Июнь-декабрь сорок первого

Разящими строфами откликнулся на успехи наших войск в Московской битве Алексей Сурков:

Этим стихотворением - "Расплата" - Алексей Александрович Сурков и вошел в нашу краснозвездовскую семью. С большой радостью встретили мы его. Особенно рад был я. Мы подружились еще в газете "Героический поход". Сурков был мужествен во всем и везде - и в стихах, и в повседневной жизни, и в бою. За это и любили его все в нашем редакционном коллективе.

Когда началась Отечественная война, Сурков каким-то непонятным образом "выскользнул" из моих рук - очутился в газете Западного фронта. Сразу забрать его оттуда в "Красную звезду" не удалось: возражал член Военного совета фронта Н. Булганин, с мнением которого очень считались. Не хотелось мне "обижать" и моего доброго товарища - начальника политуправления фронта дивизионного комиссара Дмитрия Лестева. Лишь весной 1942 года я обратился в ГлавПУР с проектом приказа о назначении Суркова специальным корреспондентом "Красной звезды". Приказ был подписан.

А до тех пор мы считали Суркова нашим, так сказать, нештатным корреспондентом.

* * *

На исходе ночи, а точнее сказать - уже утром 13 декабря, как только была запущена ротация, я отобрал с десяток экземпляров газеты и отправился в Перхушково. Хотелось поздравить Жукова с победой, а заодно посмотреть, как живет и действует в эти дни его штаб, узнать последние фронтовые новости.

Георгия Константиновича застал бодрствующим. На лице никаких следов усталости, хотя спал он, вероятно, всего лишь несколько часов. Хорошие вести, говорят, снимают усталость. У карты в полстены с красными стрелами, рвущимися на запад, и синими, повернутыми вспять, корпел штабной офицер, нанося цветными карандашами новые, только что полученные данные. Входили и выходили операторы. Звонили многочисленные телефоны.

Поздравить Жукова мне не удалось - не та была обстановка на его КП. Я молча положил перед ним на стол свежий, остро пахнущий типографской краской экземпляр "Красной звезды", где было опубликовано сообщение о разгроме гитлеровцев на Западном фронте и напечатан его, Жукова, большой, на две колонки, портрет в окружении командармов. Георгий Константинович улыбнулся - и этим все было сказано.

Тогда же я услышал разговор Жукова с командующими армиями.

- Хорошо, что бегут. Хорошо, что преследуете. Но не давайте им выскользнуть... Бейте по флангам, смелее прорывайтесь в тыл... Уничтожайте...

Сразу мне вспомнились часы, проведенные у Жукова на Хамар-Дабе в Монголии во время нашего наступления на Халхин-Голе. Там был у него почти такой же разговор: "Не давайте противнику уйти... Не допускайте отхода... Окружать!.."

И теперь, понял я, Жуков не очень доволен, что дают неприятелю ускользнуть, отвести свои войска на новые рубежи. Я это намотал себе на ус. Попрощался и пошел к начальнику политуправления фронта В. Е. Макарову. Тот сидел у телефона и все теребил начпоармов, требуя от них информации, в частности о подвигах.

- Когда в обороне сидели, - упрекал он их, - донесений было много, а сейчас от вас не добьешься. - И, обращаясь ко мне, объяснял: - Говорят, что в обороне легче было, чем в наступлении, сейчас войска в движении и "канцелярия" скрипит, хотя геройств не перечесть...

Вернувшись в редакцию, я тотчас же вызвал наших "военспецов" Хитрова и Коломейцева, рассказал им об услышанном в кабинете Жукова и попросил выехать в войска и внимательно посмотреть, что там и как получилось с тем самым "ускользанием" противника...

Новые сообщения об отбитых городах и поселках - Клин, Ливны, Ефремов, Ясная Поляна... Обширная информация со всех направлений Западного фронта. Но каждому, кто развернет этот номер газеты, прежде всего бросится в глаза корреспонденция Трояновского "Что увидели наши войска в Ясной Поляне". Уже несколько дней назад стало очевидным, что немцы вот-вот будут изгнаны из Ясной Поляны. Главная задача состояла в том, чтобы спасти ее от разорения, сохранить там по возможности все связанное с жизнью великого писателя. Командующему 50-й армией генералу Болдину звонили по этому поводу и начальник Генштаба Б. М. Шапошников, и командующий фронтом Г. К. Жуков советовали, как "по-умному" взять Ясную Поляну. В штабе армии тщательно разрабатывалась организация боя, с таким расчетом, чтобы ни один снаряд не попал в усадьбу Толстого.

