Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

3. Герои очерчены очень хорошо, созданы образы, обобщенные и очень точные образы лучших из наших современниц, с их слабостями и достоинствами, смешными и трогательными черточками, и потому трагедия, постигшая экипаж «Арамиса», весьма чувствительно отзывается в душе читателя. Вообще в нашей фантастике мало сильных образов, и повесть Ларионовой счастливо восполняет этот пробел. Если говорить о наших личных впечатлениях, то временами сочность и сила изображения героинь достигают уровня Леонида Леонова (см., напр., «Взятие Великошумска»).

4. Сюжет вполне доброкачественный, хотя и мог быть оригинальнее. Но в повести главное, конечно, не сюжет. Главное — всевечная и всечеловеческая трагедия любви, чувства, способного и поднять человека до полубога, и сделать его предателем.

Если редакция соглашается с высказанными выше соображениями, то мы не видим причин отвергать эту рукопись.

22.11.65

В конце ноября в прессе появляются новые точки зрения по поводу фантастики. «Известия» публикуют статью Владилена Травинского, где о АБС — только вскользь:

<…>

Если не считать нескольких произведений И. Ефремова, А. и Б. Стругацких, Г. Гора, то большинство рассказов, повестей и романов этого жанра написаны на темы науки, и герои их — ученые или космонавты, а часто даже та или иная научно-техническая проблема.

<…>

Было бы несправедливо утверждать, что писатели-фантасты не пытались обратиться к теме человека будущего. В какой-то мере ее касаются писатели, противопоставляющие духовный облик советского человека духовному облику буржуа — произведения Адамова, Казанцева, Лагина, Немцова, Войскунского и Лукодьянова, Днепрова, Гансовского и многих других. Фрагментарно к ней время от времени обращаются и другие писатели-фантасты.

Ближе всех подошли к этой нелегкой теме И. Ефремов, Г. Гор и А. и Б. Стругацкие.

В одном из публичных выступлений Борис Стругацкий сказал, что, создавая образы людей будущего, они с братом исходили из того, что люди эти живут уже сегодня, они — лучшие из наших современников; а нравственный прогресс общества в том и состоит, что через пятьдесят лет «лучших» станет вдвое больше, через сто лет — вчетверо и так далее. Поэтому все положительные герои Стругацких по существу люди наших дней, перенесенные в будущее. «Технологию» того, как число этих «лучших» будет возрастать, Стругацкие не затрагивают.

Так же или почти так поступает большинство авторов, пишущих о будущем: они или просто декларируют нравственный прогресс человечества или «перемещают» на сотни лет вперед своих современников.

<…>

Необходимо очистить язык научно-фантастических произведений от современного жаргона. Злоупотребляют же жаргоном не только начинающие, но и писатели, давно работающие в этом жанре. Вот как у М. Емцева и Е. Парнова разговаривают звездолетчики на далекой от Земли планете: «Я попросту решил, что он свихнулся…», «выбью дверь, возьму Джорджа за глотку…», «черт дернул меня за язык…» О жаргонных «прегрешениях» Стругацких писалось уже не раз.

Не из литературного снобизма вытекают возражения против жаргона в фантастических утопиях. Жаргон — времянка: он меняется с каждым десятилетием. Языковая «привязка во времени» становится слишком узкой.

<…>

«Литературная Россия» публикует сразу два мнения — противоположные:

Научная фантастика (в последнее время называемая осторожности ради просто «фантастикой»), имеет и права, и обязанности. Нелепо отрывать фантастику от науки и так же нелепо в фантастических повестях и рассказах изобретать самовары.

Одной из сложнейших и увлекательнейших задач для всех авторов научной фантастики было строить хотя бы явно не противоречащие науке обоснования своих фантастических идей. Сейчас этим не затрудняются. От сказки современная фантастика отличается лишь звучанием главного слова, этого самого «сезам, откройся!». У Гауфа калиф и визирь произносят таинственное слово «мутабор!» — и человек превращается в аиста. В прелестной сказке Гоцци «Король-олень» дело обстоит несколько сложнее. Там, чтобы превратиться в оленя, надо выговаривать нечто длиннее и труднопроизносимое:

Кра хра триф траф

Канатаута риогна.

