Избавление от КГБ

Помимо этого, около 90 тысяч человек работало в республиканских комитетах и на местах в режиме жесткого, абсолютного подчинения центру. В мае 1991 года было принято решение о создании КГБ России, которая единственная из всех республик не имела своего Комитета госбезопасности. На должность его председателя Крючков предложил малоизвестного тогда Виктора Иваненко, вероятно, надеясь видеть его послушной марионеткой в руках всемогущего Председателя КГБ СССР. В последующем Крючкова ждало горькое разочарование. Но сам КГБ России к моменту путча насчитывал лишь несколько десятков человек.

Всего ко времени моего назначения в КГБ работало около 480 тысяч сотрудников.

К сожалению, пока еще ни одна уважающая себя страна не обходилась без спецслужб, без разведки и контрразведки. Но КГБ в том виде, как он существовал, нельзя было назвать спецслужбой. Это была организация, созданная для всеобщего контроля и подавления. Она была как будто специально приспособлена для организации заговоров и государственных переворотов и имела для этого все необходимое — специально подготовленные войска, контроль за связью и умами людей, своих сотрудников во всех ключевых организациях, монополию на информацию и многое, другое. КГБ разжирел, штаты его были искусственно раздуты, что никак положительно не влияло на качество работы. Служба, призванная обеспечивать безопасность страны, сама становилась угрозой для ее безопасности.

Особенно опасным для государства, его конституционного строя являлось то, что КГБ функционировал в условиях фактического отсутствия правовой основы, хоть как-то ограничивающей его деятельность. Закон об органах КГБ в СССР, проведенный через Верховный Совет СССР в мае 1991 года по инициативе Крючкова, по нормальным демократическим меркам устарел еще до его принятия.

Должен сказать, что, когда, по установившейся бюрократической традиции, правительство Союза еще в 1990 году направило этот Закон на заключение в МВД, я как министр в полном согласии с мнением милицейских правовых служб не дал положительного заключения. Мы считали, что, прежде чем принимать Закон о КГБ, следует разработать и принять Закон о безопасности или Концепцию безопасности. Но этого так и не было сделано.

В КГБ продолжали действовать около 5 тысяч старых инструкций, утвержденных Советом Министров СССР, самим Председателем КГБ или кем-то еще в достопамятные времена. Эти инструкции оставляли широкое поле для ведомственной вседозволенности, и именно по этой причине старое руководство КГБ игнорировало многочисленные предложения по реформированию Комитета, переходу на новую правовую базу, которые исходили от общественности, специалистов-правоведов, а также из недр самого КГБ — из Инспекторского управления, Научно-исследовательского института ВГУ.

Созданная после провала августовского путча Государственная комиссия по расследованию деятельности органов государственной безопасности под председательством народного депутата РСФСР Сергея Степашина в своем заключении, доведенном до сведения Президента СССР Горбачева и Президента России Ельцина, пришла к выводам, которые я разделяю на все сто процентов:

«Длительное функционирование Комитета госбезопасности в условиях фактического отсутствия правовой базы, сколько-нибудь регулирующей его деятельность, привело к тому, что он, по существу, стал сверхцентрализованной структурой, осуществляющей контроль всех сторон жизни общества, и под предлогом наиболее эффективного обеспечения безопасности страны сосредоточил в своих руках огромную политическую и военную силу. Не выполнил своих конституционных обязанностей Верховный Совет СССР, поскольку не были разработаны необходимые нормативные акты и не был обеспечен контроль за деятельностью КГБ СССР. За работой органов госбезопасности не осуществлялся и действенный прокурорский надзор со стороны Прокуратуры СССР. В результате Комитет госбезопасности стал самостоятельной политической силой с собственными интересами и объективно превратился в надгосударственный институт, стоящий над органами высшей власти и управления Союза ССР и республик».

Комиссия Степашина справедливо обратила внимание и на то обстоятельство, что даже после отмены 6-й статьи Конституции СССР сохранялся контроль и даже прямое руководство КГБ со стороны Центрального Комитета КПСС. Этот контроль был возможен благодаря тому, что на ключевые должности в КГБ многие годы назначались бывшие ответственные партийные работники, а во всех органах КГБ существовали парткомы, игравшие там далеко не декоративную роль. Комитет госбезопасности вплоть до августа 1991 года направлял в адрес ЦК КПСС материалы секретного и особо секретного содержания. В архивах секретарей ЦК эти документы накапливались в специальных фондах под названием «Документы КГБ СССР». КГБ по поручению Секретариата ЦК готовил справки, ответы на запросы, в том числе и в отношении различных политических деятелей. Все это никак не соответствовало Закону об общественных организациях в СССР, согласно которому все политические партии имели равный статус, а их комитеты не имели права на непосредственное государственное управление.

Нет ничего удивительного в том, что по мере развития процессов демократизации КГБ становился все более непримиримым к политике перемен, выступал в качестве одной из главных сил, стремившихся законсервировать устои старого, отжившего свой срок общественного строя.

Сейчас уже очевидно, что КГБ для достижения своих целей не останавливался перед проведением мероприятий даже явно провокационного характера. Комитет был прямо причастен к нашумевшему «делу АНТа» — суперкооператива, созданного правительством и им же разваленного. Судя по всему, это «дело» было нужно ортодоксам как предлог, чтобы «прихлопнуть» саму идею кооперации и предпринимательства. Или взять не менее шумное «дело о 140 миллиардах», инспирированое КГБ для дискредитации российского правительства.

Комитет госбезопасности стоял у истоков создания «интернациональных фронтов» в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с центром. Порочная логика «разделяй и властвуй» стимулировала раскол общества в этих республиках на два непримиримых лагеря, приводила к обострению социальной напряженности. Вместо терпеливого диалога и спокойного, взвешенного подхода к разрешению возникавших между республиками и центром противоречий действовала схема: «не хотите подчиниться — получите интерфронт, который призовет к забастовкам, поставит вопрос о границах республики и о законности избранных там органов власти». А затем деятельность этих интерфронтов преподносилась Комитетом госбезопасности как проявление «воли всего народа».

Но все-таки было бы большой ошибкой считать именно КГБ первичным злом. Комидеология породила и это общество, и государство, и КГБ как часть, как важную, тайным сыском, беззаконием и насилием обеспечивающую жизнеспособность системы, но все-таки часть партийно-государственной системы, где все исходило из высших кабинетов Старой площади.

Когда же стал все более и более обостряться кризис идеологии, ускоренный горбачевской перестройкой, роль КГБ как «охранителя идеологии» резко возросла. Именно здесь, в его руководстве, сохранились в наибольшей неприкосновенности и высоко чтились догмы сталинизма, трансформировавшиеся в «теорию развитого социализма». Поэтому после того как между Горбачевым и частью высшей партийной элиты все больше разрасталась пропасть непонимания, КГБ выдвинулся на первый план как хранитель идейных основ комидеологии, располагающей к тому же немалой силой и опытом тайных «активных мероприятий».

Сформировался реакционный блок между догматиками КПСС — РКП, КГБ, депутатами — «патриотами» и частью генералитета ВПК. Председатель КГБ Крючков, насколько мне приходилось наблюдать его на многочисленных заседаниях у Президента и генсека, играл важную активную роль, постоянно предупреждал о «кознях» демократов, призывая к наведению порядка путем введения чрезвычайных мер. Надо признать, что Горбачев находился под сильным влиянием КГБ. Верил Крючкову и его информации. Это и предопределило теперь уже общеизвестную корректировку перестроечного курса с осени 1990 года.