О том, что видел: Воспоминания. Письма

Кольцов [492] пригласил меня снова в «Правду». Очень не хватает мне пишущей машинки и книг, которые в Ленинграде. Сколько раз я просил Анну Георгиевну [493] выслать — и ни слуху, ни духу. Если будешь в Ленинграде, узнай, в чем дело. Очевидно, на мое имя пришла куча писем. Я просил прислать мне все письма. Не получил ни одного. Если будешь ехать к нам, захвати «Чукоккалу» и письма. Соседи мои Лапин [494] и Хацревин [495] — милые, тонкие, забавные люди. Вчера у меня на скамье сидели рядом: Шагинян (дочь) [496], Багрицкий (сын) [497] и Иванов (сын Всеволода) [498]. Странно, что дети здесь хуже родителей: ни Багрицкий-сын, ни Шагинян-дочь не знают иностран. языков (родители знали). Дети Пастернака [499] — хулиганы, а сын Багрицкого, который «тоже пишет стихи», прочитал мне вчера:

То есть выдал стихи Мандельштама за свои!!! Я уличил его. Он не сконфузился.

…Видишь, какое я написал тебе письмо. Такого же подробного жду от тебя. Почему ты «мучаешься» с повестью? Как живется Вам в Луге? С кем ты водишься больше всего? Что делает и говорит Гуля? Боба писал мне, что он сказочно вырос. Воображаю, какая гигантесса Татка. Вот по ком я скучаю — по Татке. Чем она теперь занята? Что читает, с кем дружит? Марина совершенно напрасно сердится на меня. Пора бы перестать. Где Мария Николаевна? Обещала заехать к нам — и обманула. Дружишь ли ты с Тыняновым [501]? Он обиделся на меня зря. Он хотел придти ко мне, я сказал, что приду к нему, а в это время началась история с Лидой и я не мог повидаться с ним. Очень больно, что он сердится на меня, уговори его и Марину сменить гнев на милость. Что «Хижина дяди Тома»? Лапин, Хацревин и Пастернак тебе кланяются. Федин говорит о тебе так дружески, что мама сразу полюбила Федина. Где и как живет Ирина Рейнке? Как здоровье Юрия Николаевича и Елены Александровны [502]?

У нас 1½ месяца не было ни одного дождя. Я бреюсь сам — безопасной бритвой. Единственная здесь неприятность — осы. Чуть сядешь есть — десятки ос. В начале августа буду строить гараж.

Требую столь же длинного и немедленного письма.

К. Ч.

4 августа 1938 г. [503]Переделкино

Милый Коля! Может быть, тебе будет приятно узнать, что сегодня вечером у Всеволода Иванова Пастернак и Федин прочитали твой перевод из Мэсфильда [504] и очень хвалили его. И вспоминали твою прозу и хвалили ее поэтичность. Федин вспомнил твой рассказ о Каторжнике [505] — восхищался многими деталями.

Но как странно и как страшно в августе 1938 года читать стихи об августе 1914.

Здесь говорят, что войны не будет. Когда ты приедешь? Тут чудесно. Надеюсь, все здоровы. Одолевают нас соседи и репортеры. Третьего дня были с визитом Леоновы [506], потом пришли Лапин и Хацревин, потом Ромашовы [507], и т. д.

Репортеры приезжают в Переделкино — сразу ко всем писателям. И обходят все дачи, и прогнать их нет сил. Насколько лучше в Луге!

Привет Слонимским, Каверину, Ю. Н. Какой адрес Ю. Н. [508]? Его разыскивает для чего-то А. В. Косарев [509].

Целую Марину, Тату, Гульку.

10 октября 1938 г. Кисловодск [510]

Дорогой Коля.

Очень хотелось бы знать о тебе. О Марине. О Тате. О Гульке.

Приключения наши здесь таковы: санатория КСУ преобразилась в санаторию ВОКС’а. Из-за этого она стала гораздо хуже. Набита доверху всяческой шушерой, в каждой комнате по два, по три человека, врачи сбились с ног, прислуга затуркана. Маму поместили в холодной комнате «на время». Она дрожит, меряет температуру, не может до сих пор распаковать чемоданы. Настроение у нее очень мрачное, хотя по моим наблюдениям она все же начала поправляться.

Я получил отдельную комнату, но шумную. Рядом какие-то моряки режутся в домино, зверски стуча по столу костяшками.

Напиши мне подробно о твоем романе. Вышли ли уже первые главы? Какова реакция читателей? Получил ли ты деньги за этот роман от Детиздата?

Выиграл ли кино-процесс?

Нравится ли тебе фильм Арнштама «Друзья»? Говорят, фильм так себе, ординарный. Лёля всегда говорит об искусстве лучше, чем делает его: рассказывал он об этом фильме обаятельно.

Что Боб? Скажи Марине, что я свято храню ее тайну, но оказывается, мама знает больше, чем мы трое.

Помнит ли еще Гулька «Антропку» и «дилижанс как арбуз», или эти цитаты сменились новыми? Какими?

Соблюдает ли Татка порядок на своей книжной полке? Что сделала она с английской книгой о ботанических бульбах? Удалось ли устроить ее в Ботанический сад? Взяла ли она под свое покровительство Люшеньку?

Здесь был Тарле [511]. Мы беседовали с ним часами. Сверкающий человек. Может говорить о чем угодно — об Австрии, о Немировиче-Данченко [512], об Илюшке Василевском [513], об очередях, о французах — десятки анекдотов, вызывающих хохот.

Мы с мамой попросили его осветить нам современные события, и он прочитал нам замечательную лекцию о Даладье [514], Гитлере [515], Чемберлене [516] и прочих бандитах. Жаль, что слушателями были только мы двое.

Сегодня 10/X маме значительно лучше, она повеселела, ей назначили нарзанные ванны, и мне кажется, что она выкарабкивается из своей болезни.

Как обстоит дело с «Хижиной дяди Тома»?

Очень хочется в Ленинград. О Москве думаю с тошнотой.

Ну, всего.

К. Ч.

Сейчас получил от Займовского [517] такое письмо: «Сегодня я узнал, что выходит скоро Мюнхаузен — переиздание того, что было выпущено под Вашей редакцией во „Всем. Лит.“ в 1923 [518].

Редакция Ваша остается, разумеется, но перевод-то ведь мой. Это почти дословная перепечатка части рассказов из моего перевода Распе [519] в издании „Пользы“ [520]. Я думаю, Вы вряд ли имеете что-нибудь против того, чтобы это было восстановлено и гонорар, причитающийся мне, был выплачен».

Что посоветуешь ты ответить этому нахалу?

18 ноября 1938 г. Ленинград

Милый папа!