Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

Тэтчер признала, что результаты выборов оказались «разочаровывающими», но охарактеризовала их как несущественные. Итоги голосования, заявила она, никак не повлияют на ее отношение к объединенной Европе. На следующей неделе двенадцать руководителей стран — членов ЕС встречались в Мадриде, и премьер-министр вновь высказывалась там со всей решительностью. Великобритания готова рассмотреть возможность более тесного «валютного сотрудничества», но полный «валютный союз» исключается. Вначале необходимо осуществить гораздо более «практичную и прагматическую» работу.

Франсуа Миттеран обвинил ее в попытке возродить «идеологические дебаты» по проблемам, которые ЕС решило давным-давно. «Францию не устраи вает весь этот туман», — заявил ее президент. Тэтчер отмела это предупреждение. Среди ведущих лидеров западноевропейских стран она более других уважает Миттерана, интеллект которого она оценивает высоко, но считает его ленивым. Меньше уважения вызывает у нее канцлер Западной Германии Гельмут Коль, по ее мнению, не столь интеллектуальный и политически слабый. Ни тот, ни другой не смогли поколебать ее позиций.

К тому же ей все более не нравилась эволюция Сообщества. Ее озабоченность возрастала по мере того, как ЕС смещалось влево, принимая все новые меры социалистического характера и наращивая масштабы бюрократического контроля, — а слова «социализм» и «бюрократия» она выплевывает как ругательства. Не для того Тэтчер все эти годы боролась в Англии с социализмом, с влиянием бюрократии и как-то пыталась привести британский дом в порядок, чтобы теперь кучка европейцев разрушила все, чего ей удалось достичь.

Сразу же после Мадрида лидеры стран ЕС собрались вновь в Париже на пышные торжества по случаю 200-летия Великой французской революции. Это был момент торжества Миттерана. Но, когда у нее брали интервью, Мэгги ни в чем не польстила ему. Она стремилась преуменьшить значение Французской революции, которая не дотянулась до «Магна карты» — английской хартии прав человека, опередившей эту революцию на пять столетий. Когда ее спросили, видит ли она во Французской революции какой-либо общечеловеческий смысл или урок, Тэтчер ответила совершенно искренне: «Простите, нет, не вижу. За ней последовали террор и Наполеон. А что касается лозунга «Свобода, равенство и братство», то именно братства давно уже нет» {14}. Она напомнила Миттерану, готовому плеваться от досады, что идеи свободы, равенства и братства занимали видное место еще в Десяти заповедях и в Нагорной проповеди, а также в Руннимеде. После чего преподнесла изумленному французскому президенту свой праздничный подарок: переплетенную в кожу книгу Диккенса «Сказание о двух городах», в которой сопоставляются разгул насилия во Франции времен революции со спокойной, размеренной жизнью в Англии {15}.

Французы, которые не любили Тэтчер даже в лучшие времена, на этих празднествах обошлись с ней жестоко. Министр культуры Джек Ланг критиковал «стремящихся убить праздник зануд», которых он, правда, не назвал по имени. Премьер-министр социалист Мишель Рокар вспомнил о «нынешней склонности британского правительства к проявлениям социальной жестокости». Желтая пресса Англии отвечала в том же ключе. Крупный заголовок в газете «Сан» гласил: «Лягушатники нападают на Мэгги». Газета «Санди экспресс» похвалила Тэтчер за то, что она оказалась «единственным из признанных в мире лидеров, которая проявила смелость и несколько притушила неумеренное хвастовство французского правительства». К завершению торжеств состояние европейского братства было таково, что прощальный банкет пришлось отменить: слишком многие руководители стран предпочли, не дожидаясь его, отправиться по домам {16}.