Сейчас в повести Стругацких «Суета вокруг дивана», например, говорят трансгрессор, гиперполе, анизотропная модуляция или что-нибудь такое же наукообразное — и дело сделано: можно накручивать любые чудеса из сказок всех времен и народов. Действительно, чем «трансгрессор» хуже «кра кра триф-траф»? Ничем не хуже. Нужно знать слово!..

<…>

Хотя рядом со старыми повестями и романами А. Беляева повесть тех же Стругацких выглядит остроумнее, литературно сильнее и, конечно, современнее. Но тем не менее все преимущества работ Беляева очевидны: они адресованы массовому читателю, подростку, и не просто будоражат умы, а устанавливают живую связь между читателем и определенной отраслью науки, наконец, у них четкая социальная направленность. Речь идет прежде всего о том, чтобы наша научная фантастика имела точный адрес.

<…>

Конечно, и произведения вроде повести Стругацких, рассказа В. Григорьева «Рог изобилия», собранные в книге «Фантастика. 1964», имеют право на жизнь. И безделушка, если она сделана умело, может позабавить. Но не слишком ли много этих безделушек, не тонут ли в них основные задачи научной фантастики?

В этих сказках, где всё решается с помощью известного слова (вместо «триф траф» — «трансгрессор»), герой борется лишь с теми трудностями, которые природа воздвигает на пути к таким-то замыслам. Отсутствие прямой борьбы между действующими лицами сушит нашу фантастику, делает ее менее привлекательной для подростков. Как бы свежа, неожиданна, увлекательна ни была та или иная идея, но если вокруг нее нет столкновения характеров, нет четкой социальной расстановки борющихся сил, а отсюда — нет и ярких приключений, сюжетных неожиданностей, интерес молодых читателей, да и не только молодых, разбужен в полной мере не будет. К сожалению, у наших фантастов приключения носят сугубо служебный, головной характер, они явно выдуманы в кресле, а не навеяны бурей борьбы, либо приключений просто нет, как в упоминавшейся ранее повести Стругацких. Нельзя же, действительно, считать приключениями то, что происходит в избушке на курьих ножках…

<…>

<…> Не для детей, а для взрослых писали Стругацкие «Суету вокруг дивана». Удивительно, право, как это М. Ляшенко не попрекнул Лема «Солярисом»… И «Суета вокруг дивана» (это главы из недавно вышедшей книжки «Понедельник начинается в субботу»), и многие рассказы Рэя Брэдбери, и, например, новая книга Стругацких «Хищные вещи века» совсем не предназначены для детей. Адрес они имеют точный: для взрослых. Никому не придет в голову упрекать Ю. Казакова, положим, или К. Симонова за то, что их книги написаны не для подростков. А фантастов почему-то можно.

<…>

Дело не в том даже, насколько нова и оригинальна научная гипотеза. Дело в том, как она воплощается.

Воплощение — проблема № 1 в нашей фантастике. А ведь конфликт науки и антинауки, конфликт человечности и античеловечности лежит и в основе, например, «Гиперболоида инженера Гарина». Да что классика! Вот «Трудно быть богом». Одна из наиболее ярких книг последних лет. И нам не придет поставить в вину Стругацким использование «вечного конфликта» научной фантастики. Потому что это истинно художественное произведение, потому что воплощение замысла глубокое и оригинальное.

На первый взгляд кажется, что в этом произведении нет подобного конфликта. Но на самом деле именно он самый.

В руках Руматы — новейшее оружие, все достижения земной техники будущего. Но, как тот давний, жюль-верновский, уэллсовский, беляевский ученый-одиночка, он колеблется, применить или нет свое оружие.

У Стругацких в «Попытке к бегству» и «Трудно быть богом» конфликт определен тем, что герои — герои романтические — не могут действовать как им положено, и все-таки действуют. Потому что они люди, и потому что этого требуют законы романтики, законы художественной литературы.