Анаксагор

Правильный подход, по нашему мнению, должен заключаться в следующем. Делая поправку на методологию Аристотеля, учитывая его антиисторизм и стремление к схематизации чужих взглядов, мы тем не менее должны со всей серьезностью относиться к содержательной стороне его высказываний о досократиках вообще и об Анаксагоре в частности. Как бы там ни было, но он имел перед собой полный текст сочинения Анаксагора, который был им, вне всякого сомнения, тщательно изучен. Между тем в некоторых работах недавних исследователей отвергается как раз содержательная часть перипатетических свидетельств об Анаксагоре, а общие понятия и принципы, характерные именно для аристотелевской философии и отсутствовавшие у более древних мыслителей, принимаются как нечто само собой разумеющееся.

Прежде всего это относится к понятию начала (arche). В том смысле, в каком это понятие фигурирует у Аристотеля, его нет ни в одном из дошедших до нас текстов досократиков. Туманное свидетельство Симпликия, что этот термин впервые появляется у Анаксимандра, еще ни о чем не говорит: в лексиконе Анаксимандра могло встречаться это слово (как оно встречалось еще у Гомера), но отсюда не следует, что оно имело у него тот же смысл, который приобрело через два столетия, ставши обозначением одного из ключевых понятий аристотелевской философии. Ни у одного из последующих досократиков, от которых до нас дошли сколько-нибудь значительные отрывки, — ни у Гераклита, ни у Парменида, ни у Эмпедокла, ни у Анаксагора — нет ни одной фразы, где слово arche имело бы специальный философский смысл, отличный от его обиходных значений.

Не исключено, однако, что понятие arche может иметь чисто методологическое значение для описания и классификации учений досократиков независимо от того, пользовались ли они этим понятием. Возможно, что именно с такой точки зрения расценивал его и сам Аристотель. Действительно, при рассмотрении некоторых учений ранних философов это понятие оказывается очень удобным. Мы имеем в виду в первую очередь космологические учения Фалеса и Анаксимена, философию Гераклита (рассматриваемую в ее физическом аспекте), концепцию четырех элементов Эмпедокла (у которого понятие начала оказывается совпадающим с понятием элемента). При рассмотрении учения любого из этих мыслителей действительно можно и нужно говорить о некоей материальной первооснове или каком-то первовеществе, «из которого состоят все вещи, из чего первого они возникают и во что в конечном счете разрушаются». Положение, однако, существенным образом осложняется, если мы перейдем к воззрениям Анаксимандра, Парменида или пифагорейцев. Что же касается интересующего нас в данном случае Анаксагора, то у него, согласно Аристотелю, материальными первоначалами оказываются бесчисленные подобочастные вещества, или (если отказаться от аристотелевской терминологии) любые встречающиеся в природе качественно-определенные вещества. В «Физике» Аристотель добавляет к ним еще противоположности, неоднократно перечисляемые (хотя и не называемые этим именем) в тексте сочинения Анаксагора. Таким образом, каждое качественно-определенное вещество — любой металл, любая кань животного или растительного организма — имеет начало в виде самого себя. Сколько веществ, столько и материальных начал — такова, по Аристотелю, концепция Анаксагора. В таком случае понятие начала теряет всякую методологическую ценность.

Это обстоятельство побудило некоторых ученых-исследователей искать анаксагоровские первоначала не в подобочастных, а в чем-то другом. И тут прежде всего напрашиваются упомянутые пары противоположных качеств — теплого и холодного, сухого и влажного, светлого и темного и др. П. Таннери был первым, заявившим категорически, что именно эти пары (а не аристотелевские подобочастные) играли у Анаксагора роль материальных первоначал (см. 31, 40). С различными вариациями эта основная идея Таннери разрабатывалась Дж. Бернетом (см. 37), Ф. Корнфордом (см. 42), Г. Властосом (см. 76) и другими авторами. Для всех предложенных ими интерпретаций характерно пренебрежение содержательными высказываниями Аристотеля об Анаксагоре.

