Московские картинки 1920-х - 1930-х г.г. (СИ)

А замечали ли вы когда-нибудь, как по-разному светятся окна домов по вечерам в старых и новых районах? Если не замечали, то попробую сказать о своих впечатлениях. Представьте, что вы идете по малому переулку, на который спускается вечерняя мгла. Особенно это ощущается зимними вечерами. Синие сумерки, тусклые огни уличных фонарей, блекнущие, пропадающие в темноте тени, возникающие на время около этих фонарей. Вдруг на темнеющий заснеженный тротуар, на огораживающие его сугробы падает желтоватое пятно света, выпавшего из окошек домика наружу. Свет этот теплый, приветливый, мягкий. Невольно поворачиваешь голову в сторону этого окна, но ничего, кроме занавесок и незамысловатых абажуров над ними, не видишь. Да и не надо. Зачем заглядывать в чужую жизнь? Ведь тебе не это нужно. Просто ты как бы отвечаешь своим взглядом на привет, посланный тебе из этих окошек. И идешь дальше, согретый этим незамысловатым светом. И так всю дорогу. Свет за светом, пятна на снегу за пятнами, приветы за приветами. Как же это хорошо!

А разве тысячи светящихся окон на стенах многоэтажных домов в новых районах, ведут себя так? Ничего подобного. По вечерам, когда в квартирах домов собрались обитатели, зажигаются почти все окна во многих одинаковых домах, выходящих на внутриквартальное пространство. Их много, они светят разным светом, в зависимости от цвета абажура или люстры. Они на верхних этажах даже не отгорожены занавесками. Но они не обращаются к вам, проходящему по квартальному пространству. Они чужды вам. Они равнодушны. Они просто выглядят одинаковыми светящимися квадратиками на огромной плоскости стены. А рядом начинается другая такая же плоскость со светящимися квадратными отверстиями. И дальше, и дальше. И все одинаково, и все равнодушно. И никакого привета не посылают они вам из своего типового объёмчика, из своей типовой ячейки. Ну ничего общего с уютным светом окон в старой Москве.

А теперь вернемся к нашему путешествию по переулкам и улочкам моей кудринской округи. Мы пройдем с вами по Трубниковскому переулку до Спаспесковской площадки, взглянем, проходя, на Карманицкий, Дурновский и Кречетниковский переулки, свернем на знаменитую Собачью площадку, выйдем потом к Большой и Малой Молчановкам, к Большому Ржевскому переулку и, наконец, придем на Поварскую. Потом пройдем по переулкам между Поварской и Большой Никитской улицами, то есть по Малому Ржевскому, Хлебному, Скатертному, Столовому и Ножовому (названия-то какие!), Медвежьему и Мерзляковскому, чтобы выйти на Большую Никитскую. Наш маршрут потом пройдет по кварталам между Никитскими улицами и Малой Бронной, а значит, по Спиридоновке, Вспольному и Гранатному переулкам, выйдет на Патриаршие пруды и свернет к Садовой-Кудринской улице, чтобы по ней пройти на Баррикадную улицу и вернуться к Кудринской площади. Вот такой вояж нам предстоит. Мы пройдем по этим переулкам и улицам, увидим, как они выглядят, чем привлекательны. Мы увидим некоторые дома, стоящие на них, но не будем останавливаться, чтобы узнать, кто и когда строил их, кто и когда жил в них. Это сделают с успехом путеводители. Мы лишь остановимся на некоторых, которые как-то отличают этот переулок от другого, которые чем-то запоминаются. Ну и, конечно, если будем проходить мимо домов, памятных мне тем, что в них жили мои друзья или соученики, то не упомянуть об этом было бы просто неприличным. Ведь мой район дорог мне не только домами, улицами и переулками. Прежде всего он дорог тем, что здесь я жил, здесь учился, здесь приобрел друзей. Как же не упомянуть об этом. Ведь любое поселение, любой район, любой квартал дорог не только постройками и уникальными зданиями. Он до-рог и людьми, населяющими его.

