Грузии сыны

Горы, горы…

А вот мать — Мария Гавриловна. Она спускается по тропинке с полной корзиной белья. Много дел у наших матерей…

— Мария, — кричит отец, — пошли ко мне Филиппа!

— Зачем я нужен? — удивляется Филипп.

— Вот что, сын: через два дня ты уезжаешь в Тифлис. Я отдаю тебя в духовную семинарию.

— В семинарию?!.

Спорить бесполезно. Эсе Махарадзе еще и самый непреклонный человек в Шемокмеди.

Семинария… Казенные стены. Казенный воздух. Казенное преподавание: зубрежка, высокомерные, грубые учителя. Затхлый дух поповщины и монашества.

Нет, правду говорят, что ни одно учебное заведение не давало столько атеистов, как духовная семинария!.

За чтение запрещенной литературы исключен способный Сильвестр Джибладзе. Доведенной до отчаяния преследованием тихий мальчик Лагиашвили убивает ректора. Ученики объединяются в подпольные «кружки саморазвития». Там читают книги по истории, астрономии, геологии, естествознанию.

Филипп улыбается: когда ему первый раз сказали, что человек произошел от обезьяны, он решил, что над ним смеются.

Да, многое понял Филипп с той поры, как поступил в семинарию. О многом прочитал, до многого дошел своим умом, а больше всего узнал от окружающих.

Недалеко от семинарии, за Александровским садом была маленькая букинистическая лавочка Захария Чичинадзе. Выходец из крестьян, самоучка, страстный книголюб, он широко распахивал двери своего магазинчика для молодых людей. Соблюдая известные предосторожности, они могли посидеть во внутренней комнатке, поспорить, поговорить, посмотреть редкие книги.

У Захария бывали русские революционеры, сосланные на Кавказ. Они приносили с собой газеты и журналы: «Колокол», «Вперед», «Вестник «Народной воли». Внимательно слушал Филипп Махарадзе рассказы этих людей, прошедших огни и воды.

Однажды в лавочке вполголоса читали речь какого-то рабочего на суде: «Поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда». Эти слова поразили Филиппа. Он шепотом спросил у Захария:

— Кто это?

Захарий усмехнулся:

— Это хороший человек. Большой человек. Звать его Петр Алексеев.

Да, семинария…

В третьем классе Ной Жордания и Киквадзе предложили Филиппу издавать рукописный журнал. Филипп с радостью согласился. Журнал имел успех.

Однажды семинарию посетил сам обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев. Его высокопревосходительство произнес громовую речь: «В бараний рог бунтовщиков! Вон из этих стен всех, кто поднимет руку на святые устои наши!..»

И все-таки рук, поднимающихся на святые устои, становилось все больше.

Особенно запомнилась Филиппу весна 1890 года.

В ответ на грубый произвол и деспотический режим семинаристы объявили забастовку. Несколько дней длилась она и окончилась победой. Не тогда ли понял Филипп большую правду: только борьбой можно изменить жизнь! И пусть победа была недолгой, она стала вехой в его судьбе.

А через полтора года Филипп Махарадзе, Ной Жордания и еще двое окончивших семинарию уехали в Варшаву для поступления в Варшавский ветеринарный институт.

— Арестант! Спишь, что ли?! Марш за мной! — Это кричал коридорный.

Филипп поднялся на нарах.

— Куда?

— Не твое дело, сукин сын! К начальству. Присягу новому царю принимать будете!

13 февраля 1394 года обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев направил генерал-лейтенанту Шереметьеву — главнокомандующему гражданской части на Кавказе — раздраженное письмо.

Его высокопревосходительство сильно беспокоился по поводу все более разрастающегося революционного движения в Грузии.

«Заслуживает внимания, — писал Победоносцев, — посылка грузинских семинаристов в Варшавский ветеринарный институт (издавна служащий очагом возмущения). Имена их: Филипп Махарадзе и другие. Слышно, что они в чем-то попались и были арестованы (должно быть, сведения в департаменте полиции). Молодые люди даровитые и опасные».

Его высокопревосходительство имел основания беспокоиться.

