Ночные ведьмы

К нам подходит летчик-потребитель. Катя обращается:

— Товарищ лейтенант, скажите… Но вдруг оборвала на полуслове и радостно воскликнула:

— Миша!!

— Катя?!

Это был ее знакомый по аэроклубу.

Я облегченно вздохнула…

Через полчаса грозовая туча прошла стороной, и мы, распрощавшись с истребителем, взлетели. Оказывается, наш пункт был рядом.

Я долго переживала из-за этого случая, пока окончательно не убедилась, что этот прискорбный факт не подорвал моего штурманского авторитета в глазах Кати Пискаревой.

Каждый раз, покидая еще не обжитый аэродром и перелетая неизменным юго-восточным курсом на другую площадку, мы думали: «Ну, это, наверное, последний шаг назад. Доколе же отступать?» Однако пришлось сменить еще не один аэродром, прежде чем полк надолго остановился в станице Ассиновской. За нами в сорока километрах стоял город нефти Грозный. А там недалеко уже и Каспийское море. Дальше ехать было некуда…

Большая и богатая станица Ассиновская широко раскинулась в предгорьях Северного Кавказа, на берегу быстрой реки Ассы, притоку Сунжи, впадавшей в Терек. Под аэродром мы приспособили небольшую площадку перед огромным колхозным садом, в котором привольно разместились наши маленькие самолеты.

Линия фронта начала стабилизироваться: в районе Моздока она проходила по Тереку, около Прохладной поворачивала на юг и упиралась в Главный Кавказский хребет.

Кавказ… Воображение воскрешало в памяти картины, песни, стихи, воспевавшие красоту этого края. Но я не помнила, чтобы в них говорилось о том, как изменчива и коварна кавказская погода, как сложно и опасно летать над горами ночью, как трудно отыскать свой аэродром, когда его внезапно закрыло облаками или туманом. Все это приходилось познавать на практике, на собственном, порой горьком опыте.

Над нашим аэродромом иногда проходили немецкие самолеты. Они бомбили Грозный. Однажды бомбы попали в нефтехранилища, и на земле возник пожар огромной силы. Высоко в небо поднялся черный столб дыма. Он расползался, поднимался все выше и вскоре застлал почти весь горизонт на востоке. Подгоняемая ветром, черная стена медленно надвигалась на аэродром.

В ту ночь мы бомбили вражеские позиции с возгласами: «За Грозный!» Из самолета, едва успевшего приземлиться, слышался требовательный голос; «Бомбы!» И девушки-вооруженцы не заставляли себя ждать. Пока самолет заправляли бензином и штурман бежала на КП с докладом, они за несколько коротких минут успевали снарядить самолет.

Мы с Катей Пискаревой только что возвратились со второго боевого вылета. К самолету подошла Стрелкова, инженер по вооружению, и, видя, что мы спешим, скороговоркой зачастила:

— Аронова, возьми в кабину десяток немецких «зажигалок». Они небольшие, по килограмму всего. Перед тем как бросить бомбочку за борт, сними вот этот колпачок с носика. Поняла?

— Поняла, давайте ваши «зажигалки».

Я кое-как сложила бомбочки на пол кабины, а Стрелкова побежала к другому самолету. Трофейные «зажигалки», или «электронки», были новинкой, и она спешила объяснить всем штурманам, как с ними обращаться.

Бензозаправщик что-то замешкался и не подъезжал к нашему самолету. Я решила воспользоваться свободными минутами, чтобы устроить «зажигалки» в кабине поудобнее. «Чего они будут мешаться у меня под ногами? Положу-ка их на сиденье, — подумала я. — Десять штук. Перед тем как бросить за борт, снять колпачок… Сколько же лишнего времени придется кружиться над целью? Сниму колпачки сейчас, а потом буду бросать сразу по три-четыре штуки».

Сказано — сделано. Поснимала колпачки, уложила оголенные бомбы на сиденье и, довольная, уселась на них.

Когда мы вернулись домой, первой, кто подошел к самолету, была Стрелкова. Она поинтересовалась, как я справилась с «зажигалками» и какой от них был эффект. Не без некоторой гордости я рассказала ей о своей рационализации.

— Боже мой!.. — Она всплеснула руками. — Это просто чудо, что вы остались живы! Ведь ты оголила чувствительные мембраны, и достаточно было слабого удара, даже нажима, чтобы бомба загорелась под тобой! Как же ты не сообразила?!

