Три зимовки во льдах Арктики

1

Срастить трос для драги

Буторин, Мегер

14

2

Смотать трос на вьюшку, осмотреть и установить дефекты

Буторин, Мегер

4

3

Вооружить драгу

Буторин, Мегер

2

4

Отколоть лед под подзором до появления воды

Гетман, Шарыпов

40

5

Перевезти аварийный запас со льда, погрузить и уложить во избежание порчи от сырости

Буторин, Гетман, Мегер, Шарыпов

26

6

Три гидрологические станции

Буторин, Гетман, Мегер, Шарыпов

12

7

Четыре измерения глубины

Буторин, Гетман, Мегер, Шарыпов

8

8

Сверление льда

Буторин, Гетман

6

9

Работа с драгой

Буторин, Мегер, Шарыпов, Гетман

10

10

Приготовление посуды для гидрологических проб (30 бутылок)

Гетман

1

11

Очистка и цементировка цистерн для питьевой воды

Буторин, Мегер

5

12

Осмотр и подготовка брандспойта

Шарыпов

2

12

Прием воды

Аврал

3

14

Стирка постельного белья

Буторин, Гетман, Шарыпов, Мегер

4

15

Дневальство

Мегер

5

Этот план был составлен с расчетом на перевыполнение норм на 23,5 процента. Но в действительности они были перевыполнены значительно больше. Достаточно сказать, что одни лишь непредвиденные авралы по ремонту руля отняли у палубной команды в июне 42 человеко-дня!

Только один пункт плана остался невыполненным, да и то не по вине команды: нам не удалось организовать работу с драгой. Дело в том, что мы могли с помощью своего самодельного троса добывать бентос со дна лишь на глубине в 2500 метров - большего напряжения проволока не выдержала бы. Между тем под нами все еще оставался слой воды в 4-4,5 километра. На меньшие глубины «Седов» вышел лишь в самом конце дрейфа, когда мы были уже лишены возможности заниматься драгированием, - команда заканчивала последние приготовления к выходу изо льдов.

* * *

В июле обе команды - и машинная и палубная - были поглощены одной и той же работой, увлекшей весь коллектив: мы занялись окраской корабля.

Надо сказать, что после двух зимовок «Седов» выглядел весьма непрезентабельно. Жестокие мартовские морозы доконали краску, - она полопалась, лоскутьями отстала от бортов и при самом легком прикосновении осыпалась на лед. Корпус начинал ржаветь, а ведь ржавчина - страшный враг корабля.

Нам предстояло тщательно очистить корпус судна от пришедшей в негодность краски, соскоблить ржавчину, потом загрунтовать суриком и, наконец, покрыть вверху краской. Все это мы могли сделать. Но перед нами возникала одна почти непреодолимая трудность: на судне не было олифы. Небольшие запасы ее мы израсходовали еще в 1938 году, когда нам удалось покрыть борта судна суриком.

Я начал рыться в книгах, пытаясь отыскать рецепт варки олифы, - у нас было двенадцать бочонков подсолнечного масла, и мне казалось, что его можно будет пустить в дело. В «Морской практике» Васильева было дано лишь крайне отдаленное представление о таком существенном процессе, как варка олифы. И только в случайно попавшей в нашу библиотеку брошюрке «Окраска речных судов» удалось найти несколько намеков на то, как изготовляется олифа. Автор этого руководства указывал, что из конопляного масла олифу надо варить на сильном огне в течение четырех часов, прибавляя свинцовый сурик, для того чтобы она быстрее сохла. При этом температура масла поднимается до 300 градусов и оно становится огнеопасным, - стружка, брошенная в кипящее масло, мгновенно обугливается.

Об интересующем нас предмете было сказано всего несколько слов: «Олифу можно варить и из подсолнечного масла». Это хорошо. Но как ее варить?..

Я вызвал Буторина, показал ему книжку и сказал:

- Попробуй, Дмитрий Прокофьевич, сделать так же, как тут написано!..

Боцман взялся. После нескольких неудачных попыток сварить масло в камбузе, он установил на льду в 140 метрах от судна камелек, сделанный из пустой железной бочки, вделал в этот камелек небольшой котелок, приладил трубу, и «фабрика Прокофьича», как прозвали это неказистое сооружение, заработала.

