Олег Даль

Не потому так мечется в ночь перед дуэлью Лаевский, натыкаясь на пустые бутылки, мебель, что боится. Страх, по-детски щемящий, придет потом, уже под дулом пистолета фон Корена. Бегающий испуганный взгляд куда-то вбок, как будто оттуда может прийти спасение, а в глазах неотступно бьющая мысль, пришедшая накануне, - "кончена жизнь". Не успел, ничего не успел, и вот уже и конец.

Ученик академической школы, основанной на принципах системы Станиславского, актер ищет - чем же "хороши" его "плохие" герои. Если же хороших сторон недостаточно, с его точки зрения, он находит их сам. Никто не обратил внимание, какой рукой держит оружие Печорин. А вот режиссер А. Эфрос еще на съемке закричал: "Что вы делаете?!" - увидев, что Печорин стреляет левой рукой. На это Даль вполне резонно ответил, что у Лермонтова не сказано, какой именно рукой стрелял Печорин. Он убил, но не хотел убивать.

Не пытаясь как-то оправдать своих героев, актер не спешит их окончательно осудить. Ему важны именно те моменты их жизни, которые позволяют зафиксировать сомнения, недовольство героев собой, их способность остановиться и заглянуть в себя. Влажные глаза в момент убийства Грушницкого - Печорин единственный, кто его оплачет. А во всем его облике немой вопрос: зачем была нужна эта нелепая смерть, нелепое жестокое и хладнокровное убийство? Долгий остановившийся взгляд Сергея на умирающем животном из фильма "В четверг и больше никогда", а уж когда умирает мать, в пору схватиться за голову и кричать, как в страшном сне, когда напрягаешь все силы, а из груди вырывается только хриплый стон. А потом - одинокий плач на берегу и одинокая, словно парящая над городом, фигура задумавшегося Сергея. Или страстно-пронзительно исповедывающийся у запертой двери Зилов. Именно сейчас он такой, какой он есть на самом деле, со всеми своими нереализованными человеческими качествами.

Известно, что перед началом работы над фильмом "Отпуск в сентябре" режиссер В. Мельников получил рекомендацию к постановке - усилить тему дружбы, усилить тему пьянства. Понимая, что таким образом нарушается идейно-смысловая концепция пьесы, каждый из актеров сделал все, чтобы избежать этих рекомендаций. И тем не менее Кушак получился более благородным, Вера трогательно несчастной, наивно чистой Ирина и т.д. Исчезла демоничность официанта Димы. Одному Богатыреву удалось остаться в рамках задуманного Вампиловым персонажа. Даль взял на себя решение труднейшей задачи - он отыграл все то, что с такой беспощадностью было изгнано из фильма. Иронический взгляд, слегка высокомерный поворот головы, движение плеча, прищур глаз и - обнаруживаются и распущенность Веры, и глупость Ирины, эгоизм жены, безразличная правильность официанта и т. д.

Второе условие рекомендации к образу Зилова в фильме тоже выполнено, и даже с лихвой. Зилов - Даль просто не выпускает рюмки из рук. Но это обстоятельство как-то отошло на второй план. "Не путайте виски с желудком,- говорил Хемингуэй.- Виски - это пища для души". Пищей для души виски (по-нашему водка) становится тогда, когда душа не находит для себя иного средства пропитания.

Герой Даля - образ страдательный. Страдательный оттого, что не ощущает своей нужности в этой жизни, в этом обществе. Он - неосуществлен. Он оказался лишним, ненужным со всеми своими качествами и талантами. Да - и Лаевский, и Печорин, и Сергей, и Зилов потенциально талантливы. Они - личности. Свое собственное, личностное актер дал им от себя, а размышляя о человеке своего времени вообще, он не забывает о тех, к кому принадлежит сам,- о людях искусства. Им пришлось особенно трудно в 70-е годы. Им было дано увидеть и понять то, что не видели и не понимали, а иногда просто старались не замечать многие. А достойно пройти через все испытания смогли далеко не все.

Просто сняться в антиалкогольном фильме ему было, конечно, неинтересно. В свое время он отказался от главной роли в фильме Д. Асановой "Беда". Далю была важна сама постановка вопроса: если человек сохранил в себе мыслящее начало,- значит, еще ничего не потеряно. А если так - только ли он один виноват в том, что с ним происходит, почему он стал таким, каким стал? Эти причинно-следственные связи оказались утеряны как в фильме "Беда", так и в "Полетах во сне и наяву". Проблема была поднята, но истоки ее остались неисследованны.