И еще я хочу пройти по всем этим местам и посмотреть на них глазами того времени, когда я там жил в двадцатых и тридцатых годах, рассказать о том, как они выглядели тогда, чтобы потом порассуждать, а что же произошло после тех 20–30-х годов, когда прошло почти шесть десятков лет бурной жизни Москвы. Что же стало? Лучше или хуже? Или все осталось без изменений? И это не простое любопытство. Мне как архитектору, градостроителю очень важно сделать этот качественный анализ, чтобы отдать себе отчет о той деятельности, которую градостроители и хозяева города произвели за это время. Но об этом позже.

Итак, мы вышли на Трубниковский переулок. По своему характеру переулок был удивительно спокойный, очень жилой, уютный. Практически в нем дома были двух-трехэтажные. Изредка попадались четырех- или даже пятиэтажные. Но очень редко, и это не выпячивалось в застройке, эти дома даже как-то сливались с ней. И только «Дом Малиновского», как его называли по фамилии архитектора, возвышался над всеми. Это не украшало переулок, наоборот, на мой взгляд, очень портило.

Дом этот стоял в средней части переулка на нечетной стороне, врезавшись в строй невысоких домов. Кроме того, он имел какой-то мрачный вид, и сводчатые проходы между малюсенькими внутренними двориками тоже были мрачными. Дворики были типичными «дворами-колодцами», маленькими по площади с высокими стенами, со скудным освещением сверху. Очень неуютными казались эти колодцы.

Во дворах этого дома побывать было интересно, но, к сожалению, отсюда нас, мальчишек, гоняли. Мы все-таки иногда пробирались туда. Взрослые говорили, что дом этот, построенный еще до революции для какого-то управления царским имуществом, совсем не простой. Тут в подвалах были какие-то знаменитые винные склады, почему-то называвшиеся «голицинскими». В начале 20-х годов, когда образовался СССР, тут одно время размещался Наркомнац, то есть Народный комиссариат по делам национальностей. И возглавлял его в то время сам Сталин. Но мы этого уже не застали. Да и не знали об этом. Когда забегали во двор этого дома, то он уже был обыкновенным жилым домом, с такими же, как всюду, коммунальными квартирами. Только заселяли его не простыми гражданами, а какими-то особыми, наверное, очень заслуженными людьми. Все-таки дом был на особом учете у властей.

Рядом с этим огромным домом притулился небольшой особняк, у дверей которого висела вывеска «Музей иконописи и живописи. Филиал Третьяковской галереи». Здесь была собрана блестящая коллекция картин знаменитых русских художников. Мы любили этот музей и называли его между собой «Малой Третьяковкой» или «Нашей Третьяковкой». Я часто там бывал, ведь он был совсем под боком, не то что сама Третьяковка, куда добираться очень непросто. Пожалуй, в этом музее я впервые как следует познакомился с картинами русских художников, в основном, передвижников. В Третьяковку я попал позднее.

А совсем рядом с церковным проходным двором был удивительный чудо-двор. В его глубине были устроены какие-то причудливые галереи, переходы, гроты, горки и пещеры. Кто это сделал, зачем, почему, для кого? Не знаю. Да это меня тогда и не интересовало. Просто здесь было занятно играть вместе с ребятами из этого двора. Благо, один из них учился в нашей школе и сам приглашал нас к себе. И играли мы тут с упоением. Особенно в «казаки-разбойники». Все как в сказке!

Во дворе дома, стоявшего напротив «Дома Малиновского», жила семья моей бабушки: она, ее дочь Сабина с мужем и их два сына — Волик, что означало Володя, и Ростик, что означало Ростислав. Волик был старше меня года на два, а Ростик моложе лет на пять. Жили они тоже в коммунальной квартире, но очень уж отличающейся от нашей. Меня всегда поражала их квартира. Все здесь было более основательным, чем у нас. Дед мой был крупным инженером-путейцем. Соответственно ещё до революции он был вполне состоятельным человеком. Мебель, обстановка, украшения стен, ковры, гардины, бронзовые скульптуры у настольных ламп, дорогие абажуры, богатейшая библиотека. По сравнению с ними мы были просто бедняками.