Заплачено кровью

Первую атаку гитлеровцев отбили уверенно, пулеметчики Земскова работали отлично. Настеко, сидя в окопе, жадно ловил звуки пулеметных очередей со всех сторон - одновременно работали более десятка станковых и столько же ручных пулеметов. Он был ранен второй раз, в предплечье. Кто-то наспех перетянул ему руку у самого плеча, она быстро онемела, но командовать было можно, а голова стала даже ясней. "От потери крови", - понял Настеко.

Вторая атака гитлеровцев началась вслед за первой, так что не успели остыть пулеметы из-за перегрева стволов, как пришлось устанавливать очередность ведения огня. Склоны высоты, перепаханные снарядами и минами, были завалены трупами - наших и гитлеровских солдат. Настеко успел доложить в штаб полка, что отбивают третью атаку, но попросить помощи не успел прервалась связь. Поле, по которому были проложены провода связи, все было вспахано разрывами. Через несколько минут осколками разбило и рацию.

К Настеко подполз помначштаба батальона младший лейтенант Горошко.

- Ранен я, товарищ комбат, - Горошко, как показалось Настеко, доложил об этом не с сожалением, а с удовлетворением.

- Ну и что?

- Ничего, - Горошко вытащил из противотанковой сумки полотенце, обмотал им шею, которую чиркнула пуля. - Что будем делать? Обстановка все хуже и хуже.

- Надо кого-нибудь послать в полк за подкреплениями.

Боец, лежавший рядом с ними, татарин по внешности, с перебитой рукой, подполз к Настеко:

- Товарищ комбат, разрешите я ползком доберусь в штаб полка и доложу.

- Ты же ранен.

- Ничего, одна рука может работать, а ноги в порядке.

- Попробуй. Винтовку оставь, возьми пару гранат. Хватит и для немцев и для себя, если что.

... Старший лейтенант Настеко в этот день был ранен еще два раза, когда отбивали восьмую и девятую атаки. Сознание он не терял, хотя и держался с трудом. Он видел, с каким упорством держались бойцы его батальона, их становилось все меньше и меньше, а атаки гитлеровцев с промежутками в десять-пятнадцать минут следовали одна за другой. Их автоматчики несколько раз поднимались группами на гребень высоты, казалось, еще одна атака, каких-то полчаса и случится непоправимое.

Настеко удивлялся и упрямству, с каким атаковали гитлеровцы. В первой атаке их было сотни три, не менее батальона. За это время они потеряли в атаках не менее двухсот человек, к оставшимся несколько раз подходило подкрепление, и атаки продолжались с неослабевающим упорством. "Наверное, у них приказ - взять высоту, во что бы то ни стало", - подумал Настеко.

- У нас тоже приказ: удержаться, во что бы то ни стало. Вот и посмотрим, кто кого, - сказал Настеко своему заместителю лейтенанту Сергану.

В середине дня, около 15 часов, позади позиций батальона Настеко раздалось раскатистое "Ура!".

Пришло подкрепление, сто двадцать человек. Бойцы принесли несколько ящиков с патронами.

- А поесть? - спросил кто-то из бойцов Настеко. - Мы голодные со вчерашнего вечера.

- Знаю, что за нами должны были идти с термосами, - ответил младший лейтенант, который привел маршевую роту. - Отстали, наверное.

- Снова идут! - закричал кто-то впереди.

- Десятая или одиннадцатая? - спросил Настеко Сергана.

- Если с утра считать, то двенадцатая, - ответил Серган. - Связь дали, товарищ комбат.

- Настеко? - услышал он в трубке голос подполковника Гордиенко. Подкрепление пришло?

- Да, только что. Они снова атакуют, товарищ подполковник, огоньку бы.

- Давай координаты, "катюши" сейчас ударят.

С десяток огненных стрел с жутким воем пронесшихся над высотой и разорвавшихся, хотя и позади атаковавшей высоты роты немцев, сделали свое дело: гитлеровцы сразу залегли, а потом и побежали назад.

Больше в этот день атак они не возобновляли.

Вечером в батальон принесли термосы с пищей и водкой - завтрак, обед и ужин сразу. Командиры накормили своих людей, хотя многим от усталости кусок в горло не шел, да и есть, когда вокруг трупы - не всем было привычно.

