Левитан

Я рассказала ему о случившемся и призналась, что не знаю, как и что нужно сказать теперь Левитану. Брат ответил мне так:

— Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты.

Мне стыдно было сознаться, что я не знаю, что такое «женщина бальзаковского возраста», и в сущности я и не поняла смысла фразы Антона Павловича, но почувствовала, что он в чем-то предостерегал меня. Левитану я тогда ничего не ответила. Он с неделю ходил по Бабкину мрачной тенью».

Чехов хотел оберечь сестру от возможных страданий. Но своей осторожностью он оберег ее и от счастья.

Бабкинские обитатели старались скорее сгладить трагические отзвуки так неудачно начавшегося романа. Особенно изобретателен был Бегичев. Он нарочно ходил с Машей гулять будто невзначай мимо флигеля Левитана.

Вскоре Маша снова дружила с художником, и воспоминание о пылком объяснении в лесу затянулось грустной дымкой. Он остался для нее шестым братом, а она по-прежнему была ему ближе духовно, чем родные сестры.

Но для Левитана история неудачного сватовства не прошла бесследно. Никогда больше он уже не искал счастья семейной жизни.

Милое Бабкино пришлось оставить в самый разгар жаркого лета. Левитан заболел и уехал в Москву, в свой скучный номер меблирашек, на полное одиночество.

Врачи назвали болезнь катаральной лихорадкой, и она продержала его долгие дни в постели.

Очень хотелось вернуться в Бабкино, соскучился по друзьям и всему укладу тамошней привольной жизни. Но нет сил даже написать письмо, диктует: «Вообще мне не скоро удастся урваться к Вам, и об этом я страшно горюю… Душевный поклон всем бабкинским жителям, скажите им, что я не дождусь минуты увидеть опять это поэтичное Бабкино; об нем все мои мечты».

В этот же день, 23 июня, навестить больного пришел Николай Чехов. Осунувшееся лицо Левитана в темной оправе волос показалось художнику интересным для наброска. Он попросил его не менять позу и сделал очень хороший рисунок.

На белом листе бумаги крупно изображена только голова, погруженная в мягкую подушку. Страдальческие глаза. Николай подписывает: «Рисовал с больного Левитана. 1885 г. 23 июня».

Этот рисунок, сделанный по настроению, показывает большое дарование Николая Чехова. Года за два перед этим он написал брата Антона в профиль.

Левитан в своем портрете придал Чехову черты суровой мужественности, Николай изобразил его нежнее, но ему удалось передать разлитую по лицу горечь, даже некоторую долю страдания. Портрет обладает удивительной обаятельностью, говорит о ярком таланте художника, его умении давать кистью точные психологические характеристики.

Николай Чехов и Левитан вместе учились. Одно время жили вдвоем в «Восточных номерах». Тут, деля общие невзгоды, они и подружились.

Сюда как-то пришла Мария Чехова, юная, застенчивая. А Левитан, увидя ее румянец смущения, протянул к ней обе руки и воскликнул восхищенно:

— Боже мой, Marie! Да вы совсем взрослая барышня.

Маша запомнила эту первую встречу…

Друзья делились скудными средствами, а если и они иссякали, шли по знакомому адресу на Арбат. Там жил учитель рисования, который умел выгодно обращать в деньги талант молодых художников.

Приходу Чехова и Левитана этот человек был особенно рад. Он давал им темы, холсты, натянутые на подрамники, кисти, краски и оставлял одних в комнате. Плата была поденной и очень низкой.

Законченные картины делец прописывал для видимости своей кистью, ставил подпись и продавал.

Участвовать в такой сделке было противно, но нужда насильно гнала на Арбат.

Иногда они вместе создавали картины. Женская фигура, идущая по осенней аллее левитановского пейзажа, получила жизнь под кистью Николая, а в его картине «Мессалина» небо писал Левитан.

