Лавкрафт

Как и большинство людей, Лавкрафт придавал большое значение гармоничности в поведении — то есть поступкам, которые одобрили бы равные ему. Он говорил, что хоть его и не заботило бы, что о нем подумают пролетарий или «обыкновенный фанатичный викторианец», «мне определенно не понравилось бы быть общим объектом презрения или насмешек для тех людей, с кем я более или менее схож…».

Под такими людьми он подразумевал интеллигенцию Новой Англии. Лавкрафт, однако же, не придерживался обычного образа жизни людей своего возраста и положения. Он не был занят на работе, не встречался с девушками и не увлекался спортом. Его образ жизни как раз таки и вызывал презрение и насмешки у его соседей. Один из них рассказал мне: «Конечно, я помню Лавкрафта. Обычно я видел его прогуливающимся по улице — с опущенной головой и так забавно сутулящимся. Мы, дети, считали его просто чудаком» [491].

Притворная старость могла быть защитой от презрения его ровни. Если бы он был достаточно стар, люди не ожидали бы от него ни занятости на работе, ни свиданий с девушками, ни увлечения спортом. Конечно же, все знали, что его старость была лишь притворством, но его она утешала. Если он постоянно думал о себе как о старике, то ему не приходилось с грустью размышлять о своей неспособности соответствовать общепринятым стандартам.

По взглядам Лавкрафт оставался непреклонным антимодернистом. Реформаторы орфографии, например, были «…проклятыми провинциалами с одними лишь деньгами на уме, которые вершат самое низкое, на что только способны, чтобы разложить нашу культуру на этом континенте и заменить ее на проклятое ублюдочное поклонение машинам и скорости… Я отказываюсь принимать вторгающуюся культуру полукровной Механамерики» [492].

Мировые события, однако, начали навязывать изменения его устаревшим социальным и политическим взглядам. За 1930 год Великая депрессия усугубилась. Безжалостно возросла безработица. Экономический спад продолжался до 1933 года, и положение начало меняться на противоположное лишь примерно в 1937–м — в год смерти Лавкрафта.

Пропагандисты коммунизма и фашизма сходились во мнении, что демократический капитализм подходит к концу. Скоро, заходились они, люди будут вынуждены выбирать между коммунизмом и фашизмом. В эти тягостные годы демократический капитализм, казалось, действовал столь скверно, что по сравнению с ним коммунизм и фашизм выглядели едва ли не заманчивыми.

Между 1928 и 1930 годами Лавкрафт утратил веру в республиканский консерватизм. Он поверил в предсказания о гибели демократического капитализма, хотя и не был уверен, какая форма правления его сменит, — сам он склонялся к фашизму. Во всяком случае, он был уверен, что правительство будет более авторитарным и с большим экономическим регулированием, нежели считалось приемлемым по тогдашним взглядам американских консерваторов: «Советизм, капитализм и фашизм сойдутся в любопытном трехстороннем парадоксе, дабы разрешить загадку культуры, в которой постоянное промышленное перепроизводство уничтожит закон спроса и предложения и превратит отношения личности с экономической структурой в капризную, изменчивую и трудно разрешимую проблему».

«…Коммунизм — действительно логичная форма правления, к которой держит курс машинный век, если его вовремя не обуздать крайне радикальными мерами… которые обеспечат более широкое распространение средств к жизни без препятствования существующей цивилизации и искусству, основанному на индивидуальных мыслях и чувствах. Принципы фашизма представляются мне наилучшими. Демократия — это просто посмешище».

В другом месте он описывал «политически и экономически социалистическое государство» как «неминуемое государство завтрашнего дня» [493]. Он определенно отдалился от республиканизма Гардинга, хотя эти изменения во взглядах были непостоянными и не демонстрировали его окончательного политического курса.

Все еще оставаясь колонистом, он поддерживал отделение Новой Англии от Соединенных Штатов (как это едва не произошло в 1810 году) и объединение с Канадой. Тогда: «…Наши города вскоре стали бы местом избраннейшей англо-канадской жизни и культуры… и можно было бы избавиться от большинства наших иностранцев посредством субсидирования их эмиграции в более индустриализированные области нео-Америки… Чего бы я только не отдал, чтобы увидеть старый флаг вновь поднимающимся над белой башней провиденсского Дома Колоний, построенного в 1761 году, откуда он был предательски спущен 4 мая 1776 года! Боже, храни Короля!»

Хотя Лавкрафт и придал франко-канадцам статус «настоящих людей», черных он все еще не признавал: «Теперь наиковарнейшей загвоздкой в проблеме негров является тот факт, что она действительно двойственна. Черный есть безмерно низшее существо. Среди современных несентиментальных биологов — видных европейцев, для которых не существует проблемы предрассудков, — в этом отношении вопроса быть не может. Однако есть также и тот факт, что существовала бы очень серьезная и весьма законная проблема, даже если бы негры были равны белым людям».

Эта проблема, по его словам, заключается в том, что две несходные расы — различных традиций и обычаев — при совместном проживании встретили бы огромные трудности — из-за неизбежной враждебности, возникшей между ними, пока они полностью не слились бы, или «онечистокровились».

В обсуждение «негритянского вопроса», однако, вкрадывается новая нотка. Пускай Лавкрафт и ошибается, полагая, что ученые сошлись на том, что негры — «безмерно низшие существа». Они не сошлись тогда, не сходятся и ныне. Пускай он и преувеличивает трудности ассимиляции. Но, по крайней мере, он выказывает некоторое сочувствие черным, а не презрение и ненависть: «Никто не желает им существенного вреда, и все бы возрадовались, если бы нашелся какой-либо способ облегчить те трудности, с которыми они сталкиваются…» [494] Он предлагал, помимо прочего, выделить им некоторые штаты.

Хотя Лавкрафт и продолжал напыщенно разглагольствовать о природе человеческих рас и судьбах человечества, отнюдь не обладая достаточными знаниями для этого, он проявлял все возрастающее осознание пустоты и поверхностности своих ранних изречений. Он заметил о своей прежней вере в принуждение масс к моральной чистоте: «Я отношусь с насмешкой к некоторым фанатичным средневозрастным придиркам, коими я частенько блистал в старые денечки „Кляйкомола“!» В его папках хранились экземпляры «„Консерватив“, такие напыщенные и глупые, что я не позволил бы прочитать их хладнокровному нелюбителю ни за какие деньги» [495].

Запоздало, но все же он начал взрослеть.

Глава шестнадцатая

ОЗАДАЧЕННЫЙ БАРД

За последние шесть лет своей жизни Лавкрафт путешествовал больше, чем когда-либо прежде. У него появилось еще больше друзей, и его взгляды стали более зрелыми и реалистичными. Выросла его литературная техника. В то же время его литературная производительность сократилась, а попытки издаться приносили все больше разочарований.