Трояновского мы обязали побывать в Ясной Поляне сразу же после изгнания оттуда гитлеровцев и немедленно передать в редакцию подробный репортаж. Он заблаговременно прибыл в дивизию Трубникова, выдвинутую на подступы к Ясной Поляне, и следовал с ее передовым отрядом. В атаку пошли по глубокому снегу. Ломившийся через сугробы рядом с Трояновским лейтенант Василий Зотов подбадривал бойцов:

- Ребята, впереди же Ясная Поляна!..

И вдруг упал, обливаясь кровью.

Враг отходил, отстреливаясь. В спешке он не успел прихватить с собой всю свою боевую технику, автомашины, боеприпасы. А вот поджечь здешние достопримечательности успел. Огнем была объята знаменитая школа, основанная Толстым для крестьянских детей. Пылала больница. Черный дым валил из окон двухэтажного жилого дома Толстого. Местные жители с риском для жизни бросились спасать его. Подоспевшие бойцы помогли им ликвидировать пожар. Но в доме-музее все-таки выгорели библиотека, спальня Льва Николаевича и комнаты Софьи Андреевны...

Наш корреспондент встретился и поговорил с хранителем дома-музея Сергеем Ивановичем Щеголевым, с научной сотрудницей Марией Ивановной Щеголевой, с многими из местных жителей. Они рассказали о чудовищных злодеяниях фашистских варваров. Гитлеровцы пришли в Ясную Поляну 29 октября. А до этого в течение двух дней безжалостно обстреливали и бомбили усадьбу. Погибло много женщин, детей. Убит был и Павел Давыдович Орехов, председатель местного колхоза, в прошлом ученик Льва Николаевича Толстого.

Потом музей превратили в казарму. В садике перед ним новые хозяева начали резать коров, свиней, гусей, кур, развели костры. Ломали изгородь, срывали с петель двери, рубили и жгли мебель. Для чего-то вспороли диван, на котором родился Лев Николаевич. Изрезали ковры. Часть музейных экспонатов отправили в Германию. Осквернили могилу писателя, устроив возле нее свалку.

Все это записал Трояновский и помчался в Тулу - передавать свою корреспонденцию в редакцию. Во время передачи я случайно зашел на редакционный узел связи. Вижу - мучается наша стенографистка Муза Николаевна, по нескольку раз переспрашивает каждую фразу.

- Откуда передают?

- Из Казани.

Странно! В этом тыловом городе у нас вроде никого нет. Снова обращаюсь к Музе Николаевне:

- Кто передает?

- Трояновский!

Павел Трояновский в Казани?! Как он там появился? Ведь ему же приказано быть в Ясной Поляне. Я взял телефонную трубку, спрашиваю:

- Трояновский! Почему вы в Казани?

Сквозь треск и писк пробился голос Трояновского, и все разъяснилось. Оказывается, из Тулы нет прямой связи с Москвой. Опытного корреспондента это не обескуражило.

- А с кем есть связь? - спросил он телефонисток.

- С Рязанью

- Вызывайте Рязань.

Вызвали, но там тоже нарушилась связь со столицей, предлагают соединить с Куйбышевым. Однако и Куйбышев не утешил:

- Москва на повреждении.

- С кем же имеете связь?

- С Казанью.

- Дайте Казань...

Вот таким кружным путем и пробился к нам Трояновский. Диктовку своей корреспонденции он закончил в два часа ночи. Газета уже сверстана, вот-вот должна была уйти в печать. Пришлось задержать. Корреспонденция о Ясной Поляне стоила того. Она вызвала у советских людей, в том числе и в войсках, громивших противника под Москвой, новую волну испепеляющего гнева против изуверств фашизма.