Политрук противотанковой батареи Евгений Иванов, еще днем раненный пулей в плечо, с трудом проглотил всего несколько ложек каши. Боль в плече не утихала, а при неосторожном движении усиливалась, и он с трудом сдерживался, чтобы не стонать. Командир его батареи старший лейтенант Александр Беззубенко был тяжело ранен и лежал на шинели, кое-как забинтованный бойцами. Из командиров на батарее не раненым остался один лейтенант Виктор Корнильев. Неразбитых орудий осталось два, снаряды кончились, и Иванов, сидя в воронке, думал, что теперь ему на батарею после госпиталя вернуться вряд ли доведется. Пришел и его черед уходить...

Из состава батареи, выехавшей на фронт, он оставался последним. Позади был невероятно долгий и адски трудный путь от Орши через половину России. Батарея несколько раз обновлялась за это время полностью, а его судьба все еще хранила. Он ждал, что его ранят или убьют, такой момент должен был наступить неизбежно. Невозможно было воевать десять месяцев и не получить хотя бы царапину. Но и расставаться с полком было для Иванова невыносимо тяжело. Хотелось знать, как будет дальше...

Ночью с высоты были эвакуированы все раненые, в том числе командир батальона старший лейтенант Настеко. Батальон он сдал лейтенанту Андрею Сергану. Тоже ночью пришло и еще одно пополнение, человек сто пятьдесят. Адъютант старший батальона лейтенант Головкин распределил его по ротам. Так и не сомкнув за ночь глаз, они обошли все позиции батальона, проверяя, как расположились люди и вывезены ли раненые.

Приказ на наступление они получили вместе с пополнением. Надо было готовиться. Ночью они слышали под высотой на восточном берегу Зуши стук лопат и голоса немцев, шум танковых моторов. Послали две группы на разведку, но их обстреляли. Стало ясно, что противник копает траншею. Можно было попробовать атаковать, но пополнение совершенно не ориентировалось в темноте, а те, кто воевал с утра, были до предела измотаны боем.

Утром после жиденькой артподготовки батальон все же поднялся в атаку и где перебежками, а где и ползком по грязи, все же достигли траншей противника и в нескольких местах ворвались в них.

Лейтенанты Серган и Головкин, а с ними телефонист с катушкой, бежавшие чуть сзади, хорошо это видели. В траншеях шел рукопашный бой, гитлеровцев было немного, а атакующие с разбегу и с азарта перемахнувшие самое опасное открытое пространство, дрались совершенно без страха.

Все в траншеях было кончено в несколько минут. Лейтенант Серган посмотрел на часы и удивился: весь бой длился только десять минут.

- Володька тяжело ранен! - подбежал к Сергану лейтенант Головкин.

Командира взвода разведки Владимира Милюшковского, прошитого в грудь автоматной очередью, бинтовали двое бойцов. Он, бледный, с синими губами, сидел, сжимая в руке автомат.

- Как же ты напоролся? - подошел к нему Серган.

- Диск кончился, а он тут как тут, выскочил откуда-то. Хорошо вот Иван не дал меня добить.

Иван Калмыков, огромного роста боец в короткой шинели, перевязывавший Милюшковского, сказал:

- Не надо вам сейчас говорить, товарищ лейтенант, кровь горлом может пойти.

- Эй, смотрите-ка, танки! - привстал лейтенант Головкин.

На правофланговую роту лейтенанта Коновалова ползли четыре танка, близко друг к другу. За танками рассыпался взвод автоматчиков.

- Калмыков, тащи лейтенанта в тыл, - приказал Серган.

- Не надо меня никуда тащить, я еще могу воевать, - пытаясь встать, сказал Милюшковский, - Калмыков, дай мне руку.

- Не пускайте его никуда! - приказал Серган, - Я побегу в роту Коновалова, а ты, Головкин, подбрось сюда два пэтээра.

Лейтенант Андрей Серган видел, как наискосок к крайнему справа танку пополз лейтенант Коновалов. Он узнал его по нескладной фигуре и манере сутулиться. Бойцы роты Коновалова стреляли из винтовок по автоматчикам, и никто из обороняющихся не побежал назад, хотя танки были все ближе и ближе. Серган видел, как один танк встал и развернулся боком, подбитый лейтенантом Коноваловым противотанковой гранатой. Коновалов был убит, когда пополз назад. Серган понял это, когда увидел, что он полз и вдруг остановился и стал поджимать под себя колени. Серган еще видел, как второй танк подбил связкой гранат лейтенант Головкин, а потом вдруг что-то бросило со страшной силой, он больно ударился спиной об землю.