Как я стал переводчиком Сталина

Отец придумал более надежный, хотя, пожалуй, и недозволенный метод. Из творога, известки, яичного белка он приготовлял массу, которую наносил на острый носик яйца. Затем обработанные таким образом заготовки красил в разные цвета, что полностью скрывало искусственный слой. Эти яйца были абсолютно неуязвимы, и мы с Сергеем, пользуясь ими при игре в "стукалки", приносили домой немало трофеев, дополнявших праздничный стол.

В больничной усадьбе все жили дружно. Такие же оазисы местной и бежавшей из голодных краев интеллигенции группировались вокруг лесничества, расположенного в большом зеленом массиве в нескольких километрах от Сваричевки, и в церковном приходе в Станецком, на берегу Днепра. Главный лесничий дядя Егор и несколько объездчиков и егерей жили в большой усадьбе, окруженной вековыми соснами. У каждого была семья и дети примерно нашего с Сергеем возраста. Мы очень любили праздники, которые там устраивали на Пасху, Троицу, Рождество и под Новый год. На них съезжалось множество гостей, среди них немало талантов. Все начиналось с любительского концерта. Играли на пианино, гитаре, мандолине, скрипке. Потом подавали ужин и всякие сладости. Дети бежали в лес играть в прятки, а зимой кататься на санках. Взрослые танцевали под граммофон. Атмосфера таких праздников позволяла на какое-то время забыть о нужде, взаимной ненависти и братоубийственных, кровавых конфликтах.

Жаркие летние свободные дни проводили на Днепре такой же шумной и веселой компанией. Рано утром запрягали телегу, нагружали ее всякой снедью и отправлялись в место сбора на проселочной дороге, ведущей в Капачев. Тут до революции находился большой конный завод графа Милорадовича. Теперь от завода остались только заброшенные конюшни с проваленными крышами и бескрайние луга, простирающиеся вдоль реки. Милорадовичи сбежали, коней конфисковали сменявшиеся на Украине правители, и огромное поместье осталось бесхозным. В высокой траве были россыпи поразительно душистой ярко-красной земляники. Ее аромат, смешанный с запахом цветущих трав, разносился над полем. А дальше, в крутую излучину реки, вдавалась отмель поразительно мелкого песка, в котором утопали ноги. Небольшая возвышенность, поросшая лозой и кустами шиповника, как бы разделяла косу на два отдельных пляжа. По одну сторону купались женщины, по другую - мужчины. Это позволяло и тем и другим раздеваться догола. Те, кто постарше, окунувшись, возвращались к стоянке, где разжигали костер, готовили трапезу. А молодежь продолжала загорать и плескаться в реке.

В первый же такой пикник нас с Сергеем подозвал старший сын дяди Егора Володя. Ему уже было лет семнадцать. Вокруг стояли его друзья.

- Ребята, - обратился к нам Володя, - сбегайте на женскую половину, посмотрите, как выглядят девчата. Вы малыши, они на вас не обратят внимания!. А нам потом все расскажете.

Я отнекивался, памятуя о предостережении взрослых: если посмотришь на голую женщину - ослепнешь.

- Ну вы рискните на один глаз, - продолжал настаивать Володя. - Вот увидите, вам самим будет интересно...

Поскольку я всегда видел женщин только в длинных платьях, у меня сложилось представление, что у них должны быть совсем короткие ноги, чуть длиннее той части, что видна из-под подола. А дальше идет длинное туловище. Теперь представлялся случай убедиться, так ли это. В конце концов мы согласились выполнить поручение. Впрочем, Сергей, который был года на три старше меня, особенно и не сопротивлялся.

Исцарапанные шиповником, мы перебрались на другую сторону пляжа и подошли к воде. Искоса поглядывая на прекрасное зрелище обнаженных граций, я убедился, что имел абсолютно неправильное представление о женских формах. Хотелось посмотреть повнимательней, и мы стали прогуливаться взад-вперед по кромке воды, бросая взгляды на девушек. Сперва они не обращали на нас внимания, но видя, что мы продолжаем фланировать, одна из них, развернувшись всем корпусом, презрительно выкрикнула:

- Малыши, перестаньте мутить здесь воду. Марш отсюда!..

Посрамленные, мы побежали обратно, где нас подробнейшим образом стали выспрашивать дожидавшиеся за кустами парни...

