Один в бескрайнем небе

Потолки над столами очень высокие, как в ангарах, но кажутся вдвое меньше благодаря симметрично расположенным лампам дневного света, холодный лунный свет которых равномерно освещает зал, лишенный окон. Здесь размещается технический отдел и конструкторское бюро. Для высшего начальства отгорожены комнатки, прилепившиеся к стенам.

Пройдя через технический отдел, я попал в другой, отгороженный и изолированный ангар, где с левой стороны висела вывеска: «Вход воспрещен — объект Х-3».

Здесь проводились совершенно секретные работы. Тонкие деревянные стенки, загораживавшие этот объект, были в два раза выше остальных стенок.

Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, прохожу мимо другого полицейского. Такие же временные перегородки отделяли друг от друга комнаты испытательного отдела. Справа от меня был кабинет, куда я направлялся: летный отдел А-853.

Я представился секретарше — она сидела за невысоким барьером, который отделял ее от большой комнаты, заставленной столами, — это была комната для летчиков. Она наградила меня ослепительной улыбкой и кивком головы показала, что я могу пройти через открытую дверь в кабинет. За столом сидел плотный, крепко сложенный, лысеющий человек. Он встал, мы обменялись рукопожатием.

— Садитесь, Билл, я Билл Моррисей, помощник Боба. Он сейчас отдыхает в Канаде, но перед отъездом он говорил, что вы, пожалуй, были бы отличным помощником Брауни на заводе в Эль-Сегундо.

— Как поживает старина Брауни?

— Прекрасно. Вы знаете, чтобы мы смогли послать вам телеграмму, Луис целую неделю разыскивал вас. — Моррисей украдкой посмотрел на меня. — Расскажите о себе.

Рассказ о девяти тысячах летных часов занял пять минут. Помощник главного летчика-испытателя ничего не сказал.

— Пойдемте, сделаем контрольный полет, — предложил он.

Аэродром находился в самом конце длинного завода фирмы Дуглас, там, где последний ангар в ряду скленных зданий выбрасывал с конвейера новенькие четырехмоторные транспортные самолеты. А наверху, куда вела крутая лестница, располагались летная и дежурная комнаты.

Снова я ученик. Мне придется повторить урок учителю, который будет внимательно слушать и улавливать малейшую неуверенность в ответе. И вдруг до тонкостей знакомое дело вызвало у меня какую-то неуверенность. Такое чувство бывает, когда ешь, а на тебя пристально глядят со стороны.

Мы взобрались в DC-3. Привет, старый приятель!

— Поднимитесь на три тысячи метров. Поставьте один из винтов во флюгерное положение и произведите посадку на аэродром.

На высоте три тысячи метров мы проделали все аварийные манипуляции. В определенной последовательности, что достигается многолетней практикой, были передвинуты рычаги; это делалось с учетом времени и в зависимости от звука работы двигателя.

— Полет недурной. — Моррисей был удовлетворен, но эта проверка не произвела на него особого впечатления. Его повседневная работа состояла из неприятностей; он «продавал» самолеты. — Поезжайте в Эль-Сегундо и повидайте там Брауни. Передайте старику привет. Он выпустит вас на самолете AD. На нем вам и придется летать. Боб позвонит, когда вернется из отпуска.

AD — одномоторный штурмовик, а я привык летать на четырехмоторных самолетах. Это мало соответствовало моим ожиданиям, но я решил идти до конца.

Завод в Эль-Сегундо находится в пятнадцати километрах от Санта-Моники и распланирован примерно так же. Только его аэродром — часть международного аэропорта Лос-Анжелоса — отдален от завода и используется одновременно другими авиационными компаниями, имеющими заказы на палубные истребители и пикирующие бомбардировщики ВМС, в то время как громадный завод в Санта-Монике выпускает главным образом гражданские самолеты.

При входе на аэродром я назвал полицейскому свою фамилию, и мне разрешили пройти. Лаверн Брауни, с которым я должен был встретиться, сидел за столом в небольшой продолговатой комнате. На двери почему-то висела табличка: «Загородный клуб».

Он был старше, чем я ожидал, лет около сорока, высокий, худощавый, загорелый и обветренный. Я представился.

— Рад вас видеть! — Судя по его оживлению, он говорил искренне. Брауни показал на аэродром, где стояли, выстроившись в линейку, штурмовики со сложенными крыльями. — В последнее время их столько накопилось, что мне не обойтись без вашей помощи.

