Первая мировая война в 211 эпизодах
Первая мировая война в 211 эпизодах читать книгу онлайн
Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так “склеил” эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. “Восторг и боль сражения” переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ближе к вечеру роту сменили, и она сможет теперь воссоединиться со своим полком.
Позже Арно получает новое задание. Он должен заменить командира батальона. Майор ранен в бою. Связной рассказывает ему: “Вот мешок дерьма! Чуть оцарапал руку и тут же драпанул. Из-за такой хреновой раны я бы сыну не разрешил даже пропустить занятия в школе”.
Воскресенье, 23 июня 1918 года
Оливу Кинг награждают в Салониках
Этот жаркий день принес сплошные разочарования. Кинг знает, что ее еще раз должны наградить: на этот раз — сербской золотой медалью за отличную службу. Церемония состоится около десяти утра. Рассчитав, что она успеет, если встанет в девять часов, она просидела за составлением рапорта до трех ночи. (Она прикладывала огромные усилия, чтобы открыть маркитантскую лавку для малооплачиваемых и порой полуголодных сербских шоферов, с которыми работала.) В шесть утра ее поднял с постели громкий стук в дверь. Маленькое личико появилось в окне и сообщило, что ее ждут в гараже. Она быстро приняла душ, чтобы взбодриться, и отправилась в путь.
Церемония, однако, началась все равно в десять. Полковник произнес пространную речь, отметив ее вклад в общее дело, после чего прикрепил к ее груди круглую, отливающую золотом медаль. Кинг увидела на столе маленькую коробочку и на какой-то миг подумала, что ее ждет еще одна награда. Но нет: разочарование. Около половины двенадцатого ее ждало следующее разочарование. Арца, один из сербских шоферов, обещал ей помочь: нужно показать чертежи маркитантской лавки солдатам сербской инженерной части, которые будут ее строить. Опять нет. Он не явился в назначенное время. Проголодавшись, ведь она не успела позавтракать в этой утренней суматохе, Олива Кинг решила пойти пообедать. Снова не вышло. Женщина, убиравшаяся в ее хижине, явилась именно сегодня без предупреждения и затеяла уборку. Кинг вынуждена остаться дома. Может, во второй половине дня все наладится и даже придет почта: она надеется получить письмо от отца. Вновь разочарование.
Сплошные разочарования, и в большом, и в малом. Если не считать мелких боев, на фронте в Салониках по-прежнему ничего не происходит. И это положение не изменится, тем более что 20 тысяч французских и британских солдат отправляются во Францию, чтобы отбить там новое немецкое наступление. (Поползли слухи о том, что болгары готовят наступление. Об этом рассказывали перебежчики.)
Олива Кинг измотана, недовольна и раздражительна. Она скучает по дому. За эти тридцать три месяца у нее ни разу не было выходных или отпуска. Но ее утомили не только однообразная жизнь в Салониках и серые будни. Она переживала еще одну любовную драму. Тоскуя по Иови, она прильнула к другому сербу, с которым вместе работала, к этому самому Арце. Их роман оказался серьезным, и он посватался к ней. Однако отец Оливы запретил ей выходить замуж за молодого серба. И она смирилась с его решением, — как оказалось, без особого огорчения.
В ней что-то оборвалось. И когда она в своем прошлом письме, вопреки своим привычкам, внезапно прибегает к идеологическим пассажам, страстно начинает проповедовать геополитику и цели войны, остается предположить, что эта проповедь была адресована прежде всего ей самой. Этакая попытка заткнуть словами брешь в своей душе:
До сих пор миллионы людей не знают, почему Германия начала войну. Они забывают, что стране нужен выход к морю, и поэтому была захвачена Бельгия. Немцы хотели завладеть, кроме Бельгии, еще и Голландией, но Сербия нужна им для другого — чтобы объединиться с Турцией. Единственный способ спасти Британскую империю — это оказать поддержку югославам в их стремлении к единству и созданию сильного дружественного государства, которое стало бы преградой на пути прорыва немцев к востоку.