В Станецком создали базу для ремонта речных судов. Там же реконструировались пароходы для красной днепровской военной флотилии. Узнав об этом, отец предложил свои услуги. Он использовал свои знания, определяя прочность палуб, на которые устанавливались артиллерийские орудия. За эту работу ему выдавали в месяц два мешка овса. Тогда это считалось богатством. Крестьяне предлагали за овес что угодно.

В деревне Грековка жил глубокий старик - дедушка Оныщук. Он оказался большим мастером по изготовлению лодок на манер старинных челнов, какими пользовались испокон века запорожцы. Из толстого ствола вербы выдалбливалось суденышко е заостренным носом и тупой кормой. Затем нежно-кремовое дерево густо обмазывалось снаружи и внутри несколькими слоями специальной массы, делавшей лодку водонепроницаемой и долговечной. Такие челны могли служить сотню лет, и на Днепре их можно было тогда встретить немало. Своеобразным было и приготовление массы, напоминающей нынешний пластик. Из коры березы вываривали деготь. К нему добавляли смолу, мелкий песок, золу и растертый уголь. Все это тщательно размешивали, пока не получалась тягучая паста. Засохнув, она превращалась в несмываемую корку, крепкую, словно кремень. Внутри в корпус вставлялись скамеечки. Такой челн был невероятно легок, и, сидя на корме, можно было одним веслом запросто добиваться большой скорости. Запорожцы, как шмели, атаковывали в таких челнах большие корабли, а в случае опасности мгновенно скрывались в мелких протоках.

Отец как корабел заинтересовался этими суденышками. Вместе с дедушкой Оныщуком они изготовили небольшой челночок для меня. Сколько радости он мне доставил! Быстрый, подвижный, настолько неглубокий, что преодолевал любые отмели. Сидя на корме, так что нос высоко задирался вверх, я уплывал по нашей речушке на край света. Без усилия работая веслом, как бы скользил между белыми и желтыми водяными лилиями и огромными лопухами. Пропадал на речке целыми днями. У какой-либо заводи приставал к поросшему камышом берегу, плавал, нежился на разогретых солнцем зеленых лужайках. Никаких игрушек у меня по-прежнему не было. Я сам мастерил из прутиков, водорослей, ракушек и коры сосен целые армады парусников, населяя их пиратами, похищенными принцессами и рыцарями, отправляющимися на их поиски или в очередной крестовый поход. Когда я научился читать, местный священник подарил мне томик "Ветхого завета", ставший моей любимой книгой. В своих странствиях в челноке я разыгрывал библейские сюжеты, становясь то сыном фараона, обнаружившим в зарослях тростника корзинку с Моисеем, то Ноем, плывущим в ковчеге по водам Всемирного потопа...

Распространились слухи о новой экономической политике. Отец отправился в Киев и вскоре сообщил нам, что положение меняется к лучшему. Ему обещали хорошую должность на одном из заводов, и он ждал нас к себе. Мама очень обрадовалась, и мы стали готовиться к отъезду.

"Среди старых партийных товарищей"

Риббентроп, как и намечалось, прибыл в Москву 23 августа 1939 г. и сразу же направился в Кремль. Имея директиву Гитлера поскорее оформить договор о ненападении и дополнительный секретный протокол, рейхсминистр долго не торговался. Фактически он принял все основные советские требования, и в ту же ночь состоялось торжественное подписание документов в присутствии Сталина. Все же эта процедура и последовавшее затем застолье затянулись до рассвета. Только после этого Риббентроп смог сообщить Гитлеру о полном успехе своей миссии.

Все это время фюрер не смыкал глаз. Он как зверь в клетке метался по балкону своей виллы в Берхтесгадене, боясь верить, что все сложится, как он запланировал. Молчание Риббентропа становилось невыносимым. Гитлер даже заявил своему окружению, что, если его министр не договорится со Сталиным, он сам немедленно отправится в Москву...

Тем временем в Кремле Молотов и Риббентроп подписали и скрепили печатями согласованные документы. Официанты вносят шампанское. Тосты со взаимными любезностями, звон бокалов, улыбки и шутки - все это подогревает атмосферу. Присутствующие осматривают развернутую тут же выставку проектов новых помпезных сооружений для столицы "третьего рейха". Они разработаны непревзойденным мастером величественных ансамблей и световых эффектов, поражающих воображение толпы, любимцем фюрера архитектором Альбертом Шпеером. Риббентроп благоговейно поясняет, что идеи этих сооружений подсказаны лично Гитлером, собственноручные наброски которого демонстрируются на отдельных стендах.