— Как-то не подумала о технике безопасности… — в растерянности пробормотала я, а у самой холодный пот выступил на лбу, когда представила себе, как взрываются подо мной бомбы, как весь самолет охватывает пламя.

К утру черная стена дыма дошла до нашего аэродрома. С последнего боевого вылета мы возвращались в сплошном дыму. Меня поташнивало, порой даже туманилось сознание, С огромным трудом отыскали свой аэродром. Катю тоже мутило, гарь въедалась в слезившиеся глаза, летчица почти ничего не видела. Сажала самолет вслепую. Когда мы пришли на КП с докладом, все в немом удивлении уставились на нас: наши лица были черны от копоти.

На другую ночь, несмотря на неустойчивую погоду, полк должен был летать по максимуму, то есть сделать возможно больше боевых вылетов: наземные войска крайне нуждались в поддержке авиации.

Свинцовые тучи заволокли весь горизонт на северо-западе. Чудовищными глыбами наплывали они одна за другой, беспрерывно меняя свои очертания. С наступлением темноты небо стало еще более страшным. Нагромождения туч приобрели угрожающий вид. Вспыхивающие время от времени ракеты придавали им что-то зловещее.

— Только мрачная фантазия демона могла сотворить такую ночь, — сказала я Кате в полете.

— Это верно, — согласилась она, зябко пожимая плечами.

Цель нашли не сразу. Для достоверности подсветили САБом — светящейся авиабомбой. Потом сбросили фугасные и пошли домой. Вражеские прожекторы и зенитки почему-то молчали. А мне хотелось, чтобы они ожили сейчас! Среди такого гнетущего мрака даже огонь противника, казалось, принес бы некоторое облегчение.

Слева медленно, но неумолимо надвигалась иссиня-черная лава. Справа едва различимой во мраке стеной высились горы. В узком пространстве между этими двумя громадами летел наш хрупкий самолетик, стараясь изо всех своих слабеньких сил поскорее добраться до аэродрома.

Тучи приобрели фантастические очертания, как в кошмарном сне. В глазах у меня все странным образом перевернулось: стало казаться, что самолет неестественно накренился, что мы летим не по прямой, а лезем вверх, заваливаясь на левое крыло.

«Чепуха какая-то». Я тряхнула головой и посмотрела на приборы. Они показывали правильный режим горизонтального полета. Но стоило мне бросить взгляд влево, на уродливо изогнутую тучу, как снова возникало ощущение неправильного положения самолета, и мне становилось жутко.

«Лучше не смотреть в ту сторону», — решила я. Но как всегда бывает в подобных случаях, мой взгляд, точно магнитом, притягивало именно влево.

— Закрою глаза, не буду никуда смотреть, — прошептала я.

— Что ты там лепечешь? — спросила Катя.

— Пискарь, я боюсь смотреть вон на ту кривую тучу: она все переворачивает у меня в голове!

— Что это с тобой?

— Не знаю, мне страшно… Голова кружится…

Как я поняла позже, то были признаки потери пространственного положения. К счастью, такое со мной больше никогда не повторялось.

К утру грозовые тучи ушли далеко за горизонт, в прозрачном воздухе разлилось спокойствие. Мы возвращались из последнего, шестого полета. На земле еще лежал темный покров ночи, а в небо уже чувствовалось приближение рассвета. На востоке стало сипе, потом синева начала как бы подниматься ввысь, уступая место более светлым тонам. И вдруг все преобразилось: первые лучи солнца заскользили но вершинам гор, снеговая шапка Казбека вспыхнула бело-розовым светом. Мне показалось, что в воздухе зазвучала музыка величественная, бодрая. Ночь быстро уходила, занималось ясное солнечное утро. Как зачарованная смотрела я на победное наступление света, на прекрасную картину рассвета в горах Кавказа.

— Как красива наша земля! — услышала я голос летчицы.

— Знаешь, Катя, ведь сколько уже раз встречали мы рассвет в горах, но сегодня я по особенному любуюсь им!

По какой-то ассоциации мне припомнился рассвет после выпускного вечера и школе. Я шла среди веселых подруг и с удивлением, к которому чуть примешивалась легкая грусть, спрашивала себя: «Неужели я перешагнула тот рубеж, за которым у людей кончается беспечная пора детства и начинается зрелая юность?» На востоке, из-за Волги, поднималось солнце — могучее, яркое. Начинался новый день. Начинался и день моей жизни. Кто-то из подруг воскликнул тогда; «Девочки, мне хочется верить, что наша жизнь будет такой же светлой, как сегодняшнее утро!»