На всякий случай мы решили варить олифу не четыре часа, как сказано в книжке, а шесть. Целый день коптился боцман у своей железной печурки, помешивая кипящее масло в котле. Занятие это было не из веселых: пары подсолнечного масла не отличаются приятностью. К тому же все вокруг камелька таяло, а с неба беспрерывно падали густые хлопья мокрого снега.

Все это можно было бы стерпеть, если бы подсолнечное масло превратилось в подобие олифы. Но эта проклятая жидкость упорно отказывалась сгущаться. К концу дня она оставалась так же жидка и текуча, как в тот час, когда Буторин разжигал огонь в своей железной бочке.

Боцман думал, что во всем виновата «сушка», как маляры называют свинцовый сурик, и увеличивал дозы примеси. Но свинцовый сурик не помогал. Сваренная Буториным олифа могла с таким же успехом применяться для окраски корабля, как и сливочное масло.

После трехдневной возни у камелька боцман пришел в отчаяние. Он потерял всякую надежду на то, что из подсолнечного масла когда-нибудь получится олифа. Но не оставлять же корабль без окраски! Мы прекрасно понимали, что ржавчина нанесет «Седову» непоправимый урон, если мы не покроем облупившиеся борта двойным слоем сурика и черни. Было бы крайне обидно доставить в родной порт вместо корабля груду ржавого железа, пригодного лишь для сдачи в Рудметаллторг.

Я решил, что пора мне самому взяться за опыты. И хотя у меня было лишь самое смутное представление о технике химических опытов, я довольно храбро перетащил в кают-компанию десятка два реторт, колб, пробирок, трубок и каких-то штативов, оставленных на корабле экспедицией Гидрографического управления. Отвесив несколько доз подсолнечного масла по 100 граммов, я разлил их по колбам, зажег две спиртовки и начал кипятить упрямую жидкость. Кают-компания временно превратилась в лабораторию.

План был прост: варить масло хоть сто часов - до тех пор, пока из него получится нечто похожее на олифу. Ведь в книге «Окраска речных судов» сказано совершенно ясно: «Олифу можно варить и из подсолнечного масла». Значит, рано или поздно из этого масла должно получиться что-нибудь похожее на олифу!

Пришлось действовать планомерно: одну пробу варил четыре часа, вторую шесть, третью восемь.

Вся кают-компания пропахла тошнотворным горьковатым запахом масляных паров, хотя я и пытался отводить эти пары за борт через резиновую трубочку, протянутую в иллюминатор.

К концу второго дня опытов даже самые терпеливые члены экипажа, усаживаясь за обеденный стол, угрюмо косились на лабораторию, занявшую всю стойку буфета и маленький столик в придачу. Люди с трудом воздерживались от злых реплик по адресу этого чадного предприятия.

Я сам не меньше других страдал от запаха горелого масла, но твердо решил: не отступать до тех пор, пока не удастся добиться положительных результатов.

На второй день опытов у меня мелькнула мысль: а что, если пустить в ход буторинскую олифу? Может быть, ее стоит покипятить еще денек, и тогда из нее что-нибудь получится?

Дмитрий Прокофьевич извел уже добрый бочонок масла, и теперь на палубе выстроилась целая шеренга бутылей с мутноватой жидкостью, не похожей ни на масло, ни на олифу. Я отлил пробу этой жидкости в пробирку и начал кипятить ее.

Восемь часов спустя жидкость сгустилась и приобрела вязкость. Я покрыл ею стекло и поставил сушиться. К утру масло начало твердеть.

- Олифа! - заявил Буторин, внимательно следивший за опытами. - Факт, олифа!..

Я не без некоторой гордости собрал свои колбы и реторты - лаборатория закончила опытный период и передала выработанный ею рецепт в промышленное освоение. Теперь мы могли окрасить не только пароход, но и все торосы на 20 миль в окружности - сырья достаточно, стоило лишь вооружиться терпением и варить масло не четыре, а четырнадцать часов подряд.