Кожедуб

— Кирилл, врежем?!

— Я — за! — летит в эфир мой незамедлительный возглас.

"Лавочкины" закружились с еще большей энергией. Радиусы атак становятся минимальными, от перегрузок темнеет в глазах, и немцы, не выдержав предложенного темпа боя, уходят восвояси.

Мы по-прежнему барражируем над своими войсками, зорко следим, не появятся ли вновь вражеские самолеты. Но их нет.

Пара Кожедуб — Мухин органически влилась в четверку моей эскадрильи — будто мы век вместе летали!

А в этом бою мне особенно понравился Мухин. Летчик не просто тащился за своим ведущим, а мастерски маневрировал с учетом возможных действий противника: как только "фоккер" приближался к Ивану, на его пути ложилась трасса огня от машины Мухина — и фашисту не до атаки.

…Да, погода по-прежнему была плохая. Мы занимались в землянках теорией, а чуть-чуть просвет в небе — выходили на учебные воздушные бои. Благо, что они скоротечны.

В один из таких дней вместе с Иваном Кожедубом решили поразмяться в воздухе. Высота 2000 метров. Расходимся, и на встречных курсах начинается показательный бой. Именно так нам не раз доводилось принуждать "мессершмиттов" к лобовой атаке. Каждый ждет: кто отвернет первым… Иван не из тех, кто за здорово живешь отдаст благоприятно складывающуюся обстановку сопернику. Но перед ним противник условный, и он закручивает левый вираж. Обождав какую-то секунду, когда он проскочит надо мной, устремляюсь в погоню. Поздно — момент упущен! Кожедуб подтягивает свою машину так энергично, что я оказываюсь в том положении, которое иначе не назовешь, как критическим, вот он сейчас вынесет перед моим самолетом точку прицела, короткая очередь — и пиши пропало…

Что только я не делал в том полете — Иван стоял словно на привязи. Выполнил целый каскад высшего пилотажа, добрая половина которого ни в какой инструкции не предусмотрена, — не отступает. Мы оба тогда не думали, что именно сейчас делаем, какова скорость наших машин, какие обороты мотора, как обстоит дело с температурой головок цилиндров, масла… Бой давно шел не по-писаному. Работала только интуиция летчика, мысль, воля. Силы у нас тогда были молодые, натренированные, летная школа одна, хотя и находились наши училища в разных местах страны. И характер тоже один — русский: если уж начал что делать, то доводит дело до конца. И не как-нибудь…

А на аэродром в это время надвигался коварный враг авиации — низкая облачность со снегопадом. Мы с Иваном заметили ее и вовремя закончили незапланированную нашу дуэль.

Без малого сорок лет прошло с той поры. Но я помню эту схватку во всех деталях, хотя за эти годы сменились поколения истребителей и в авиации уже возмужали наши дети и внуки…»

Воспоминания генерал-лейтенанта авиации заслуженного военного летчика СССР В.А. Коробейникова:

«Иван Никитович был летчиком "от Бога". Летал смело и точно. Стрелял исключительно, поражая цели с коротких дистанций. То, что "летал грубовато" — не согласен, летал он филигранно.

Человек он был очень умный и талантливый — не от академий, которые окончил, а от земли, от своего глубинного крестьянства.

…Помню, мы парой полетели с ним в Калинин — на полигон стрелять. Он на МиГ-17, я на Миг-21. Погода была неважная — наверху плотная облачность — сложные метеоусловия. Вдруг команда: "Всем ковер" — общая посадка всем. Пришлось возвращаться и садиться. На земле узнали — пропал самолет Гагарина и Серегина. Было это 27 марта 1968 года. Вскоре перестраховались и запретили летать Кожедубу вообще.

Другой случай. Вновь парой летим в Калинин. Где-то за нами девятку Су-7 ведет бомбить командир полка Степкин. И надо же — в этот момент на полигоне в Калинине разбивается Леня Кузнецов — прекрасный пилотажник, летчик-инструктор дивизии. Чуть-чуть не хватило ему высоты для вывода из пикирования, задел он березу и… Всем команда: "Возвращаться в Кубинку". Мы с Иваном Никитовичем вернулись, приземлились, вылезли из самолетов.

