Два года на палубе

Около трех часов утра меня вызвали на вахту, и я никогда не забуду возникшего во мне странного чувства при виде окружавшей нас земли и ощущения ночного бриза, доносившего с берега голоса лягушек и сверчков. Горы, казалось, нависали у нас над головой, а через равные промежутки времени из их глубины исходили похожие на эхо звуки, которые поразили меня, как нечто едва ли имеющее отношение к людям, и мы не видели никаких огней, пока старший помощник, бывавший на острове, не объяснил, что это alerta  [12] чилийских солдат, охраняющих преступников, которые содержатся в пещерах на склоне горы. Отстояв вахту, я спустился вниз, с нетерпением ожидая дня, дабы ближе рассмотреть этот романтический, можно даже сказать, классический остров, а если посчастливится, то и ступить на него.

Когда вся команда была вызвана наверх, солнце уже встало, и до завтрака, покуда мы вытаскивали из трюма бочонки для пресной воды, я смог хорошо рассмотреть все вокруг. Суша почти наглухо запирала бухту, и в глубине последней виднелся причал, защищенный маленьким волноломом из камней; на нем лежали две большие лодки, там же стоял часовой. Неподалеку виднелись хижины и домики, числом около сотни; самые привлекательные — из необожженной глины, выбеленные снаружи. Но большинство напоминало обиталище Робинзона Крузо — деревянные шесты, покрытые ветками. Дом губернатора отличался своими размерами, решетчатыми окнами, оштукатуренными стенами и красной черепицей на крыше. Тем не менее, подобно всем остальным, он имел лишь один этаж. По соседству стояла небольшая часовня, выделяющаяся своим крестом, а также длинное, низкое, бурого цвета здание, обнесенное подобием частокола; над ним развевался истрепанный и грязный чилийский флаг. Это сооружение, конечно же, носило почетное название «presidio»  [13]. У губернаторского дома стоял часовой, еще один — около часовни. Несколько вооруженных штыками солдат в дырявых башмаках прогуливались между домами или сидели на пристани в ожидании нашей шлюпки.

Горы были не такими высокими, какими казались при свете звезд. Они заметно отступали к центру острова и поросли густым зеленым лесом, а кое-где переходили в плодородные долины, пересеченные во всех направлениях тропинками для мулов.

Не могу забыть, как мы со Стимсоном насмешили команду своим нетерпением попасть на берег. Когда капитан приказал спустить шлюпку, мы оба решили, что она пойдет к берегу, и, ринувшись в кубрик, поспешно набили свои карманы табаком для обмена на берегу. Как только вахтенный помощник крикнул: «Четверо в шлюпку!» — мы чуть было не сломали себе шеи, стараясь оказаться первыми, за что и удостоились чести в течение получаса буксировать бриг, после чего, к вящему удовольствию остальных матросов, которые видели все наши «маневры», возвратились на борт.