Мы попытаемся реконструировать физическое учение Анаксагора, не прибегая к аристотелевскому понятию начала, в том числе и материального начала, или первовещества, лежащего в основе всех чувственно воспринимаемых вещей.

Вопросы, занимавшие Анаксагора, восходили к парменидовскому учению о бытии. Что надо понимать под истинным бытием, которое не меняется, не увеличивается и не уменьшается, но всегда остается равным самому себе, — вот проблема, стоявшая перед мыслителями V в. Каждый из них решал эту проблему по-своему. Решение Анаксагора было в известном смысле наиболее радикальным. Истинное бытие, по его мнению, присуще всем качественно-определенным вещам окружающего нас мира, иначе говоря, всем физически однородным веществам, и прежде всего тем веществам, из которых состоят животные и растительные организмы. Анаксагор называл их «существующими вещами». Они существуют не потому, что доступны нашему восприятию (они могут и не восприниматься нами, как это имеет место в первичной смеси). Они существуют в строгом онтологическом смысле — в смысле парменидовского бытия (eon). Каждая из этих вещей есть и не может не быть.

А отсюда непосредственно следует, что всякая «существующая вещь» не возникает и не уничтожается, но всегда остается равной самой себе как в количественном, так и в качественном отношении. В мире происходит лишь соединение и разделение «существующих вещей», которые дают нам видимость возникновения и уничтожения. Об этом ясно пишет сам Анаксагор в следующем дошедшем до нас фрагменте своего сочинения: «О возникновении и уничтожении у эллинов нет правильного мнения: ведь никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется. И таким образом, правильнее было бы назвать возникновение соединением, а уничтожение разделением» (фр. 17). В другом фрагменте Анаксагор говорит о выделении «существующих вещей» из первичной смеси и подчеркивает, что при этом выделении «все в совокупности стало не меньше и не больше (ибо невозможно быть больше всего), но все всегда равно» (фр. 5).

Таким образом, мы можем сформулировать первое важнейшее положение теории материи Анаксагора: все «существующие вещи» не возникают и не уничтожаются, а существуют всегда в одном и том же количестве. Для краткости назовем это положение «принципом сохранения материи».

Но теперь Анаксагору нужно было решить основную проблему, вставшую перед всеми мыслителями послепарменидовской эпохи — проблему согласования идеи истинного бытия с данными нашего опыта. Чувственно воспринимаемый мир есть мир непрерывного становления: в нем всегда что-то возникает, а что-то исчезает; мы непрерывно наблюдаем, как вещи, обладающие определенными свойствами, изменяются, приобретают новые свойства и превращаются в нечто совсем иное. Особенно наглядно превращение вещей друг в друга прослеживается на примерах питания и роста живых организмов: человек ест хлеб, который, перевариваясь в его организме, переходит в мясо, жилы, кости и другие вещества, не имеющие ничего общего с исходной пищей. Растение впитывает из почвы влагу, и у него появляются листья, цветы и плоды. Как объяснить это, если качественно-определенные вещества, из которых состоят животные и растения, не могут возникать из чего-либо другого? «Ведь каким образом, — спрашивает Анаксагор, — из не-волоса мог возникнуть волос и мясо из не-мяса?» (фр. 10). Ведь они относятся к «существующим вещам», т. е. должны удовлетворять принципу сохранения материи.

Анаксагор разрешает эту проблему самым радикальным образом. Нет таких вещей, которые состояли бы из чистого, несмешанного вещества.

Каждая эмпирически данная вещь представляет собой смесь всех «существующих вещей» — не некоторых, не многих, а именно всех, т. е. бесчисленного их множества. Это положение сохраняет силу, какой бы миниатюрной ни была рассматриваемая нами частица, как бы мал ни был занимаемый ею объем. Анаксагор повторяет это положение в ряде мест своей книги, но наиболее отчетливую его формулировку мы находим в следующем фрагменте: «И так как у большого и у малого имеется равное число частей, то и таким образом во всем может заключаться все. И не может быть обособленного существования, но во всем имеется часть всего» (фр. 6).