Грузинских студентов встретила глухо бурлящая Варшава. Здесь произвол царских властей чувствовался на каждом шагу. Все было загнано неглубокое подполье. Однако Филипп Махарадзе, хотя и с большим трудом, все же связался с кружком польских товарищей.

В кружке изучались произведения Маркса, Энгельса, Плеханова. Много внимания уделялось современному рабочему движению.

Собирались на квартире у брата и сестры Виткиндов, пили чай, курили, спорили до хрипоты.

Высокий, красивый Антокольский кричал Ною Жордания:

— Это же националистические настроения!

— Чепуха! — невозмутимо отвечал Ной. — А что, по-твоему, социализм?

Филипп, улыбаясь, слушал друзей и думал: «Добьемся! Обязательно добьемся! Как хочется пожить при социализме… ну, хоть немного».

Они очень повзрослели за это время. Филипп написал доклад к десятилетию со дня смерти К. Маркса, несколько раз выступал агитатором у рабочих, где пользовался авторитетом и доверием.

Ной Жордания составил большую «Национал-демократическую программу». Филипп раскритиковал ее, предлагая коренным образом переделать и назвать «социал-демократической».

В 1892 году в Грузии состоялась конференция первой марксистской группы на Кавказе «Месаме-даси», на которой была обсуждена эта программа. Участники конференции, в том числе видный грузинский писатель-революционер Эгнате Ниношвили; Миха Цхакая, Р. Каладзе и другие, поддержали точку зрения Махарадзе.

Варшавский кружок все разрастался. Его участники занимались уже не только изучением марксизма, они значительно расширили свои выступления у рабочих, тайно перевозили марксистскую литературу в Россию, распространяли ее в Польше.

Огромное поле деятельности развернулось перед Филиппом Махарадзе, но после неудачно проведенной операции он был арестован…

Интересная школа открылась на одной из улиц Кутаиса. Внешне это была обыкновенная вечерняя школа для рабочих. Здесь преподавали учителя кутаисских гимназий: Мария Отиевна Вардосанидзе, Наталия Ивановна Кавтарадзе и другие. Существовало официальное школьное расписание. Однако, кроме официальных предметов, учащиеся знакомились с политграмотой, с естественными науками и несколько «своеобразным» преподаванием истории.

Школа пользовалась большой популярностью у кутаисских рабочих.

Однажды вечером к воротам школы подошел человек болезненного вида, одетый в хорошее пальто с барашковым воротником. Он остановил выходящего рабочего и попросил сказать, где он мог бы увидеться с Филиппом Евсеевичем Махарадзе. Рабочий пристально оглядел незнакомца:

— А вам, простите, зачем Филипп Махарадзе?

— Нужно, я его старый друг.

— Гм, что ж, ты — старый друг, а не знаешь, где он живет?

— Я уезжал из Кутаиса, а потом я был болен.

— Хорошо, — сказал рабочий. — Зайдем в школу. Филипп Евсеевич, кажется, там.

— Вот замечательно! — обрадовался незнакомец.

— Вас спрашивают здесь, Филипп Евсеевич! — закричал рабочий еще с порога директорской.

— Кто спрашивает? — Из комнаты вышел Махарадзе.

— Это я, Филипп. Узнаешь?..

— Саша?.. Цулукидзе?!. Боже мой!.. — Филипп Евсеевич обнял незнакомца и увлек за собой.

Рабочий облегченно вздохнул и направился к выходу.

Они беседовали до глубокой ночи.

— Вот так я и жил это время, — рассказывал Махарадзе. — Вышел из Варшавской тюрьмы. Выслали обратно в Грузию. В Тифлисе нашел Миха Цхакая и Сильвестра Джибладзе. Жил нелегально, много ездил. В Кутаисе осел после второго ареста — выслали под гласный надзор. В общем сам понимаешь… Организовали здесь школу для рабочих, пробовали наладить издание газеты — не вышло.

— Я читал твои статьи по литературе, — сказал Цулукидзе. — Поверь мне, это очень интересно. Особенно о грузинском языке и об искусстве.

Филипп Евсеевич смутился.

— Ну что ж, я рад, если тебе понравилось. Как насчет съезда? — перевел он разговор на другую тему.