Фрунзе

Так и пошло: и смешное вспомнили и грустное. Где да как. И что было. И что стало. И про деникинщину, что чумой навалилась на голодную страну, и про недобитого Колчака, и про Среднюю Азию с хлопком и с нефтью; и про то, сколько годов уйдет, чтоб поднять порушенное хозяйство — заводское и крестьянское. И только под самый конец вспомнили про орден. И допили под него, что осталось на донышке.

— Трудно дается все, Михаил Васильевич. И с орденом было мороки вдосталь. Покойный Яков Михайлович как-то сказал Ильичу: «Нельзя быть организованному государству без орденского устава! И уже много героев, которых надо награждать за революционную доблесть!» — и Ильич одобрил идею. И Свердлов год назад — шестнадцатого сентября — подписал декрет ВЦИК: «Знаком отличия устанавливается орден Красного Знамени с изображением на нем Красного Знамени развернутого, свернутого или усеченного по форме треугольника»… Насчет знамени все ему было ясно, а как это будет выглядеть, никто толком не знал. Ни крест, ни звезда, а знамя — чтоб горело над сердцем как символ пролетарской отваги… Создали комиссию — провести конкурс среди художников и одобрить лучшее их предложение. Был я в ней да еще Виктор Ногин и Авель Енукидзе. Натащили нам орденов со всего света — из царских кладовых. Мы их и так вертели и эдак, но все не то. А главное — и конкурс проводить некогда: уже много появилось достойных для награды товарищей. Да и художники с осьмушки плохого хлеба живо не сработают. Выручил Виктор Павлович Ногин: «Я, — говорит, — нашел нужного человека — товарища Лопашова. И он присоветовал мне двух Денисовых — отца и сына. Оба они художники, а сын еще и гравер и сейчас работает в Наркомпросе у Луначарского». Ногин с ними встретился. Отец лежал больной. Согласился сделать рисунок сын — Владимир Васильевич. Быстро он набросал шесть эскизов — с пушками, винтовками, шашками и пятиконечными звездами на фоне алого знамени. Остановились на этом варианте, что у тебя. Но Яков Михайлович ни серебра, ни золота не дал, приказал делать из латуни. Фирма братьев Бовзей, что поставляет нам красноармейские звездочки на фуражки, отштамповала штук полтораста. Глядим: и бедно очень, и велики ордена, и отделка низкопробная. Передали заказ в Питер, на Монетный двор. И Владимир Ильич сделал замечание: «Надо бы из серебра, с позолотой!» Ну и начали награждать. Сегодня уже вторая сотня идет. Начали же с Блюхера, первый орден у него…

Михаил Иванович уехал через неделю.

Побывал он в частях на ближних подступах к городу, заглянул к станичникам. И каждый день делился с Фрунзе радостными вестями: какой рудник ожил в крае, какой завод торжественно собрал гудком утреннюю смену, когда выйдут паровозы на линию из ремонта.

Артисты и лекторы из его агитпоезда без передышки выступали на импровизированных площадках, в театре, в цехах заводов. И многие красноармейцы в первый раз смотрели, как играют люди на сцене. А когда школьники вновь пошли в классы, Калинин сказал:

— Ну все, Михаил Васильевич! Гражданская жизнь налаживается, надо мне ехать в Москву, готовить седьмой съезд Советов. Да еще побывать до него на Южном фронте. Ленин стянул туда все силы, каша заваривается крутая, и Деникин скоро побежит, как твой Колчак! До встречи на съезде, товарищ Арсений!..

Михаил Васильевич уехал бы в Ташкент, как только проводил в Москву Калинина. Но крупная и очень подвижная группа уральских казаков под командой генерала Толстова продолжала бесчинствовать на огромных просторах: до Гурьева по реке Урал и от Саратова до Астрахани — вдоль Волги.

И он ограничился тем, что направил в Ташкент своим заместителем Федора Федоровича Новицкого, а сам направился в Астрахань к Сергею Мироновичу Кирову. Там положение 11-й армии вызывало тревогу: части укомплектованы плохо, натиск против них опасный: Толстов — с востока, кавалерия генерала Драценко — с юго-запада. В самый критический момент, в районе Черного Яра, пришлось самому отбивать бешеные атаки врага.