Смотрим, следом за нами идут на посадку "су седьмые", вся девятка, командир над аэродромом их распустил. И вдруг видим, один из самолетов идет на посадку, не выпуская шасси. А самолет-то с бомбами! Мы кричим, подпрыгиваем, размахиваем руками, но летчик не слышит ни нас, ни командира (позднее выяснилось, что у него запала кнопка включения связи).

Поднимая снопы искр, Су-7 садится. Мы бросаемся к нашей "Победе" и мчимся к приземлившемуся самолету. За нами едет пожарная машина. Приземлившийся летчик — это был штурман полка Росляков, не может вылезти — заклинило фонарь. А в самолете, от разогрева нижней части фюзеляжа, начинают рваться снаряды. Иван Никитович бросается к пожарной машине, через секунды возвращается с какой-то железякой, ловко разбивает фонарь и помогает летчику выбраться наружу. Тот начинает рапортовать:

— Товарищ генерал! Я сам виноват. Готов понести любое наказание.

— Да подожди ты, — отмахнулся Кожедуб, — едем. И потянул летчика за собой к машине.

А ситуация складывалась непростая: самолет начал гореть, стали рваться снаряды боезапаса, один из осколков снаряда срезал мочку уха у инженера полка. Инспектора из Министерства обороны наблюдали посадку издалека, по-своему оценили ситуацию, поспешили ретироваться и уехали в Москву.

Сегодня, спустя полвека, я иногда думаю: зачем ему, трижды Герою и генералу, надо было тогда рисковать, бросаться к аварийному самолету, готовому взорваться, лично вытаскивать из кабины летчика? Ведь были и службы, и специально подготовленные для этого люди…

Кожедуб был замом у Героя Советского Союза генерал-полковника Горбатюка. Тот был толковым и грамотным командиром, но с Кожедубом у них складывались очень непростые отношения… Стоило им с Иваном Никитовичем куда-нибудь прийти, как Кожедубу тут же предоставлялось лучшее место, а то и кресло в президиуме, предоставлялось первое слово. Для честолюбивого Горбатюка терпеть это было трудно…

Когда Кожедуб служил в Ленинграде, Вероника Николаевна, его супруга, оставалась в Москве. Кожедуб жил то в крохотной кромнатушке в одной из гостиниц, то в одной из комнат съемной квартиры. В это время появился приказ министра обороны, согласно которому семьи офицеров и генералов должны были жить там, где они служат. С выходом приказа Кожедубу доставалось: его вызывали на партком, просили объяснить, рассказать, принять меры. Ивана Никитовича в этой ситуации было просто жалко.

Не раз я бывал в гостях у Кожедуба, на улице Горького, в доме, где был знаменитый магазин «Пионер». Запомнилось, что разговаривать в комнате, выходившей на улицу Горького, было просто невозможно — так было шумно. Мы уходили на кухню. Позднее он получил удобную квартиру в Сивцевом Вражке».

«Иван Никитович Кожедуб родился 8 июня 1920 года в маленькой деревне Ображеевке теперешней Сумской области. Область, как и соседние Полтавская и Черниговская, была на краю Русской земли, и жители этих мест стояли на ее защите, постоянно вели войны то с печенегами и половцами, то позднее с крымскими татарами, а затем в повстанческих отрядах сражались с белогвардейцами, белополяками и с немецкими оккупантами.

Поэтому и народ этих мест был свободолюбивый, инициативный и упорный. Именно из этих мест вышло много передовиков сельского хозяйства и промышленности, а в годы войны много доблестных воинов, много Героев Советского Союза. Только в одном выпуске 1941 года Чугуевской авиационной школы (находившейся в 20 км от Харькова) было 59 будущих Героев Советского Союза, в том числе Кожедуб, Лавриненко, Боровых.

В крестьянской многодетной семье Иван рос смышленым, трудолюбивым мальчиком. Рано научился читать и, окончив семилетку, поступил в Шосткинский техникум и одновременно аэроклуб. Окончив аэроклуб весной 1940 года, поступил в Чугуевское авиационное училище летчиков-истребителей и за год его окончил, освоив довольно сложный истребитель И-16 и получив воинское звание сержанта.