И еще один важный момент, на котором актер сосредотачивает внимание. Встреча со смертью - своей собственной или чужой - важна Далю, как один из возможных вариантов возрождения его героев. Предощущение конечности бытия заставляет подводить итоги, оглянуться на свою жизнь - хочет того человек или не хочет.

Смерть. Он начал думать о ней очень рано. Он не торопил ее. Даже тогда, когда почувствовал, что уходит. Первая запись в дневнике:

"Стал часто думать о смерти",- помечена октябрем 1980 года. А в феврале, уезжая в Киев, в ежедневнике он проставил даты:

"4 марта - из Киева, 5 марта - 12 ч. театр, 15 ч. ГИК". Но он знал, что она может наступить в любую минуту.

Ю. Карякин писал в статье памяти В. Высоцкого:

"...слишком мы оторваны от смерти, будто мы - не смертны уже..."

«Плохой хороший человек». Лаевский

Уход из жизни - не атавизм, а наивысший стимул к нравственной жизни человека. Для Даля - он определял существование и в искусстве, и взаимоотношения с людьми, и существование в жизни и после смерти.

Всю жизнь он был "отдельным" человеком, как назвал его Эфрос в своих воспоминаниях. Избегал шума, всяческой суеты собратьев по профессии. Не отгораживался от людей - были и друзья, были и знакомые. Но их было немного. Чувствуя фальшь там, где ее еще и предположить не могли, он становился злым, жестоким, неуправляемым. Кроме того, было сильно стремление уберечь себя и свое искусство от посторонних вмешательств, не поддаваться общему течению.

В феврале 1980 года он сказал: "Сначала уйдет Володя, потом - я".

В. Высоцкий умер 25 июля 1980 года, О. Даль - 3 марта 1981 года. С тех пор их имена ставятся рядом гораздо чаще, чем при их жизни. Одному И. Е. Хейфицу, чуткому и прозорливому художнику-мастеру, дано было угадать их глубочайшую внутреннюю связь. Но произошло это всего лишь однажды в его фильме "Плохой хороший человек". Даль сыграл Лаевского, Высоцкий - фон Корена. Для обоих четче прорисовались уже определившиеся темы. У Высоцкого - человека слабого в своей силе, у Даля - сильного в своей слабости.

Они и в жизни были такими. Приземистый, крепкий, широкий в плечах Высоцкий вдруг обнажал в сверкающей улыбке зубы, а в глазах появлялось что-то детское, почти трогательное. И хрупкий, тонкий, изящный Даль с неприступным видом проходил после репетиций или спектакля мимо коллег. Или как тогда, на том последнем (а для него единственном) показе во ВГИКе - со взглядом, ушедшим внутрь себя. Им и не везло как-то параллельно - одному с кино, другому - с театром. И ушли они друг за другом, и даже памятники ставились обоим в одно и то же время.

Оно оказалось очень слабым физически, это поколение, многие ушли до сроков. Но в главном они были невероятно живучи и упорны - их ничто не могло заставить сойти с выбранного ими пути, изменить своему призванию. Меры, которые были приняты к Высоцкому и Далю руководством кинематографа,- иезуитские. Одному не давали сниматься, фильмы другого задерживались или не выпускались.

Но оба нашли выход. Высоцкий - в своих концертах. Даль - в последнем своем совершенно авторском творении, моноспектакле по стихам М. Ю. Лермонтова "Наедине с тобою, брат". Он стал логическим продолжением (или, как мы знаем теперь, завершением) того, что актер хотел и не мог высказать. Не мог не по своей вине.

Встреча с одним из самых трагических русских поэтов стала для Даля откровением. Она потрясла родством душ, мыслей, чувств, сходством болей и тревог за судьбы своих поколений, непониманием современников. Гений Лермонтова перешагнул через время. А благодаря удивительному трагическому таланту Олега Даля, его удивительному голосу, он приблизился к нам. Приблизился ровно настолько, чтобы мы услышали биение его сердца, его страдания и муки, а вместе с ним - страдания и муки нашего современника. Две эпохи, разделенные веком, сошлись в невероятном сходстве общественно-социальных ситуаций и давали возможность пробиться к душам и мыслям людей, предупредить их о той опасности, которая им грозит.