Покорители неба

По настоянию М. Н. Тухачевского был организован специальный научно-исследовательский институт по вопросам воздушного десантирования войск. Его возглавил П. И. Гроховский, с которым мы работали еще в Борисоглебской школе летчиков. Достойным его соратником стал ныне доктор технических наук И. В. Титов. Оба они были неистощимы на смелые и дерзкие эксперименты. Опыты по сбрасыванию на парашютах (и без них) подвешенных под фюзеляжем самолета тележек с грузами перемежались сбрасыванием парашютистов с опрокидывающихся люлек. Кассеты для перевозки людей вмещали под каждым крылом по семь человек, а всего с экипажем самолет стал перевозить 16 человек. Как правило, на испытаниях машину пилотировал сам Гроховский. Однажды на моих глазах перегруженный самолет не смог взлететь и рухнул на границе аэродрома. Мы со всех ног бросились туда. К счастью, все оказались невредимы, и экспериментаторы, весело улыбаясь, заявили, что будут продолжать опыты, только более осторожно.

Научно-исследовательский институт под руководством Гроховского построил высотный двадцатиместный мотопланер. Десантники в нем для экономии места размещались лежа.

Затем был разработан "авиабус". Он, конечно, имел мало общего с современным аэробусом Ил-86, вмещающим до 400 человек. Плоский контейнер с профилем летающего крыла довольно большой толщины размещал всего лишь двух человек. В носовой части "авиабуса" было двухколесное с резиновой амортизацией шасси, в хвостовой части - обычные костыли, которые применялись в то время на самолетах. Аппарат сбрасывался с самолета ТБ-1 на высоте двух-трех метров от земли, приземлялся и катился по траве до полной остановки. Зрелище, конечно, было эффектное, волнующее, тем более что за пассажиров летели не "Иваны Ивановичи", как в шутку называли мы парусиновые мешки с песком, а сами Гроховский и Титов. На одном из таких испытаний присутствовал И. В. Сталин. После успешного приземления авторов проекта он наградил их: одного автомобилем, другого- мотоциклом.

В 1925 году, будучи уже начальником Штаба РККА, Михаил Николаевич Тухачевский заинтересовался развитием реактивной техники. Ознакомившись с динамо-реактивной пушкой изобретателя Л. В. Курчевского, он предложил установить ее на самолет. Пушка была значительного калибра - 106 миллиметров, и самолет для нее специально проектировал С. А. Лавочкин. Как известно, пушка эта без затвора. Сгоревшие газы вырываются через заднее отверстие ствола, чем обеспечивается отсутствие отдачи. Но как уберечь от газов летчика? Выход нашли в том, что во время стрельбы пилотское сиденье опускалось вниз, а летчик в это время должен был пользоваться перископом.

Я. И. Алкснис, осмотревший макет самолета, забраковал его: в бою нужен широкий обзор. Под динамо-реактивные пушки строились еще несколько оригинальных самолетов, но и они не получили широкого распространения, хотя создание орудий крупного калибра, работающих без силы отдачи, было весьма заманчиво.

Известна роль М. Н. Тухачевского в организации газодинамической лаборатории в Ленинграде, в которой разрабатывались реактивные снаряды различного калибра (от 82 до 410 миллиметров). Уже тогда были изготовлены и испытаны экспериментальные авиационные реактивные снаряды, пусковые установки для них. Михаил Николаевич сам присутствовал на испытании этого оружия. Много внимания уделял он и разработке ракетных двигателей. Предсказывая им большое будущее, Тухачевский собрал совещание, на которое были приглашены Б. С. Петропавловский, С. П. Королев, Ф. А. Цандер, В. П. Глушко. Тогда и образовался первый в мире Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ).

Глава четвертая.

Докторант Сорбонны

Летом 1933 года на московском Центральном аэродроме приземлился трехмоторный французский самолет "Потез". На нем прибыл министр авиации Франции Пьер Кот. Встречали министра с большими почестями. Когда высокий гость и сопровождавшие его лица покинули аэродром, я и другие инженеры академии с любопытством осмотрели машину. "Потез" мы видели впервые. Французские летчики любезно пригласили нас в салон, показали пилотскую кабину, ее оборудование. Машина была интересная, с обилием приборов, в то время только осваивавшихся нашей промышленностью.