Хотя аэродром был наводнен только что собранными и еще не испытанными штурмовиками AD, их серийное производство на этом заводе шло не совсем нормально. Весь летно-испытательный персонал в Эль-Сегундо состоял до сих пор из одного Лаверна Брауни. Теперь ему буду помогать я. На других пяти заводах фирмы Дуглас работало не больше десяти летчиков-испытателей. После войны авиационная промышленность не слишком преуспевала.

Брауни провел меня по заводу, представил диспетчеру Джерри Кодиру и двум контролерам.

— Обзаведитесь шкафчиком для одежды. Завтра мы достанем для вас летное обмундирование. — Он достал из ящика своего стола руководство по AD. — Просмотрите это… Завтра мы его попробуем.

Много времени прошло с тех пор, как я летал на одномоторном самолете, перегоняя истребители для морской авиации. Это было почти четыре года назад.

В восемь тридцать жаркого августовского утра я уже был в летной комнате и за чашкой кофе еще раз просматривал руководство по AD. Появился Брауни.

— Ну как, найдете все тумблеры? — спросил он.

— Думаю, что найду — стоит только несколько минут посидеть в кабине.

— Запуском мы займемся вместе. Двигатели фирмы Райт работают грубо, имейте это в виду, если вы раньше не работали с ними. — Брауни говорил с уверенностью летчика, который летал уже больше двадцати лет. О тонкостях управления самолетом он знал лучше всех летчиков, с которыми я был знаком. Самолет AD я впервые видел так близко, но Брауни не придал этому значения и предоставил мне самостоятельно познакомиться с самолетом.

Приборная доска оказалась именно такой, какой она была описана в руководстве. Брауни наклонился над кабиной, чтобы помочь мне запустить двигатель. С ловкостью, приходящей после того, как человек проведет в машине тысячу часов, он запустил двигатель. Я наблюдал за быстрой сменой его движений, стараясь запомнить их.

Сквозь грохочущий шум мотора он закричал мне:

— Если что-нибудь случится, сообщите нам. Подымитесь на полчасика и прощупайте его. — На этом все его объяснения закончились, и самолет остался в моем распоряжении. Брауни обошелся без отцовских наставлений. Спрыгнув на землю, он зашагал к ангару.

Теперь я постарался вспомнить об одномоторном самолете все, что когда-то знал: «Помни, что при огромной мощности двигателя придется много поработать рулем направления, чтобы удержать эту штуку на взлетной полосе». Что еще?

Брауни не шутил. Двигатель ревел так, словно вот-вот готов был сорваться с подмоторной рамы. Я вырулил на старт, раскрыл крыло, проверил работу магнето. Быстрая проверка моторных приборов — и мне разрешен взлет. Справа от меня на взлетно-посадочной полосе номер 2–5 аэропорта Лос-Анжелос начал выруливать на взлет самолет Саусуэст Эрлайнс, старый друг. Я машинально помахал ему рукой, смутился и быстро опустил ее вниз. «Саусуэст» игнорировал мое приветствие и, громыхая, прорулил мимо.

«Он обладает большой скороподъемностью», — предупреждал меня Брауни. Я оторвался от земли и установил угол набора высоты. Большая скороподъемность? AD начал набирать высоту, словно кто-то поддал ему сзади.

На высоте шесть тысяч метров я перевожу самолет с набора высоты в горизонтальный полет, уменьшаю обороты двигателя — и вот снова она, моя стихия. Как всегда, после длительного отпуска я испытываю восторг при первом взгляде вниз, на землю. Нигде я не чувствую себя так свободно, как здесь, в пустынном, бескрайнем небе. Находишься словно на вершине, и ничто здесь не скроется от твоего зоркого глаза. Здесь, на высоте, чувствуешь себя великим. И мчишься, мчишься… Я разворачиваю самолет на юг, к Лагуне. Ни пассажиров, ни расписания, ни аэропорта, куда следует прибыть по этому расписанию. Только я и самолет AD, да калифорнийское побережье, окаймленное горами. Штурмовик обладает большей мощностью, чем любой другой самолет, которым я когда-либо управлял. У этого маленького самолета двигатель огромной мощности. У Лагуны я выхожу к океану, поворачиваю на север и лечу, едва не зарываясь в волны. AD — как жеребенок на голубом лугу.