После завтрака второму помощнику приказали отправиться с пятью матросами на берег, чтобы наполнить бочонки водой, и, к моему удовольствию, я все-таки попал в их число. Удача сопутствовала мне и дальше — вода оказалась слишком мутной, поэтому губернатор послал людей к истоку ручья, чтобы расчистить его, и это дало нам почти два часа свободного времени. Мы стали прогуливаться между домами и отведали те немногие фрукты, которые предлагали нам. Остров изобилует дынями, грушами, необычайно крупной земляникой, а также вишнями. Последние, как рассказывают, были завезены сюда лордом Ансоном. Солдаты являют своей одеждой жалкое зрелище, они даже спрашивали нас, нет ли на судне сапог для продажи. Впрочем, навряд ли у них отыскались бы деньги. Они очень хотели разжиться табаком, за который предлагали раковины, фрукты и тому подобное. Они также интересовались ножами, но губернатор настрого запретил продавать их, поскольку все население острова, за исключением солдат и нескольких офицеров, — преступники, привезенные из Вальпараисо, и нельзя было допустить, чтобы в их руки попадало оружие. Остров, кажется, принадлежит Чили и уже два года используется как колония для преступников. Им управляет губернатор (англичанин, состоящий на службе в чилийском военном флоте), которому подчинены священник, полдюжины надзирателей и отряд солдат. Держать каторжников в повиновении — дело не такое простое; незадолго до нашего прихода несколько человек похитили лодку и овладели стоявшим в гавани бригом; капитана и команду они отправили на берег в той же лодке, а сами ушли в море. Нас предупредили об этом, мы зарядили оружие и во время ночной вахты держались настороже, а когда бывали на берегу, то принимали все меры предосторожности, чтобы наши ножи не перешли в руки преступников. Как я узнал, самые опасные преступники находятся под стражей в пещерах, которые вырыты в склоне горы, и днем надзиратели выводят их на строительство акведука, причала или для выполнения других общественных работ. Остальные живут вместе с семьями в домах собственной постройки. Они показались мне самыми ленивыми людьми на земле. Единственным их занятием были прогулки (paceo) — то в лес, то просто между домами, то на пристань поглазеть на нас и наше судно. Из-за своей лени они даже разучились быстро говорить. А в это же время других заставляют носить тяжести на плечах, да еще рысцой в затылок друг другу под присмотром надзирателей в широкополых соломенных шляпах, вооруженных длинными палками. Не знаю, по какому принципу производится подобное разделение, но справиться об этом не представилось возможности, ибо единственный человек на острове, говорящий по-английски, был сам губернатор — лицо совсем не моего круга, так как я и на берегу оставался все тем же простым матросом.

Мы наполнили бочонки и возвратились на бриг, а вскоре к нашему капитану пожаловал обедать губернатор, одетый в форму, делавшую его похожим на офицера американской милиции. Его сопровождали падре в полном францисканском облачении и капитан местного гарнизона, обладатель огромных бакенбардов и засаленного мундира. Пока они обедали, со стороны моря появилось большое судно, и вскоре мы увидели вельбот, входивший в гавань. Он подошел к нам и высадил своего шкипера, оказавшегося скромным молодым квакером, облаченным с ног до головы в коричневое. Его судно, нью-бедфордский китобой, называлось «Кортес» и зашло на остров специально для того, чтобы разузнать, нет ли в гавани кораблей из-за Горна, от которых можно услышать последние новости из Америки. Люди с «Кортеса» пробыли у нас недолго. Наскоро поговорив с нами, они сошли в шлюпку и возвратились на свое судно. Вскоре оно наполнило паруса и скрылось из виду.

На небольшой шлюпке, пришедшей за губернатором и его свитой (как они сами себя называли), привезли в подарок команде большое ведро молока, несколько раковин и брус сандалового дерева. Молоко, которое мы испробовали впервые после выхода из Бостона, было тут же уничтожено. Я получил и кусок сандалового дерева, растущего в средней части острова в горах, но он, так же как и маленький цветок, сорванный мною и бережно сохранявшийся между страницами в томике писем Каупера, пропал вместе с моим сундуком и всем его содержимым по небрежности других уже после возвращения домой.

За час до захода солнца, когда все бочонки были уложены, мы начали сниматься с якоря, что заняло немалое время, поскольку судно стояло на глубине тридцати саженей, а ранее при усилении ветра с берега мы отдали и второй становой якорь. Поскольку ветер завихрялся вокруг гор, то затихая, то опять усиливаясь, бриг непрестанно крутился на месте и якорные канаты совершенно перепутались. Мы до бесконечности то подтягивали их, то снова отпускали и при этом каждый раз ставили и убирали паруса. В конце концов нам все-таки удалось сняться и выйти в море. Когда мы покинули бухту, уже ярко светили звезды, а за кормой лежал остров с его вершинами; я в последний раз посмотрел на самое романтическое место, когда-либо мною виденное. Я до сих пор испытываю к этому острову особенную привязанность. Она возникла, конечно, из-за того, что это была моя первая земля после отплытия из Бостона, а еще более — по воспоминаниям детства, связанным у меня, как и у каждого, с чтением «Робинзона Крузо». К этому можно присовокупить высоту и романтические очертания гор, красоту и свежесть растительности, поразительное плодородие почвы и уединенное положение среди широких просторов Тихого океана, что и придает острову особое очарование.