Вскоре после проводов французского министра меся вызвал военком академии Индриксон. Он начал вдруг выпытывать родословную всей моей семьи, мою осведомленность о международной обстановке, спросил, какой иностранный язык я изучал в академии.

- Французский, - отвечаю.

- Ну и как вы его осилили?

- На пятерку. Сам Алкснис проверял.

- Ну вот сейчас вы к нему и пойдете.

С тревогой отправляюсь к начальнику ВВС. Тот тоже сначала покопался в моей биографии и только после этого раскрыл, в чем дело. Оказывается, Пьер Кот договорился с нашим правительством, что несколько наших молодых авиаторов поедут учиться во Францию.

- В число этих счастливцев попал и ты, - сказал Яков Иванович.- Смотри, надеюсь, мне не придется краснеть за тебя. Учись как следует и будь молодцом. Всегда чувствуй себя представителем великой Советской страны, по которому судят о всем нашем государстве.

Быстро были оформлены визы. Ехало нас пятеро - три инженера академии и два летчика. Гражданских костюмов ни у кого не оказалось, нам срочно сшили их, и мы выглядели как близнецы: все одинаковое - от серых шляп до желтых ботинок. Возможно, отчасти этим объяснялся повышенный интерес к нам на пограничных станциях Польши, Германии, Бельгии.

В Париже в те дни было беспокойно. Буйствовали молодчики из фашистской лиги "Огненные кресты". Беснующаяся толпа осадила палату депутатов, требуя отставки правительства. В окна парламента летели камни, а утром стало известно, что правительство сменилось, Пьер Кот ушел из него, на место министра авиации вступил генерал Дэнен, который подчинил себе не только военно-воздушные силы, но и гражданскую авиацию и авиационную промышленность. Встал вопрос: как поступить с нами - оставлять во Франции или отправлять домой? Последнее было, по-видимому, сложнее, поэтому мы и остались в Париже.

Сотрудник посольства проводил нас на окраину города. Здесь возле главного штаба ВВС располагалась Высшая национальная авиационная школа. Перед красивым старинным зданием группками толпились абитуриенты - изысканно одетые молодые люди, некоторые в военной форме. Поступить в это привилегированное учебное заведение было непросто: нужно было сдать труднейшие экзамены, но окончивших его ждала блестящая карьера и в военной авиации и в авиапромышленности. Для иностранцев тогда было исключение: зачисляли без экзаменов. Учиться предстояло три года: год на подготовительном курсе, два - на основном.

И началась учеба. Многое для нас было непривычным. Экзамены - в конце каждой недели. Отметки - но двадцатибалльной системе. В числе предметов значилось и "прилежание". Высшая оценка по нему тоже 20, но из этого числа вычитались штрафные баллы, например за опоздания на занятия, за несвоевременную сдачу домашнего задания или учебного проекта, за другие проявления недисциплинированности и неаккуратности. Всей этой арифметикой занимался особый инспектор, и еженедельно на доске в коридоре вывешивались показатели каждого слушателя. В конце обучения общая сумма полученных баллов определяла место, "старшинство" выпускника, о чем оповещалось в официальном правительственном бюллетене. Занявшие первые пять мест получали право на выбор назначения, и тем карьера была обеспечена.

На нашем курсе вместе с французами учились и японцы, китайцы, аргентинцы, югославы, итальянцы, чехи, поляки, даже молодые господа с русскими фамилиями, но плохо говорящие по-русски, по всей видимости отпрыски эмигрантов, удравших из России в страхе перед революцией. У иностранцев таблица "старшинства" подстегивает национальную гордость. Мы тем более не можем терпеть, чтобы в списке успеваемости имя советского командира было ниже других. И тянемся изо всех сил. А нам, пожалуй, труднее всех из-за слабого знания языка да и математической подготовки. Пришлось брать частные уроки, между собой стали говорить только по-французски, за каждое русское слово - штраф. И все-таки на первом курсе по отметкам мы ходили в середнячках. На втором вырвались вперед.