Александр Блок

«Может быть, Твое письмо поможет мне избавиться от эгоизма, и этим Ты спасешь меня от большого горя в жизни; а если Ты думаешь, что экзамены и пр. будут страдать от этого, то знай, что мне прежде всего нужна жизнь, а жизнь для всякого человека самое главное, поэтому я стремлюсь к Тебе и беру от Тебя все источники жизни, света и тепла», — читаем в одном из писем.

Идет игра в большую, «взрослую» жизнь. Игра не как обман и лицемерие, а как проба, эксперимент. Автор и тяготится своим — неизбежным для его возраста — эгоизмом и невольно подчиняется ему. В эмоциональном потоке сливаются в одно целое любимая женщина и жизнь как таковая.

Стихи, которые рождаются в это время, искренни, но не индивидуальны. В них не видны ни автор, ни его возлюбленная. Да и обстановка их встреч описана общими словами:

(«Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни…»)

«Мечты о страстях» — так в дневнике 1918 года автор определит содержание стихов года 1898-го. Чувства здесь пока не столько выражаются, сколько называются. Активно эксплуатируется традиционный лирический словарь:

(«Боже, как жизнь молодая ужасна…»)

Начинающий поэт еще не в силах сладить с материалом. Это пока стихи «для себя», и при жизни автора они напечатаны не будут. Некоторый прорыв, выход за пределы юношеского монологизма ощутим в стихотворении «Этюд», где предугадывается неизбежное расставание. Здесь уже речь обращена не к условно-поэтической «подруге», а к реальной женщине:

(«Этюд»)

Действительно, «Ты» и «Оксана» скоро сменятся в письмах на «Вы» и «Ксения Михайловна». С житейской точки зрения эти отношения были изначально обречены на недолговечность. Но их неслучайность и небанальность обнаружатся со временем. А Блоку предстоит пройти испытание раздвоением, сердечной смутой.

Тридцатого мая 1898 года он оканчивает гимназию. 5 июня приезжает в Шахматово. Через двадцать лет в дневнике будет записано: «В Шахматове началось со скуки и тоски…» С чем связаны эти слова? С угасанием страсти к Садовской? Или с предшествующим им коротким словом «болезнь»?

На белой лошади едет он в Боблово. Там повзрослевшая Любовь Дмитриевна, которая, согласно дневнику, «произвела сильное впечатление».

С Блоком они не раз виделись в детстве, более осознанное знакомство состоялось летом 1895 года, когда дед брал его с собою, наезжая к Менделеевым в Боблово, но история отношений «принца» и «принцессы» по-настоящему начинается только теперь.

Затевается любительский спектакль. Блок берется за «Гамлета», его энергично поддерживает Анна Ивановна Менделеева, взявшая на себя функции режиссера, гримера и костюмера.

Выбраны отрывки из трагедии, распределены роли. Начинаются репетиции в сенном сарае. Блок в роли Гамлета произносит текст несколько странным способом: немного в нос и нараспев — так, как читают поэты собственные стихи. Любовь Дмитриевна, выучив роль Офелии, неожиданно отказывается от репетиций. Ей хочется готовиться к спектаклю в одиночестве, гуляя по лесу. Да и принц Гамлет совершенствует свою декламацию, уединившись в доме.

Премьера назначена на первое августа. В сарае сооружены подмостки. Для освещения собрано пятнадцать ламп. Все скамьи для зрителей заняты менделеевской родней, помещиками-соседями, крестьянами. Прошел слух, что играют настоящие артисты из Москвы. Простая публика не всегда понимает смысл происходящего на сцене. Одни видят там «шахматовского барина» и «нашу барышню», другие, наоборот, воспринимают все буквально и на следующий день станут говорить о том, как «Маруся утопилась» (имея в виду Офелию).

Сначала исполнитель роли Гамлета выходит к публике, чтобы пересказать краткое содержание трагедии. А потом открывается занавес и следуют монологи. Когда Блок в «Быть или не быть?» доходит до обращения к Офелии, само это имя звучит магически. В сенном сарае возникает атмосфера подлинности, какая не всегда присутствует в настоящем театре с его профессиональной рутинностью.

Потом Блок, с приклеенными бородой и усами, в наскоро наброшенной мантии, становится королем Клавдием. Рядом с ним играющая королеву Серафима, внучатая племянница Д. И. Менделеева. Ее сестра Лидия появляется на сцене в роли Лаэрта, после чего — выход безумной Офелии, в белом платье, в венчике из бумажных роз и с живыми цветами в руках…

Эффект еще сильнее, чем во время монологов Гамлета. По самим исполнителям прошел заряд театрального электричества. Добыта частица искусства, элемент, не предусмотренный системой Менделеева…

И принц Гамлет, может быть, впервые вырвался из уз юношеского эгоцентризма.

В потоке стихов-ответов появляются первые стихи-вопросы:

(«Я шел во тьме к заботам и веселью…»)

Осенью Блок поступает на юридический факультет Петербургского университета. Без какого-либо интереса к юриспруденции. Может быть, сказалась подсознательная зависимость от отцовской профессии. Может быть, это наивная хитрость, намерение отдать вынужденную дань житейскому утилитаризму и под прикрытием солидного статуса посвятить себя искусству. Главное, чем живет он в это время, — декламация и сцена. А это, в свою очередь, способ скрыть от себя более глубокую творческую страсть. Назвать себя поэтом еще страшно.

Встречи с Любовью Дмитриевной в это время нечасты. Выбраться на Забалканский проспект, где живут Менделеевы, нелегко. И трудно сказать, что больше этому препятствует — страх перед новой любовью или пресловутая «болезнь», что заставила «валяться в казармах», то есть безвыходно лежать дома.

Они посещают вместе юбилейный вечер в честь семидесятилетия Льва Толстого. Яснополянский старец — антитеза актерства, театральной позы. Он играет свою великую роль не выходя на сцену, но приковав к себе внимание тысяч людей. В стихах это отозвалось так:

(«На вечере в честь Л. Толстого»)

Речь здесь уже не только и не столько о бренной актерской славе, сколько о том величии, что сулит искусство слова. И спутница способна эту истинную славу оценить, откликнуться на нее любовью. Она подходит не только на роль Офелии, но и на роль того «Ты» с большой буквы, которое не очень вязалось с женственно-земным обликом Садовской.