Воспоминания. Том 2

Тем более большевики являются исчадиями сатаны, с которыми у христиан не может быть никакого общения. Вот почему меня так возмущают такие архиереи, как Антонин, Евдоким, Владимир Путята, Тихон (кажется, Курский), которые или не отдают себе отчета в том, что они делают, или умышленно идут на компромиссы с большевиками из-за личных интересов.

Россию, – заканчивает автор этого интересного письма, – исцелила бы только христианская государственность, но дождемся ли мы ее когда-нибудь при той страшной силе, какой обладает в настоящее время "международный жид"?!"

ГЛАВА 50. Православная Церковь в России до революции

В России православная Церковь занимала не только совершенно отличное от Западной Европы, но и единственно соответствующее ей, как Божественному Установлению, положение, вытекавшее из христианских основ русской государственности. Нарекания на подавление Церкви государством, на пленение и гнет, на оковы рабства и пр. и пр. – все это отражало или невежество и незнакомство с государственными основами Православия в России, или сознательные революционные приемы со стороны тех, кто стремился к развалу, как государства, так и Церкви. Доказывать это положение, после приведенных мною в предыдущих главах иллюстраций, едва ли нужно.

Однако и до сих пор, несмотря на ужас положения православной Церкви в России в настоящее время, точнее, несмотря на окончательное уничтожение Церкви как государственного организма, не все в равной мере убеждены в благодетельности церковных реформ Петра Великого, не все в равной мере оценивают их с верных точек зрения. И до сих пор некоторые иерархи называют Великого Петра – "Первым Большевиком" и проклинают синодальную систему управления.

"Общепризнанные" истины имеют привилегию не оспариваться, их попросту повторяют, не стараясь даже рассмотреть их сущность и содержание. К числу таких истин относится и та, какая связывает все беды и несчастия, обрушившиеся на православную Церковь, с обер-прокуратурою, как средоточием того зла, какое угнетало Церковь, держало ее в оковах и лишало свободы.

Но такие утверждения в корне неверны и опровергаются не только историей, но и, что гораздо важнее, самой сущностью Православия как Божественной истины, какая вечна и незыблема и не может зависеть от человеческих влияний. Реальная сила каждой истины заключается не в ее признавании, а в ее исповедании, без которого немыслимо ее действие. И нет той человеческой силы, какая бы могла не только сокрушить Божественную истину или уменьшить ее значение и влияние, но и не склониться пред нею. В этом смысле Церковь, даже с точки зрения своей внешней организации, могущественнее государства, если является носительницей чистоты Божественной истины и воплощает ее собою. И это доказали те подвижники Церкви, которые вели за собою верующих и были могущественнее всех царей, патриархов и земных владык.

Иерархи Церкви, не исключая и наиболее искренних противников синодальной системы, конечно, отлично знали, что ссылки на оковы и рабство, в коих Церковь находилась 200 лет, на отсутствие свободы духа и пр. и пр. – все это только ходячие фразы, выдуманные честолюбцами и повторяемые прогрессивной общественностью, что в действительности никакого гнета со стороны обер-прокуратуры не было и не могло быть – как потому, что ее представители были часто не только более образованными, но и более верующими сынами Церкви, чем сами иерархи, так и потому, что участие обер-прокуратуры в области чисто церковного управления было фикцией и ни в чем не выражалось, а вся деятельность обер-прокуроров Синода сводилась лишь к контролю синодальных чиновников, кадетствующих семинаристов, к добыванию средств на содержание ведомства, да к скучной канцелярии. Вся же церковная работа велась иерархами, и даже о соглашении с обер-прокурором, имевшим право возражать по существу тех или иных синодальных постановлений, но никогда не осуществлявшим такого права, не могло быть и речи... Вносимые иерархами предложения принимались столь же дружно и единогласно, как дружно и единогласно пресекались попытки обер-прокурора вносить те или иные поправки и замечания. Синодальные постановления скреплялись трафареточным "читал", даже без подписи обер-прокурора или его товарища и подносились последним уже после того, как были подписаны всеми членами Синода, и синодальная обер-прокуратура давно перестала быть тем, чем должна была быть по мысли законодателя.

Нет, дело не в обер-прокурорах, боровшихся с рутиной и бывших почти единственными вдохновителями и проводниками в толщу жизни всякого рода церковных начинаний, любивших и оберегавших Церковь и пребывавших в теснейшем духовном общении с лучшими из иерархов, а в самом принципе преобладания (?) государственной власти в Христовой Церкви.

В чем же выражалось "преобладание" этого принципа в России?

Действительно ли церковная жизнь России тяготилась таким "преобладанием" и возможно ли вообще указывать на преобладание этого принципа в России, государстве, основанном на совершенно особых началах и осуществлявшем принципы боговластия, а не народовластия?

Казалось бы, что одно указание на природу русского Самодержавия, в отличие от парламентного строя, было бы достаточным для того, чтобы усматривать в самом понятии "государственной власти" различное содержание в зависимости от существа и характера того или иного государственного строя. Содержание "государственной" власти в России было иным, чем на Западе, и по отношению к России такое "преобладание" выражалось не в подавлении церковности государственностью, а в преимущественных заботах и попечениях государства о материальном благоденствии и духовном процветании Церкви.

И лучшим свидетельством этого положения являются именно церковные реформы Петра I.

Чем были вызваны эти реформы, какая идея лежала в основании синодальной системы церковного управления?

Только ли каприз самовластного восточного деспота, или сведение личных счетов с неугодившим ему Патриархом, или замаскированное безверие, посягнувшее на свободу Церкви и отдавшее ее под опеку государства?

Нет, строились Петром Великим церковные реформы на гораздо белее глубоком основании. В царствование Царя Алексея Михайловича линии церковной и государственной жизни сливались, жизнь являла собою трогательное единение между Церковью и государством, церковность объединялась с государственностью, проникая в толщу государственной жизни и христианизируя ее. Но такое явление было случайным и обусловливалось только личностью Царя и Патриарха.

Такое основание было шатким. Благоденствие Церкви и государства не может покоиться только на личности Царя и Патриарха, и вот почему Император Петр Великий провозгласил и провел в жизнь принцип не только морального, но и юридического единения между ними. По мысли Императора, интересы Церкви и государства не только могли, но и должны были слиться друг с другом, ибо у государства феократического должны были быть общие с Церковью программы, общие задачи и цели. Здесь было не посягательство на права Церкви, а убеждение, что только христианская государственная власть в состоянии сохранить и обеспечить эти права.

И совершенно прав г. Дивеев в своей статье "Блюдите Церковь Христову" (Еженедельник, 16/29 июля 1923 г., № 99), когда, останавливаясь на церковных реформах Петра и подчеркивая Его мысль о неразделимости в христианском государстве церковных и государственных задач и необходимости иметь единый церковно-государственный план, говорит:

"В этом своем убеждении Петр был вместе со Вселенскими Соборами, вместе со всей традицией Византии. Если православный Император Византийский председательствовал на Вселенском Соборе, утверждал его постановления, даже самый Символ Веры, назначал и удалял Патриархов, имел вход в Царские врата, если Византийский Патриарх для церковного богослужения облачался в одежды Императоров и принимал действенное и непременное участие в делах государственных, то как можно утверждать, что Богопомазанный Император Всероссийский не имеет права заниматься делами Церкви?