Три зимовки во льдах Арктики

«Цеховича нет...»

Японский пароход все так же безмятежно покачивался на волнах в нескольких милях от «Симферополя». Выждав условленный срок, он снялся с якоря и взял курс на юг. Скоро его мачты исчезли за горизонтом.

Через трое суток шторм несколько утих. А еще через день к нам на помощь подошли советские пароходы «Приморье» и «Добрыня Никитич». Они соединенными усилиями стянули «Симферополь» с мели и отвели его во Владивосток. Так окончилась эта история, отмеченная в мореходной книжке всего двумя словами: «Малое плаванье»...

* * *

Еще одна запись:

«Пароход «Леонид Красин». Дальнее плавание: «Мурманск-Хуангер (Норвегия) - Штеттин (Германия) - Антверпен (Бельгия)...»

Когда перечитываешь эти строки, вспоминается хмурое декабрьское небо, неспокойное Северное море, живописные фиорды Норвегии, старинные, чопорные города...

Больше всего мне запомнился из этого плавания один лишь эпизод: ночь под рождество, проведенная в Антверпене.

Мы пришли туда на рассвете в сочельник. Над полноводной Шельдой, в устье которой раскинулся Антверпен, висел густой туман, и даже самые опытные лоцманы отказывались вводить «Леонида Красина» в порт. Пришлось бросить якорь к ждать, пока туман рассеется хоть немного.

Один из крупнейших портов Европы, Антверпен привлекал к себе десятки и сотни судов. В белом, словно молоко, тумане отовсюду раздавался тревожный звон судовых рынд. Это пароходы, опасаясь столкновения, давали друг другу знать о себе.

Время от времени в тумане гулко отдавался сиплый голос нового пришельца. С грохотом падал в воду якорь, замирал плеск воды у винтов, и сразу же во всеобщий трезвон вливался тоненький голосок еще одной рынды.

Чувствовалось, что капитаны нервничали: никому не хотелось встретить праздник на рейде. Нас меньше, чём других, заботила рождественская проблема, но и советских моряков она задевала какой-то стороной: хотелось разгрузиться до наступления праздника, чтобы потом не тратить зря времени.

К утру туман несколько рассеялся. Мы осторожно вошли в гавань и заняли место у причала. Ловкие и умелые бельгийские грузчики взялись за дело, и довольно быстро на берегу выросли целые горы беловатого, с чуть-чуть зеленоватым оттенком камня, извлеченного из трюмов «Леонида Красина», - это был наш хибиногорский апатит.

Мы рассчитывали, что вскоре выгрузка закончится и пароход сумеет досрочно покинуть порт. Но ровно в 2 часа дня грузчики прекратили работу, и коммерческий агент с некоторой торжественностью сообщил вахтенному начальнику.

- Выгрузка закончится послезавтра. Счастливо оставаться!..

В полночь я стал на вахту. В порту было тихо. Команды судов ушли в город встречать рождественский день. Над островерхими крышами Антверпена в розоватом тумане играли огни пестрых реклам. Я молча прохаживался по палубе, с неприязнью поглядывая на чужой город. Рядом с «Леонидом Красиным» стоял грязный и ржавый шведский пароход «Старт». По палубе его тоже шагал вахтенный. И ему, видно, тоже было не по себе.

Я окликнул его, и мы разговорились. Через четверть часа широкоплечий пожилой швед уже был на борту «Леонида Красина», - на его судне все спали, а ему очень хотелось воочию поглядеть, как живут матросы на судне, принадлежащем СССР.

Шведскому моряку хотелось знать буквально все: и как нас кормят, и где мы спим, и сколько нам платят. Я осторожно провел его в кубрик, где спали мои товарищи. Пуская в ход карманный фонарик, швед делал открытие за открытием: на иллюминаторах висели шелковые занавески, койки были застланы простынями...

- Это все они обязаны покупать за свой счет?

- Нет, это им дает государство.

Швед качал головой и вздыхал.

Когда мы вышли на палубу, он вдруг спросил меня:

- Как ты думаешь, кто я?

Я не понял вопроса. Он повторил:

- Кто я? Какая у меня должность?

Колеблющийся свет фонаря озарял морщинистое, обветренное лицо - типичное лицо старого морского волка.

- Боцман,- без колебаний ответил я.