Николай очень много рисовал для журналов. Часто в одном номере можно было встретить произведения двух братьев — рассказ и рисунок. Или Чехов делал подписи к рисункам брата, а Николай — иллюстрации к его рассказам. В этих журналах сотрудничал и старший Левитан.

Мастерство рисовальщика крепло. Николаю удавались сложные композиции со многими фигурами, он был уже силен и в юморе и в жанровой зарисовке.

Еще занимаясь в Училище, Николай брал слишком много заказов. Платили за рисунки гроши, а жилось семье Чеховых тогда предельно трудно. Почти не оставалось времени и сил для серьезной работы живописца.

Николая природа наделила многими талантами. Он был виртуозный рисовальщик, многообещающий живописец и даровитый музыкант. К нему никогда не приглашали учителя музыки. Нот не знал. Но, слушая, как он играет сонаты Бетховена и ноктюрны Шопена, никто бы не догадался, что за инструментом сидит самоучка. Дивились такому дару даже профессиональные музыканты.

Левитан упивался игрой Николая. Антон Павлович часто просил брата играть: ему лучше писалось под музыку.

Но, кроме талантов, природа наделила Николая и малодушием. Он сблизился с журнальной богемой, дружил с кутилами и разрушал свое некрепкое здоровье пьянством.

Антон Павлович с горечью писал об этом брату Александру: «Николка (ты это отлично знаешь) шалаберничает; гибнет хороший, сильный, русский талант, гибнет ни за грош… Еще год-два, и песня нашего художника спета. Он сотрется в толпе портерных людей… Ты видишь его теперешние работы… Что он делает? Делает все то, что пошло, копеечно… а между тем в зале стоит начатой замечательная картина».

Вынужденный размениваться, тратить свой талант на множество ничтожных по теме рисунков, Николай Чехов мало предавался творчеству, к которому был предназначен. Неоконченная картина «Бедность» показала, какие силы таятся в еще не раскрытом даре художника.

В картине этой — безысходность нищеты. Швея, сидящая возле убогого стола, — олицетворенное страдание, отчаяние. Великим сочувствием к человеческому горю пропитано это скорбное полотно.

Все горше тон писем Антона Павловича, все резче его осуждение. И, наконец, в марте 1886 года Чехов послал брату свое письмо-приговор, и в нем такие мудрые строки: «Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2.000.000… Талант ставит тебя в обособленное положение. Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой… Они горды своим талантом…»

Резкие, бичующие слова, сказанные великим тружеником, который понимал, какое огромное самобытное дарование его брат расплескивает по кабакам.

Николай опускался все ниже и ниже, пьянствовал даже в Бабкине.

Левитан негодовал. Еще одна трагедия, глубоко потрясшая душу художника.

Саврасов, Каменев… Они, правда, успели создать так много, что заняли свое место в русском искусстве. Но их кисти тоже слишком рано умолкли. Теперь Николай… По силе дарования он мог бы встать вровень с братом. Но призывы к благоразумию уже не вызывали на лице его краски стыда. Какое это проклятие!..

Чехов порой применял насильственные меры, он писал о Николае Лейкину: «Я заберу его с собой на дачу, сниму там с него сапоги и на ключ… Авось будет работать!..»

Проходило несколько дней. Николай тайком покидал Бабкино, чтобы вернуться к своим московским развлечениям.

Есть замечательная фотография. Антон Чехов, совсем еще молодой, с длинными, зачесанными назад волосами, стоит в комнате, опершись на пианино. Рядом за столом — столь же юный его брат-художник. Он что-то рисует. Вокруг много больших папок с рисунками.

Николай в очках. Уже в ранней молодости зрение его давало осечку. Что может быть опаснее для художника! Наконец зрение вовсе не выдержало и сдало. Пришлось оставить Училище. А с этим Николай терял отсрочку по военной службе и перешел на полулегальную жизнь, скитался.

Угроза встала перед ним реальная, страшная. Были времена, когда художник переставал различать цвет, тональные соотношения красок.