Жизнь римских императриц. Картины из жизни римского общества

Каждый день он регулировал счета, т. е., приказывал представлять себе списки обвиняемых и сам лично отмечал имена тех, которые должны были быть приговорены к смертной казни. «Мы, — говорит историк, отметим лишь некоторые факты, — было бы слишком долго описывать все жестокости этого страшного изверга». Во время обеда Калигула имел обыкновение любоваться на пытку, и если не случалось найти обвиняемого, то пытке подвергался первый, попавшийся на глаза Калигуле. Император приказывал приводить отцов, дабы они присутствовали при пытке их детей; за долгое время приговоренным к смерти объявлялось об участи, их ожидающей; Калигула придумывал самые медленные и мучительные казни для того, чтобы, как говорил он, осужденные могли вполне прочувствовать страдания. На арену, куда выпускались голодные звери, он приказывал бросать гладиаторов; если же таковых в цирке не оказывалось, то брали первого попавшегося императору на глаза. Посещая тюрьмы, где содержались нередко невинные, обвиняемые в преступлениях ими не совершенных, Калигула, не обращая на это внимания, приказывал их казнить тотчас же, предварительно вырвав языки, дабы казненные не слишком шумели. Наконец, он дошел до такого неистовства, что раз публично изъявил сожаление, почему римский народ не имеет одной головы, которую он, Калигула, мог бы отрубить одним взмахом.

К жестокости этого знаменитого изверга присоединялись еще и самые комичные странности. Его страсть была первенствовать во всем, даже в самых вульгарных профессиях — кучера, певца, скомороха, плясуна. Раз, ночью, он велел позвать к себе трех сенаторов, и когда они, трепещущие от страха, предстали перед ним, Калигула быстро соскочил с трона и начал ломаться и плясать; сенаторы догадались, что надо аплодировать императору, за что и были им с миром отпущены домой. По улицам Рима он устраивал торжественные процессии: переодетый Геркулесом, Меркурием, Венерой или Юпитером, восседая на колеснице, которую везли молодые, красивые девицы, он принимал важные позы и наслаивался, слушая народные аплодисменты. С своими сестрами — Юлией, Агриппиной и Друзиной, он вступил в преступную связь и раз, во время оргии, отдал их в распоряжение своим развратным собутыльникам, после чего, на другой же день Агриппина и Юлия были отправлены в ссылку. Что же касается до Друзины, то император взял ее от мужа Кассия Лонгина и жил с ней, как с законной женой.

Когда Друзина умерла, он приказал сенату объявить, что все члены его видели возносившуюся на небо душу Друзины в образе богини. Затем был отдан приказ, дабы все граждане Рима облеклись в глубокий траур. Под смертной казнью запрещалось улыбаться, громко разговаривать на улицах, отцам обедать с своими семействами и ходить в баню. Но вдруг все переменилось. Калигула сам вскричал: «да разве можно оплакивать богиню!» и отдал приказ казнить всех надевших траур. Первая жена Калигулы была Юлия Клавдия, дочь Юлия Силона. Это бракосочетание состоялось еще при жизни Тиверия, по его приказанию; Юлия умерла родами. Вступая на престол, Калигула женился на Ливии Ористилле, которая была замечательна своей красотой и богатством и происходила от одной, очень древней римской фамилии. История этой красавицы замечательна. Сенатор Кальпурний Пизоний влюбился в нее, сделал предложение и, получив согласие, сочетался с ней законным браком. К величайшему несчастью молодого супруга, он, желая торжественно отпраздновать свадьбу, имел слабость пригласить императора. Калигула изъявил согласие, но увидав красавицу-молодую, тотчас же воспылал к ней страстью и после ужина он, без церемонии, приказал Ористиллу отвезти к себе во дворец. Тщетно несчастный Пизоний умолял деспота, — Калигула был непреклонен. Спустя некоторое время, состоялось торжественное бракосочетание императора с Ливией Ористиллой, но вскоре эта красавица ему надоела и он прогнал ее, впрочем отдав строгое приказание, чтобы она отнюдь не соединялась с Пизонием. Узнав, что прогнанная им супруга имеет намерение соединиться с своим первым мужем, он сослал их обоих на острова, совершенно изолированные. Лёлия Паулина, вторая жена императора Калигулы, имела ту же участь, как и Ористилла: она была дочь Марка Лёлия, составившего себе в бытность губернатором громадные богатства. Эта женщина также отличалась замечательной красотой; она вышла замуж за Меммия Регула и последовала за мужем в Македонию, куда он был назначен губернатором; супруги зажили очень счастливо. Но по странной случайности, Калигула узнал о красоте Лёлии Паулины и тотчас же отдал приказание Меммию явиться в Рим вместе с его женой. Разумеется, и эта красавица возбудила в Калигуле страсть, — он взял ее себе в жены, а Меммию приказал называться отцом Паулины. Но и эта страсть была непродолжительна; Калигула вскоре охладел и прогнал Паулину, обязав ее никогда не сходиться ни с одним мужчиной. Лёлия Паулина перенесла свое несчастие замечательно твердо и повела жизнь, полную роскоши, при помощи своего большого богатства. Дальнейшую историю Лёлии Паулины мы встретим при описании эпохи царствования императора Клавдия и его жены Агриппины. Последняя жена Калигулы была Чезония, дочь Орфита и Вестилии. Она была не хороша, не молода, не отличалась знатностью, но была в высшей степени хитра и практична. Лучшего выбора Калигула не мог сделать; ни одна женщина не могла до такой степени потворствовать страстям Калигулы, как гордая и жестокая Чезония. Она положительно господствовала над его душой. Немало злодейств было сделано жестоким Калигулой по наущению его жены. В конце концов, он безумно полюбил Чезонию. Показывал ее солдатам верхом на лошади, переодетую в военное платье, со щитом в руке; во время оргий он приказывал Чезонии раздеваться и удивлять присутствующих своим необыкновенным сложением.