Швед пожал плечами и горько усмехнулся:

- Ты почти прав. Моя квалификация - боцман. Но служу я юнгой...

- Юнгой?! - воскликнул я с недоверием.

- Юнгой. У нас в Швеции есть хороший закон о нормах заработной платы. Установлен минимум заработка для каждой квалификации. Чудесный закон, не правда ли? Ну, так вот, капитаны честно соблюдают закон. На нашем «Старте» - шесть юнг и один матрос. И это весь штат парохода...

Он махнул рукой, болезненно ссутулился и ушел с парохода.

Я молча глядел ему вслед, не зная, чем утешить этого моряка, который в пятьдесят лет вынужден плавать юнгой.

Туман рассеивался. Над Антверпеном еще ярче сияли огни реклам, и неоновый рождественский дед Санта-Клаус рекламировал какие-то усовершенствованные дамские подвязки...

Еще запись:

«Пароход «Яма». Дальнее плавание: «Одесса - Порт-Саид-Коломбо-Сингапур-Килунг (остров Формоза) - Александровск-на-Сахалине».

Теперь в памяти встает безрадостный песчаный остров Перим, затерянный в Баб-эль-Мандебском проливе. Ни деревца, ни кустика, ни травинки, - один лишь зыбучий песок, раскаленный добела безжалостным аравийским солнцем. На острове - склад угля, цистерны с пресной водой, завод искусственного льда, ресторан. Все это принадлежит англичанину. Англичанин живет в Лондоне. На острове Перим живут арабы. Арабы делают деньги для англичанина.

И вот к острову Перим подходит большой пароход, на корме которого развевается красный флаг с серпом и молотом. Все в порядке: капитан парохода платит фунты, английская база отпускает уголь и лед. Но администрация упускает одну деталь, о которой настойчиво напоминает красный флаг, развевающийся за кормой: пароход «Яна» принадлежит СССР, и его палуба с юридической и практической точек зрения является частью советской территории.

Происходит небольшой конфуз.

Буксир подтаскивает к борту «Яны» баржи с углем и ящиками, наполненными льдом. Жирный, лоснящийся от пота араб-надсмотрщик карабкается по трапу и бесцеремонно располагается у трюмного лижа. В руке у него длинный бич - вроде тех, какими пользуются пастухи. Наши матросы с любопытством рассматривают эту странную фигуру. Для чего он притащился сюда с этим кнутом? Ни мулов, ни верблюдов здесь нет. Но вскоре все объясняется.

На палубу взбегают торопливой рысцой грузчики. Они совершенно обнажены, лишь грязные тряпицы прикрывают их худые бедра. Тощие спины, на которых без труда можно пересчитать все ребра, гнутся под тяжестью корзин, наполненных углем. Напевая заунывную ритмичную песню, грузчики привычными, рассчитанными движениями опрокидывают корзины в бункер и сбегают на баржу за новой ношей.

Надсмотрщик сердито покрикивает на своих подчиненных. Но вот один из грузчиков споткнулся и на минуту перешел с рыси на шаг. И тут надсмотрщик взмахивает кнутом, бич срывает с тощей спины грузчика лоскут кожи, и тот падает на землю, обливаясь кровью. А бич свищет еще и еще.

Тогда со всех сторон сбегаются советские моряки. Слышатся голоса:

- На советской территории бьет!

- Права не имеет!

- Долой его!..

И наши рослые ребята подхватывают эту жирную тушу, раскачивают и бросают с борта на баржу - прямо в черную угольную пыль. Надсмотрщик что-то кричит, плюется, но ничего сделать не может.

Тогда он пытается выместить свою злобу на безответных грузчиках. Вот один из них поднял выпавший из ящика кусочек льда и украдкой сунул его в рот. Надсмотрщик набрасывается на того и сбивает с нот. Мы не имеем права вмешиваться в эту расправу, - ведь она теперь, происходит на территории его величества короля Великобритании.

Наши моряки могут сделать только одно: они открывают ящик, вынимают оттуда огромную сверкающую на солнце плиту льда и отдают ее грузчикам.

И несчастные люди шепчут нам на бег с благодарными улыбками:

- Рускэ... рускэ... большевик!

* * *

Я долго перелистывал страницы мореходной книжки. Каждая запись будила новые и новые воспоминания. Но вот я остановился на пометке: