Коля из села Снегири

- Пока полежи, Николай Яковлевич, отдышись. Ты хоть знаешь, кого задержал?

Но Николай Яковлевич вообще не помнил, что с ним произошло. Он, видно, так сильно ударился, что сейчас никак не мог понять, о чём его спрашивают, почему у него забинтована голова и даже где он находится.

Коля с трудом скосил глаза и увидел в стороне десятка два фашистских офицеров в шинелях серо-зелёного цвета и среди них того длинного, которого мотор-майстер назвал большой фашистской шишкой.

Пленных охраняли наши солдаты.

Сейчас фашисты уже не суетились, и вид у них был довольно унылый.

- Очень опасные преступники, - сказал генерал, посмотрев в их сторону, и вдруг спросил Колю: - Одного понять не могу, как ты-то здесь оказался, да ещё на самолёте?

Коля смутился, покраснел даже и признался:

- Виноват, товарищ гвардии генерал, очень покататься захотелось. Виноват...

- Что захотелось?! - не поверил своим ушам генерал.

- Покататься, - повторил Коля со вздохом. - Порулить.

Тут фашисты испуганно вздрогнули и посмотрели туда, где лежал отважный гвардеец. Они никогда ещё не слышали такого богатырского хохота. Это хохотал генерал Николай Яковлевич Зубарев. Хохотал громко, заразительно, до слёз.

И снова, как тогда, давно, когда оба Николая Яковлевича ещё только познакомились, вслед за генералом стали смеяться те, кто стоял поближе, потом те, кто стоял подальше, потом захихикала девушка-санинструктор, а вслед за всеми смех разобрал и Колю Исаева. Он смеялся, сам не понимая почему, и с каждой минутой чувствовал себя всё лучше и лучше.

Глава двенадцатая

Немецкий язык

Шло время, шла война.

Наша армия освобождала от фашистов всё новые города и целые страны.

Теперь Коля Исаев немного прихрамывал: в одном бою его ранило в левую ногу, но в госпиталь ехать он отказался.

- Что вы, в самом деле?! - возмутился он. - Войне скоро конец, а я буду в госпитале отдыхать и не увижу, как она кончится?! Дудки! Буду воевать до полной победы и сам эту войну прикончу!

Никто не стал ему возражать. А что спорить, если он прав?

К этому времени наша армия уже очистила от фашистов Венгрию и привела военная судьба младшего сержанта Исаева вместе с его гвардейской частью в другую страну - Австрию.

Будь у Николая Яковлевича свободное время, он, наверное, полюбовался бы и на высокие горы Альпы, которых никогда не видал, на их голубые снежные вершины, на зелёные альпийские луга, по которым никогда не гулял, на синие озёра, на дома под красными черепичными крышами, - не страна, а сказка... Если б не война, если бы не горели эти красивые дома, не гибли люди!

"Эх! - думал Николай Яковлевич. - Сюда, в эту Австрию, хорошо бы не воевать приехать, а в гости!.. Вот тогда можно было бы погулять не спеша по горам, покупаться в озёрах, пособирать в лесах грибы, подружиться с австрийскими ребятами и девчатами. А приходится вот доколачивать фашистов, освобождать от них и эту страну".

Здесь, в Австрии, все жители говорили по-немецки, и Николай Яковлевич решил попробовать поговорить с ними на их языке.

Правда, Коля немного опасался, потому что хорошо помнил отметку, которую ему поставила их учительница Альбертина Александровна за его "ушасный немецкий язык".

- Ах, Исаеф, Исаеф! - огорчалась тогда милая Альбертина Александровна. - Фы такой спосопный малыш и так не люпите немецкий язык! Когда-нипуть фам очень нушен пудет этот язык, фы станете вспоминать вашу Альпертину Александровну, но пудет поздно... Ах, Исаеф, Исаеф! Ставлю вам очень серенькую отметку "миттельмейсих" - "посредственно".

И всё-таки теперь Николаю Яковлевичу очень хотелось поговорить по-немецки с кем-нибудь из местного населения.

В каком-то небольшом австрийском городке он подошёл к одной симпатичной старушке и громко сказал:

- Гутен таг!

Эти немецкие слова Коля отлично помнил, они означали "Добрый день!", и их учительница Альбертина Александровна всегда, входя в класс, произносила с улыбкой:

- Гутен таг!

Коля точно так же улыбнулся этой незнакомой австрийской старушке, но она почему-то побледнела и даже отскочила от Коли.

Что такое?! Может, он неправильно произнёс по-немецки это дружеское приветствие? Или старушка глуховата и не поняла его?

Коля постарался и вспомнил ещё три немецких слова:

- Шпрехен зи дойч?

Испуганная старушка ещё больше удивилась этому вопросу - русский военный спрашивал, говорит ли она по-немецки. Смешно! Да этот язык - её родной язык, в Австрии все говорят только по-немецки.

Смешно! Но испуганной старушке было сейчас вовсе не до смеха. Фашисты рассказывали столько страшных историй про русских солдат! Что ей теперь делать?!

"Ясно, глухая, бедняжка", - решил Коля Исаев и крикнул старушке прямо в ухо что было силы:

- Шпрехен зи дойч?

Старушка совсем растерялась и поспешно закивала:

- Яволь, яволь! Натюрлих!

Николай Яковлевич вспомнил, что означают эти слова. "Конечно, конечно! Естественно!" - сказала старушка.

Коля снова улыбнулся симпатичной старушке и вспомнил ещё одно слово: "Данке!" - что по-русски означало "спасибо".

Вспомнил Коля и что говорят по-немецки, когда прощаются "Ауфвидерзеен", то есть "До свиданья", но говорить этого не стал: зачем же прощаться, когда ещё можно побеседовать?

От Колиной улыбки старушка вроде бы осмелела и потянулась руками к его стриженой голове, сказав при этом:

- Гибен зи мир битте дайне копф!

Слова эти Коля не понял, но голову наклонить догадался.

Старушка быстро ощупала Колину голову своими дрожащими пальцами со всех сторон, сказала:

- Гут! - и... заплакала.

Плакала она от радости. Оказывается, фашисты пугали их, говорили, что у всех советских солдат есть рога, но никаких рогов она у этого улыбающегося русского парнишки не обнаружила.

А тут ещё Николай Яковлевич решил угостить австрийскую старушку солдатским чаем с сахаром и чёрным хлебом.

Он принёс из солдатской кухни котелок чая и спросил:

- Как будете, фрау, пить, внакладку или вприкуску?

А так как старушка ничего не ответила, потому что ничего не поняла, Коля сам бросил в её кружку большой кусок солдатского сахара:

- Внакладку слаще! Пейте, фрау, угощайтесь и хлеба нашего солдатского отведайте.

Старушке стало страшно, ведь у них в Австрии никто никогда не видел чёрного хлеба. Но русский солдат с таким аппетитом жевал его сам, что и старушка решила рискнуть. Откусила - ничего. Откусила ещё - вполне приличный хлеб. Ещё откусила и поняла, что никогда не пробовала такого вкусного хлеба.

- Данке, - поблагодарила она.

- Битте, - ответил Коля, что означало "пожалуйста". Это было последнее немецкое слово, которое он вспомнил, и Коля решил, что вот кончится война и он обязательно выучит немецкий язык полностью, а может быть, и ещё каких-нибудь два-три - ну там английский, французский, испанский... А то мало ли с кем ещё захочется поболтать за чаем.

И австрийская старушка очень жалела, что не знает русского языка, а то бы она сказала этому солдату: "Спасибо, сынок! Спасибо, милый! Ты на меня не сердись, что я тебя сперва испугалась".

Старушка протянула свою морщинистую руку и погладила Колю по голове, как это сделала когда-то Прасковья Кузьминична.

И захотелось Коле написать письмо в далёкую Россию...

Глава тринадцатая

Письмо

Дорогая и многоуважаемая Прасковья Кузьминична!

С солдатским, гвардейским приветом к вам ваш знакомый Николай Яковлевич Исаев.

Помните, я рассказывал вам про своих родных: мать Надежду Михеевну, отца Якова Степановича, сестрёнку Катю, про бабушку с дедушкой и про двоюродного брата Анатолия.

Сообщаю вам, что теперь их никого у меня не осталось. Всех поубивали проклятые фашисты, а дом сожгли, и теперь там одни головешки да пепел. Живой остался только мой брат, с которым мы похожие как две капли воды, хоть он и двоюродный. Мы с ним встретились совсем случайно в бою у нашего родного дома, а когда опять увидимся, не знаю.