Часто, нежничая с Чезонией, он ей говорил: нравится мне твоя прекрасная голова, нравится потому, что я каждую минуту могу заставить ее покатиться. Страсть Калигулы к жене еще более увеличилась, когда она ему принесла дочь. Ребенок был назван Юлией Друзиллией, ее носили по всем храмам богинь и отдали под покровительство Минервы. Калигула громко утверждал, что его дочь родилась от него и от Юпитера. Ребенок был вполне достоин своего отца и в самом нежном возрасте выказывал жестокость. Калигула с гордостью восклицал, что он в дочери узнает свою кровь. Часто, говоря о своей любви к Чезонии, он удивлялся, каким образом она могла произойти и для того, чтобы узнать этот секрет, он говорил о необходимости предать Чезонию пытке, дабы узнать от нее причину этой любви. Его привязанность к Чезонии нисколько не убавила его развратных привычек. Калигула часто в присутствии отцов и мужей позорил первых матрон Рима. Затем опускался в такую бездну разврата, о которой даже и говорить неудобно. Мало-помалу он положительно потерял рассудок и стал называть себя родным братом Юпитера. Иногда в беседе с Чезонией, разгневавшись, он восклицал: Убей меня или я тебя убью. Он воздвиг себе храм, а для Чезонии и своей лошади Инчитато он также выстроил храм и приказал воздавать там божественные почести своей супруге и лошади. Таким образом безумствовал этот изверг, злодейства которого шли crescendo; народ наконец потерял терпение, состоялся заговор и решено было убить Калигулу. 24-го января 41-го года, когда Калигула возвращался со спектакля Августинских игр и проходил мимо колонн дворца, один из трибунов, именно, Кассий Керей, вонзил ему кинжал в горло, другие заговорщики докончили Калигулу. Чезония, следовавшая невдалеке, бросилась подымать раненого мужа, заговорщики подняли мечи и на нее; Чезония нисколько не испугалась, разорвала грудь рубашки и сказала: «рази, поскорее!» и упала, смертельно раненая; ее ребенка, бывшего у нее в руках, солдаты убили ударом об стену головой.

IV. Мессалина, жена Клавдия

После смерти Калигулы, сенат, собравшись в Капитолий, решил восстановить свободу римской республики, но это решение не состоялось: вооруженные преторианцы были положительно господами Рима; они не желали ни свободы, ни республики, но императора, который бы нуждался в их вооруженной руке и, конечно, платил бы им за это хорошие деньги. Во время убийства Калигулы произошло некоторое замешательство и волнение. Около императорского дворца собралась толпа народа; один из присутствовавших старался спрятаться за углом, но солдаты это заметили и тотчас же бросились к нему. Спрятавшийся был Тиверий Клавдий, брат Германика и дядя Калигулы, человек лет 50-ти, высокий, толстый. Когда обступили его солдаты, он бросился перед ними на колени и стал молить не убивать его. Но солдаты и потом подступивший народ, узнав в нем брата покойного Германика, тотчас же провозгласили его императором и с триумфом понесли на своих плечах по улицам города. К ним со всех сторон бежали новые солдаты, гладиаторы, моряки, плебеи, и все кричали: «да здравствует новый император!» Сенаторы принуждены были принять избрание народа, признав Клавдия римским императором. Родившись от Друза, сына Ливии и Антонии, дочери Октавия, сестры Августа, Клавдий, вследствие чрезвычайной слабости своих умственных способностей, был каким то выродком в императорской семье и служил шутом для всех придворных; если, например, он являлся поздно к ужину, его заставляли ходить кругом стола и искать свободного места; потом, поместив его в конце стола, ему бросали кости и объедки; если же он засыпал, ему тотчас же надевали на руки носки, и когда он просыпался, он ими тёр свою физиономию. Идиотизм Клавдия вошел в пословицу; даже его родная мать, если встречала какого нибудь глупца, то говорила: «Боже великий, да он такой же дурак, как мой Клавдий!» Август его иначе не называл, как «этот бедненький» (quel poveretto). Таким образом, к величайшему удивлению всех граждан, на императорский престол был избран абсолютный идиот Клавдий. Вскоре по вступлении его на престол явились, конечно, и ловкие фавориты, в числе которых был некто Нарцисс. Они прямо управляли императором и по своему произволу пользовались его могуществом. Раз один центурион доложил его величеству, что он по его приказанию убил сенатора. «Я никогда не приказывал, отвечал Клавдий, но что сделано, то сделано». Раз Клавдий пригласил одного господина к себе на ужин и, не желая, чтобы он явился во дворец, тотчас же приказал его убить. Было бы через чур долго передавать все глупости этого коронованного идиота. На заседаниях Клавдий постоянно спал; один раз он возбудил вопрос: почему не явился такой-то свидетель? Ему отвечали, что он умер. — А, в таком случае причина его неявки вполне законная! — вскричал Клавдий.