«Был яркий солнечный день, — вспоминал будущий писатель Всеволод Вишневский. — В небе — белые пятна шрапнели… Киров, Куйбышев и Фрунзе идут на передовую линию. Пули поднимают песок под ногами… Слышны протяжные завывания, гиканье. Киров, Куйбышев и Фрунзе с винтовками в руках лежат в цепи и отбивают атаку…»

Не впервой было так: появлялся Фрунзе лицом к лицу с атакующим врагом и приносил этому врагу крушение. Командиры и комиссары вдруг находили самое решающее время и место для удара; молниеносно подтягивались резервы и с ходу шли в лобовую атаку, с флангов действовала кавалерия, самолеты прикрывали ее с воздуха. И перед ужасной решимостью красных теряли инициативу и обращались в бегство самые стойкие части белых.

Так вышло и под Черным Яром. Кавалерия генерала Драценко полегла под огнем пулеметчиков, метких стрелков из винтовок, метателей ручных гранат и бомбовых ударов с борта самолетов. И навсегда откатилась от Волги.

Против уральских казаков Фрунзе действовал и словом и делом. К ним было обращено слово Ленина в первых числах декабря 1919 года. Владимир Ильич именем Советской республики гарантировал «личную безопасность и забвение прежних вин всем ныне оставшимся по ту сторону фронта, вплоть до высшего командного состава бывшего войскового правительства, при условии немедленного изъявления ими покорности Советской власти, немедленной сдачи в полной целости и сохранности всех запасов оружия, обмундирования, военного снаряжения и сохранения в неприкосновенности всех предприятий, промыслов и заведений, имеющих важное значение как для края, так и всей Республики».

Но казацкие атаманы упорствовали. И, боясь повторения истории с оренбургскими казаками, гнали и гнали в бой мелкие и крупные части, совершали ночные налеты на гарнизоны.

В противовес такой тактике беляков Фрунзе разработал подробную «Инструкцию партизанским отрядам». И создал такие отряды. И теперь у беляков было одно спасение — искать защиты в степных балках и оврагах, так как партизанским отрядам Фрунзе поставил первой задачей — захват всех населенных пунктов, где бы беляки могли найти пристанища.

Удивительные марши сделали по следам белых казаков части двух армий: 1-й и 4-й. Кавалерия находилась в лучших условиях, пехота несла на своих плечах победу в страшных лишениях: бездорожье, разоренные и покинутые жителями селения, острый недостаток продовольствия и фуража — их не удавалось досылать без перебоев из ныла. Тысячами косил людей тиф; подвалили холода — с ветродуем, валящим с ног, с буранами и снежными заносами.

На предсмертную дикую злобу врага отвечали бойцы лютой революционной ненавистью. И уже повеяло дыханием Каспия, уже был близок конец всякой войне в уральских степях. И 5 января 1920 года Фрунзе телеграфировал Ленину: «Уральский фронт ликвидирован. Сегодня на рассвете кавалерия Н-ской армии, пройдя за три дня 150 верст, захватила последнюю вражескую базу — Гурьев и далее до берегов Каспия. Подробности выясняются. В глубине Киргизской степи между Уилом и Калмыковском взят в плен штакор Илецкого».

Словами летописца Пимена из драмы своего любимого поэта Пушкина мог сказать Фрунзе об итогах на Восточном фронте: «Исполнен долг, завещанный от бога мне, грешному…»

Но надо было еще побывать в Москве на VII Всероссийском съезде Советов и обстоятельно поговорить с Лениным о туркестанских делах.

Направляясь в столицу, был он в мыслях в далеком Ташкенте: там дожидались его и Новицкий и Куйбышев. И, дожидаясь, не бездействовали. Они правильно оценили обстановку: надо спешно бросать силы на разгром белогвардейской группировки генерала Литвинова в районе Красноводска.

Англичане ушли оттуда в августе 1919 года. Но лучшая белая дивизия — Закаспийская — зубами держалась за морской порт: там для белых шла помощь из Ирана и с Кавказа, там была нефть.

Войска Туркестанской республики не раз пытались овладеть Красноводском, но без успеха: англичане снабжали Литвинова оружием, басмачи активно действовали в тылу у красных.

Новицкий и Куйбышев начали с реорганизации раздробленных партизанских частей Красноводского направления. Они создали сильную и мобильную 1-ю Туркестанскую стрелковую дивизию, которая стала ударной силой Закаспийской армейской группы Г. В. Зиновьева и Н. А. Паскуцкого. И Куйбышев совершил с ней трудный и смелый бросок по пескам пустыни Каракумы до Казанджика и до станции Айдын. Генерал Литвинов попал впросак: его дивизия сдалась в плен с бронепоездами и артиллерией. К сожалению, сам Литвинов сумел убежать в Иран через отроги Копет-Дага.