — было нужно Отечеству, чьи интересы простирались до берегов Аравийского моря. Мы с какой-то неосознанной снисходительностью наблюдали чужую нестабильность, конфликты интересов, чужие слабости. Отечество стояло за нашей спиной — могучее, неколебимое, грозное для противника и великодушное к друзьям, первое в мире государство рабочих и крестьян. Конечно, и в нашей среде немало говорилось об ошибках, о недостатках нашего общества, нашей экономики, но была твёрдая уверенность, что мы идём в правильном направлении. Эта уверенность передавалась нашим явным и тайным единомышленникам. Мы гордились Отечеством, верили в его светлое будущее и трудились на его благо».

Такие слова в комментариях не нуждаются…

…После беседы в КГБ Шебаршин решил посоветоваться с И. Ф. Шпедько, который работал тогда в МИДе заместителем заведующего отделом Южной Азии. Иван Фадеевич ответил коротко и ясно: «Это большая честь. Соглашайся!»

За этим лаконичным ответом Ивана Фадеевича скрывалось то, что в общем-то было ясно для его молодого товарища: случайных людей в КГБ не брали. И негласный отбор кандидатов для работы в органах шёл в основном среди молодёжи, выросшей в простой, рабочей и крестьянской, среде, не избалованной тепличными условиями. Молодых людей из состоятельных семей, детей номенклатурных работников здесь не слишком жаловали. Естественно, подавляющее большинство будущих чекистов полагалось в жизни не на «мохнатую руку» и покровителей (у них их просто не было), а на собственную голову и способности. КГБ — не для «троечников». Людей, работавших здесь, действительно можно отнести к элите, пропуском в которую служили высокий интеллект и нравственные убеждения, преданность родине. Все они прекрасно сознавали, что КГБ — это передний край борьбы за безопасность страны.

Вот почему среди сотрудников КГБ в целом и ПГУ в частности мы постоянно встречаем не просто умных, но и очень часто талантливых людей, эрудированных, свободно владеющих иностранными языками, досконально знающих своё дело. Всё это в совокупности и определяло их высокий профессиональный уровень.

И дело здесь не только в специфике подготовки и образования чекистов. О незаурядных способностях Шебаршина, окончившего школу вопреки тяжёлым семейным условиям, нелёгкой жизни в военные и первые послевоенные годы с серебряной медалью, мы уже говорили.

Отвлечёмся на минуту и взглянем на тех людей, кто после него возглавлял Службу внешней разведки, в которую было преобразовано ПГУ.

Евгений Максимович Примаков — крупный и уважаемый в нашей стране политический деятель.

В семье рабочего авиационного завода, эвакуированного из Москвы в Иркутск, родился будущий руководитель СВР, Герой России Вячеслав Иванович Трубников. В юности он окончил с золотой медалью физико-математическую школу при МГУ им. М. В. Ломоносова.

С золотой медалью окончил школу и Сергей Николаевич Лебедев. Его отец прошёл всю войну солдатом и затем трудился водителем, а мать пережила блокаду.

Обучался в школе с физико-математической специализацией Михаил Ефимович Фрадков, для которого путёвкой в жизнь стал красный диплом Московского станкоинструментального института.

…Поначалу Шебаршину предстояло пройти годичный курс обучения в школе разведчиков, которая позже была преобразована в Краснознамённый институт КГБ им. Ю. В. Андропова.

Общежитие школы располагалось в старом деревянном доме. Домашняя атмосфера, в которой ничто не отвлекало внимания от главного, располагала к занятиям и, что очень важно, помогала сосредоточиться на углублённом изучении иностранных языков. Всё остальное давалось без особых усилий.

В разведшколе познакомился со своим тёзкой Леонидом Шебаршиным генерал-майор Л. А. Макаров, бывший начальник 1-го отдела ПГУ КГБ. Часто вспоминает он их совместное житьё-бытьё в небольшом лесном домике — уютные комнаты на несколько человек, жарко натопленные в зимнее время, ветки деревьев, стучащие по оконным стёклам, птичьи концерты по утрам, дружеские беседы за вечерним чаем.

Чай — любимый напиток, спиртным не увлекались. К чаю специально сушили сухари: на горячую батарею стелили несколько листков писчей бумаги и на них раскидывали ломтики чёрного и белого хлеба. Приучил всех к чаю Шебаршин, делившийся с товарищами приёмами приготовления этого ни с чем не сравнимого божественного напитка — ведь он успел к тому времени познать многие секреты восточной жизни.

Шебаршин всю жизнь собирал редкие сорта чая. Только у него в гостях можно было попробовать экзотические сорта, выращиваемые где-нибудь в Танзании на небольших полях, примыкающих к подножию горы Килиманджаро, или на вулканических плантациях острова Маврикий.

Макаров вспоминал, как однажды, в более позднее время, был в гостях у Шебаршина, и тот, занятый бумагами, попросил его сходить на кухню и приготовить чай. Когда Леонид Алексеевич вернулся, Шебаршин посмотрел на наполненный стакан как-то подозрительно, схватил его и поднёс к носу:

— Ты какой чай заварил? Где взял его?

Макаров объяснил.

На лице Шебаршина застыл неподдельный ужас. Чай, который так неосторожно Макаров употребил для заварки, оказался очень редким. А Леонид Алексеевич, забыв прежние уроки, использовал его по-варварски…

Как вспоминает Макаров, почти все слушатели школы уже побывали за рубежом и привнесли в их среду свой опыт работы и впечатления от зарубежных командировок. Уровень развития и общеобразовательной подготовки большинства из них был довольно высоким. «И всё же среди слушателей отделения Леонид Шебаршин выделялся. Обаятельный, доброжелательно настроенный, эрудит-книжник, он приятно удивлял своими разнообразными знаниями, логикой рассуждений, культурой речи и дружелюбной иронией. Мысленно я отдавал ему пальму бесспорного первенства в нашем отделении».

По тому, как часто и увлечённо Шебаршин вспоминал время учёбы в школе, нетрудно сделать вывод: он не ошибся в выборе новой профессии. Она сразу пришлась ему по душе, полностью соответствовала его характеру и складу ума. Как говорят в таких случаях, человек нашёл себя.

Как он часто потом отмечал в воспоминаниях, учёба захватывала. «Невероятно интересными показались специальные дисциплины, то есть обучение основам и приёмам разведывательного ремесла… Фотография во всех её специальных вариантах, изготовление микроточек, тайнопись, средства связи, средства негласного съёма информации, основы приобретения источников и работы с ними, методика ведения наружного наблюдения и приёмы его выявления — всё это было ново и чрезвычайно увлекательно.

Венцом всего были практические занятия в городе, продолжавшиеся несколько дней. Надо было провести ряд операций по связи с агентом, включая личную встречу. Сложнейшая задача заключалась в том, чтобы убедиться, нет ли за тобой слежки („выявить наружное наблюдение“), чтобы не позволить контрразведке зафиксировать проведение операции и, упаси боже, не вывести её на источник».

С особой гордостью Шебаршин рассказывал, как во время практических занятий ему удалось придумать схему проведения тайниковой операции с использованием очень простого в изготовлении и применении контейнера. Эта операция была отмечена премией. После этого, по его собственным словам, он почувствовал себя профессионалом. Идея была настолько удачной, что в дальнейшем применялась на практике и полностью себя оправдала.