С наступлением вечера Олива Кинг сидит в своей маленькой деревянной хижине, открыв все окна и двери нараспашку. Душно и жарко. Прохладный ветерок, который дул последние два дня, вдруг стих. Она “грустит и от всего устала”. Капнув на ноги одеколона, она дует на них, чувствуя, как жидкость испаряется, оставив за собой мимолетный ласкающий холодок.
Воскресенье, 30 июня 1918 года
Харви Кушинг обсуждает будущее в Париже
Снаружи — жаркий солнечный день. В стенах дома — мрачное настроение. Человек, беседующий с ними, заражает их своим пессимизмом. Его зовут Эдуар Эстонье, он 56-летний писатель, прославившийся как раз накануне войны своими социально-психологическими и морализаторскими романами. (Он принадлежал к поколению Марселя Пруста и упоминался иногда в одном ряду с Анатолем Франсом и Луи Бертраном) [281]. В доме пусто и тихо. Эстонье отослал свою семью из Парижа, подальше от почти ежедневных немецких ночных бомбежек и от дальнобойной пушки.
Даже Кушинга заботят авианалеты. Когда они с одним коллегой ехали сюда пару дней назад, их поездку на метро прервала воздушная тревога. Затем они с любопытством наблюдали за бомбежкой с балкона отеля “Континенталь”, выходящего на сад Тюильри: “Самолет ‘Гота’ — световая вспышка — гранатная картечь — то и дело взрывы и огненные языки пламени от бомбы — небольшой пожар — Париж, погруженный в черную темень”. Они шли через Вандомскую площадь, где тротуары были усыпаны битым стеклом, а на фасадах домов виднелись следы от осколков снарядов. Но не эти бомбежки, продолжавшиеся месяцами, так удручали Эстонье, хотя и они тоже влияли на его настроение. Нет, больше всего его угнетала общая ситуация на войне.
Примерно месяц назад началось новое немецкое наступление, третье по счету с конца марта, на этот раз — на северо-востоке от Парижа. И снова немцы продемонстрировали, что могут прорвать оборону союзников где угодно. Сейчас они продвигались вперед гораздо быстрее, чем раньше. Около двух недель назад немцы остановились. Они стояли теперь всего в семидесяти — восьмидесяти километрах от Парижа. Все ждали, что они вскоре возобновят свое наступление. И их следующей целью станет французская столица.
Кушинга привел сюда с собой его коллега Каммингс [282], знакомый с Эстонье. Эти трое не могли наговориться, обсуждая тему войны. Эстонье был потрясен и удручен теми разрушениями, которым за последние месяцы подверглись многие крупные красивые города Франции: “Сперва Реймс, потом Амьен, теперь Суассон и скоро Париж”. Да, Эстонье уверен в том, что Париж скоро падет. И он убежден, что единственное, что им остается, так это последний героический бой: “Лучше уж сразиться с врагом и потерять 40 тысяч человек, чем потерять столько же при отступлении, как это было в последний раз”. Кушинг и Каммингс пытаются переубедить его. Необходимо любой ценой сохранить армию и продолжать сражаться. Нет, отвечал им Эстонье, взгляните на бельгийскую армию или на сербскую: они сохранились, но их государств больше не существуют. Франция тоже погибнет, но погибнет в бою до последнего солдата. C’est effroyable [283]. Оба американца продолжают искать контраргументы и находят еще один. Американская армия во Франции наращивает свое присутствие. Кушинг слышал, что сейчас в стране высадилось до 50 дивизий, это 750 тысяч человек. Разве с таким подкреплением нельзя будет остановить наступление немцев? А тот смертельный грипп, который начал распространяться во Фландрии, он ведь сильно ударил по вражеским армиям? Но было сложно приободрить отчаявшегося француза. Эстонье настроился на философский лад: в борьбе между законом и варварством в истории всегда побеждало варварство.
Загрустив от пессимистических пророчеств француза, Кушинг с коллегой вышли на летний солнцепек. Они находились в средоточии туристических маршрутов, между Эйфелевой башней, Триумфальной аркой и другими знаменитыми памятниками. До самого вечера они бродили по Парижу, желая увидеть как можно больше и сохранить все увиденное в своей памяти. У обоих было чувство, что они, возможно, видят все это в последний раз.