Но проблемы Тэтчер в Мадриде и во Франции были пустяком по сравнению с политическими и экономическими столкновениями, которые назревали дома. Из пяти лет третьего срока ее полномочий прошли два года. Как и в 1981 и 1986 годах, в середине очередного периода Тэтчер вновь допускала серьезные просчеты и переживала трудности. Она могла не назначать дату следующих всеобщих выборов до июня 1992 года; но, скорее всего, назначила бы их в 1991 году — весной, наиболее предпочтительное для нее время, или самое позднее осенью. В предвидении четвертой попытки переизбрания Тэтчер вскоре после возвращения из Франции предприняла очередную перетряску кабинета, исходя из того, что у новой команды будут впереди еще два года, чтобы войти в бойцовскую форму. Цель перетряски — ее окрестили «ночью длинных шляпных заколок» в память об аналогичной перетряске, предпринятой Макмилланом в 1962 году, — заключалась в том, чтобы создать у общественности впечатление нового вливания сил и энергии в правительство. Это получилось. Но, к сожалению, увольнение или перемещение тринадцати из двадцати двух членов кабинета были осуществлены крайне неуклюже и породили недовольство и упреки в партии. Тэтчер не обращала на все это внимания и шла напролом, считая, что к 1991 году все позабудется. Однако вся эта история вызвала дополнительные сомнения в том, насколько реалистично способна премьер-министр оценивать происходящее.

Самое большое удивление вызвало бесцеремонное удаление одного из самых старших ее коллег, сэра Джеффри Хоува. Он был ее первым министром финансов и шесть лет проработал в должности министра иностранных дел. Но кое-что было и против него. На мадридской встрече руководителей стран — членов ЕС он публично призывал Тэтчер занять более умеренную позицию по вопросу о членстве в ЕВС. Она слегка сдвинулась в сторону большей умеренности, но ощетинилась и затаила злость. Хоув уже не впервые пытался умерить ее подход, особенно к европейским делам, но всякий раз ее это задевало за живое. Еще важнее было то, что Тэтчер не разделяла распространенное среди его коллег-дипломатов уважение к способностям Хоува. Его высоко ценили за умение вести переговоры, за вдумчивость, осторожность и опыт. Тэтчер, однако, устала от Хоува и считала его нерешительным, слабым и склонным чрезмерно корпеть над мелочами. Он не вписывался в весьма динамичный стиль деятельности премьер-министра. Некоторые члены парламента за глаза звали его «могадон» — по названию популярных успокоительных таблеток. Дэнис Хили высказался как-то так: наскоки на кого-либо со стороны Хоува — это примерно то же самое, что «нападение мертвой овцы». Во внешнеполитических делах Тэтчер больше полагалась на советы своего личного секретаря и помощника Чарльза Пауэлла, которому доставляло удовольствие время от времени выводить ее из равновесия, предлагая варианты более правые, чем позиции самой Тэтчер. Фактическое положение Пауэлла было еще одним унижением для Хоува как опытного министра иностранных дел: Пауэлл был рядовым дипломатом низкого ранга, когда министерство иностранных дел уступило его на время Даунинг-стрит. А там он сумел стать любимцем Тэтчер благодаря своему уму, безупречной лояльности и той исполняемой им роли, которая не превращает его в угрозу для премьер-министра. Люди, входящие в окружение Тэтчер, называют 46-летнего Пауэлла «сыном, которого ей так не хватало».

Судьба Хоува была окончательно решена после того, как он не справился с собственными амбициями, с желанием самому занять место премьер-министра. Однако Тэтчер не уволила его окончательно. Она предложила ему пост министра внутренних дел, который, к сожалению, в тот момент занимал Дуглас Хэрд. Последний был взбешен, когда до него дошли слухи об этом предложении, поскольку Тэтчер ранее заверяла его, что перестановки его не коснутся. Хоув отклонил это предложение и в конце концов согласился занять место заместителя премьер-министра, ранее занимавшееся Уайтлоу, — но только после того, как к этой должности была добавлена в качестве подслащающей пилюли официальная дача, использовавшаяся Лоусоном. Этот поступок вызвал гнев уже министра финансов. Титул заместителя премьера звучит внушительно, фактически же это почетная должность и все влияние находящегося на этом посту человека определяется его личными отношениями с Тэтчер. У Уайтлоу они были отличные. В ситуации с Хоувом помощники Тэтчер быстро дали всем понять, что дело обстоит иначе. Как бы в дополнение ко всем этим травмам и унижениям, на место Хоува Тэтчер поставила Джона Мейджора, в свое время исключавшегося из школы, не имевшего опыта работы в сфере внешней политики и к моменту назначения проработавшего в системе государственного управления всего два года в качестве помощника министра в министерстве финансов. Мейджор был во вкусе Тэтчер: молодой, одаренный, несмотря на нехватку формального образования, и готовый исполнять приказания начальника, не обсуждая их потом у него за спиной. Теперь становилось ясно, кто же на самом деле управляет английской внешней политикой: лично Тэтчер.