Хобо в России

Более уставшего, понурого, желчного монарха, чем Николай во время проезда по Невскому, мне никогда не доводилось видеть. По окончании церемонии царя с супругой спешно повезли в Зимний дворец, в то время как они вяло кланялись направо и налево. «Незначительный какой-то» — перешептывались стоявшие рядом у окна, и слово это резюмирует как внешность царя, так, боюсь, и его важность.

В 1897 году царем российской Центральной Азии был генерал Куропаткин [29] — солдат, в настоящие дни похоронивший, похоже, свою репутацию в качестве главнокомандующего в Манчжурии. В те годы он считался одним из самых одаренных и известных генералов русской армии. Куропаткин являлся также суверенным «боссом» области, находившейся под его управлением. Когда визит нашей партии приблизился к концу и мы собрались покинуть Центральную Азию, два или три восторженных британца решили, что нужно отправить царю благодарственную телеграмму от нашего имени. Куропаткина спросили, разумно ли будет так поступить. Сам я не был при этом, но один из присутствовавших рассказал мне, что Куропаткин ответил: «Какая от того польза? Здесь я представляю царя и передам ему ваше послание». Телеграмму все же отослали, воспользовавшись помощью британского посольства; впоследствии, как водится в подобных случаях, мы узнали, что царь — говоря в переносном смысле — только и думал о том, как сделать наш визит в пределы империи еще более очаровательным и увлекательным.

Наша группа первой получила разрешение посетить российские владения в Центральной Азии. По сути дела, поездка являлась коммерческим мероприятием, затеянным лондонским туристическим агентством, но благодаря своей уникальности в истории Центральной Азии и гостеприимству генерала Куропаткина приобрела такое социальное и политическое значение, какое обычно не придается рядовым путешествиям. В последний момент туристическое агентство собрало тридцать с лишним британцев и двух одиноких американцев — меня и леди из Южной Каролины, которая, узнав по случаю в Самарканде, что находится буквально напротив Чарльстона (Южная Каролина), радостно воскликнула: «Как мило!». Британское министерство иностранных дел упросили обратиться к российскому военному министерству за разрешением посетить запретную территорию — запретную в том смысле, что для посещения ее и пересечения Каспия требовался особый паспорт из военного министерства. По крайней мере, так рассказывали в те дни, и англичане охотно этому верили, ведь русские довольно-таки энергично продвинули свою южную границу к Афганистану и Индии. Очевидно, англичанам казалось, что русские боялись показать, чем именно они (русские) занимаются по свою сторону афганской изгороди. Российское военное министерство связалось с Куропаткиным в Ашхабаде; его спросили, опасается ли он знакомить британцев с положением на русской стороне. «Пусть приезжают», — отвечал Куропаткин.

Я пересек Черное море, проплыв от Севастополя до Батума, и присоединился к остальным в Тифлисе. На пароходе находились двое из англичан. Однажды вечером мы расположились в курительном салоне. Англичане беседовали друг с другом с подчеркнутым британским акцентом; я невольно слышал некоторые фразы и лишь пытался не замечать сквозившую в их словах убежденность в том, что Британия «владеет миром». Один из британцев решил, что я — русский шпион. Он поглядывал на меня так, словно я не имел никакого права находиться на корабле, который имел честь везти его особу. Беседуя со своим другом, он также отпускал пренебрежительные замечания в мой адрес. Позднее я узнал, что этот англичанин представлял лондонский «Стандарт». Он написал в свою газету несколько писем о поездке и как-то попытался даже отправить сообщение об интервью, взятом газетными корреспондентами у Куропаткина в Ашхабаде. Мне говорили, что лишь немногие его статьи дошли до Лондона. Редко мне приходилось встречать человека, который относился бы ко всему и вся с такой подозрительностью.

Куропаткин принял нас в Ашхабаде, российском административном центре. Не знаю, как генерал выглядел и действовал во время русско-японской войны, но в Ашхабаде он во всем казался бравым солдатом. Я намеренно употребляю слово бравым, у него были глаза сыщика, самообладание шефа сыскной службы и сложение человека, способного вынести куда больше трудностей, чем предполагала ловко сидящая на нем генеральская форма. Со времен японской войны ходят слухи, что Куропаткин вор — или взяточник, если это звучит более приемлемо. Некоторые утверждают, что на войне он заработал пять миллионов рублей. Но то, что говорят некоторые люди в России и, с сожалением должен заметить, также вне ее (по крайней мере, в сообщениях для американских газет) — не более чем сплетни. К счастью, русские понимают, что такое сплетни, и попросту отмахиваются от них. К несчастью для читателей американских газет, отдельные корреспонденты не прилагают ни малейших усилий, чтобы отличить сплетни от фактов.

Наша партия провела в общей сложности семнадцать дней в вотчине Куропаткина или в Транс-Каспии, как официально называется эта область. Мы проживали в особом поезде и останавливались в различных примечательных местах на несколько часов или же, если того требовали обстоятельства, оставались там на ночь. Поездом «командовал» полковник. Дипломатической стороной путешествия ведал представитель министерства иностранных дел, приписанный к штабу Куропаткина.

Благодаря усилиям многочисленных путешественников и писателей, включая и нашего соотечественника, военного корреспондента Мак-Гахана [30], Транс-Каспий больше не является той terra incognita, какой был лет сорок-пятьдесят назад. Поэтому мне, лишь мельком посетившему эти места, следует ограничиться только простым перечислением: наша партия проехала из Красноводска в Самарканд и обратно; мы побывали в Геок-Тепе, Мерве, Бухаре и на реке Оксус [31]. В 1897 году Геок-Тепе представлял собой развалины, оставленные Скобелевым и Куропаткиным, чьи войска уничтожили свыше двадцати тысяч туркоманов [32] — мужчин, женщин и детей. Осада этого форта продолжалась целый месяц, хотя у туркоманов имелись лишь устаревшие средства обороны. Еще до завершения российской кампании Скобелеву пришлось начать строительство нынешней Транскаспийской магистрали, которая должна была обеспечить припасами его войска. Куропаткин служил при нем начальником штаба. Они отправились на войну с туземцами, лелея мысль, что одна решительная взбучка навсегда научит туркоманов повиновению. Резня в Геок-Тепе оказалась весьма наглядной; сегодняшние туркоманы — народ недалекий и останутся покорны по крайней мере до тех пор, покуда русские будут в состоянии производить на них устрашающее впечатление. Скобелев давно умер, а Куропаткин, другой «мясник», как его называют, пребывает в опале.

Я неоднократно встречался с этим военным и беседовал с ним; наиболее любопытный эпизод имел место в Ашхабаде во время религиозной службы под открытым небом, в день святого Георгия. Молебен проводился ранним утром, однако мужчины из нашей группы должны были явиться на службу во фраках. Детали церемонии были обычны для греческой православной церкви и представляли интерес разве что для тех, кто никогда раньше не присутствовал на таких молениях. Меня же гораздо больше заинтересовал низкорослый, плотный генерал, стоявший с непокрытой головой на ковре, поблизости от священников. Целый час Куропаткин простоял по стойке «смирно», не дрогнув, насколько я мог видеть, ни единым мускулом. Я решил (и с тех пор придерживался этого мнения), что он одарен невероятной настойчивостью — что только подтверждается упорством, с каким он отступал в Манчжурии.