Сказки народов Восточной Европы и Кавказа

На этом пиру опять подошли к царю, стали рассказывать, что, мол, далеко-далеко пасется-гуляет тридцатисаженная кобылица с тридцатью жеребятами…

Даже в лице изменился царь, услыхав про ту кобылицу. Призвал зятьев, говорит: «Изловить надо ее и жеребят и пригнать ко дворцу!» Согласились зятья, а сами хоть и мнят о себе много, а и ходить уже не могут, прихрамывают. Собрались, однако, поехали.

Узнал про то Седун, опять уговорил Марпиду пойти к отцу просить третью клячу — хочется, видно, вместе со свояками изловить ту кобылицу.

Пошла Марпида к отцу. И не хотел он отдавать Седуну клячу, да царица-матушка заступилась за дочь, сама приказала кому надо про ту клячу.

Сел Седун на этот раз на лошадь как надо, сидит прямехонько да еще и погоняет, чтобы рысью шла.

Увидели его люди, смеяться-то еще смеются, да поговаривают:

— Смотрите-ка, научился-таки ездить…

Ну, добрался Седун до ручья, схватил кобылицу за хвост, тряхнул ее посильнее. Туша так прочь и отлетела, а шкуру он удержал, повесил на изгородь. Затем крикнул третьего коня, вороного. Прискакал конь. Залез Седун в одно ухо — помылся-попарился, в другом оделся-обулся и стал статным и красивым молодцем. Говорит ему вороной конь:

— Возьми, хозяин, с собой три ведра смолы, три сита тонких иголок да еще прихвати с изгороди три конские шкуры. Без этого не поймать тридцатисаженную кобылицу, которая там пасется в поле со своими жеребятами. Как приедем, увидишь — стоит на том поле дуб. Ты полезай на дерево, а меня покрой конской шкурой, облей смолой и обсыпь иголками из сита, затем сделай все в точности еще два раза. Сделаешь все, сиди на дереве и глаз не своди с кобылицы. Как только заметишь, что кобылица умаялась, опустилась на колени, прыгай с дерева и надевай на нее уздечку. Тогда она покорной станет, пойдет за тобой, куда прикажешь, а жеребята сами побегут следом.

Взял Седун все, что велел ему конь, и отправился в путь. Свояков, конечно, опять обогнал на полдороге, и опять попало им от него. Повалились те на колени: «Свят-свят!» — бормочут, а Иван летит себе, не останавливается.

Доскакал до поля, где дуб стоит, подъехал к дубу, глядит, кобылица и впрямь пасется у речки. Седун скорее покрыл своего вороного конской шкурой с изгороди, облил ведром смолы и осыпал иголками из сита. Затем накинул вторую и третью шкуры, проделал все, что полагалось, а сам залез на дуб.

А тридцатисаженная кобылица увидела тем временем вороного коня, кинулась к нему, да как укусит! Если бы не шкуры, смола и иголки, тут бы и конец ему. Да только старая шкура в рот кобылице попала. Воронко лягается, бьет кобылицу по бокам, а у той рот шерсти, смолы да иголок полон, кусаться она больше не может! Все-таки изловчилась, избавилась от этой смолы. Укусила еще раз, да поболе шкуры захватила, потом в третий раз укусила вороного, весь рот себе шкурой, смолой да иголками забила!

А вороной знай себе отбивается от нее, лягает. Пала она наконец на колени. Тут Иван спрыгнул с дуба и взнуздал ее. Покорилась она и пошла за новым хозяином. Ну а жеребята — куда им от матери? — бегут следом…

Едет Седун обратно молодец молодцом, глядит — навстречу ему свояки поспешают:

— Да ты, оказывается, уже поймал кобылицу, а мы все еще ловить едем!

— Поймал уж, вот она, — отвечает Седун.

— А не продашь ли нам? — спрашивают.

— А что дадите? — спросил Седун.

Свояки мнутся, ничего не могут придумать. А Седун знает: пальцы с ног брал, кожу со спин брал. Не снимать же головы! Не дождался Иван ответа, поехал, оставив свояков на дороге.

Всегда Иван возвращался в свою хлевушку незаметно, а тут глядит — народ на улице собрался, ждет. Да и как не заметить, ведь целый табун жеребят у молодца, кобылица тридцатисаженная да еще его конь вороной! Пыль столбом поднимается. Кто-то вперед побежал конюшню открывать да помочь коней загнать. Радуется и царь:

— Оленя златорогого зятья поймали, свинку — золотую щетинку поймали, теперь вот и кобылу тридцатисаженную пригнали с жеребятами!

Про Седуна царь и не вспоминает, разве что гости помянут его:

— Ничего, и он скоро принесет свою добычу — ворон да сорок.

Ну, стоят все возле конюшни, ждут. Выбежала и Марпида-царевна, тоже отперла свой хлев. Дверь у нее на деревянной петле скрипнула сильно. Заметил царь, рассмеялся:

— Ждет, что ли, тоже кого Седуниха?

Глянь, а кони идут не в конюшню к зятьям, а в хлев Седуна! Удивляются люди: «Седун, что ли, поймал кобылицу-то с тридцатью жеребятами?» Зашел, правда, в хлев молодец, статный, красивый, — все заметили, да разве признал бы кто в нем Седуна. А молодец вошел в хлев и говорит Марпиде-царевне:

— Ну, сходи-ка, жена, растопи баню — дальняя была дорога, запылился.

Истопили баню, собрался он мыться.

— Сходи, — говорит, — Марпида, позови отца.

Пошла Марпида-царевна к отцу, говорит:

— Приглашает тебя зять в баню.

А тот отказывается:

— Велика честь с Седуном в бане мыться — он и так осрамил меня довольно!

А Седун пришел в баню, подвесил на притолоку пальцы с ног да кожаные ремни со спин свояков — плату их за златорогого оленя да за свинку — золотую щетинку — и стал мыться. Царь же сидел-сидел с гостями да пошел-таки в баню — мыться не мыться, а выманить у Седуна тридцатисаженную кобылицу с жеребятами. Как-никак к себе он ее в хлев загнал… Только заходит царь в баню, а ремни да пальцы его любимых зятьев стук да шлеп его по лбу.

— Чего это ты тут развесил? — спрашивает царь.

— А это, — отвечает Седун, — ремни со спин твоих зятьев да пальцы с их ног — плата мне за златорогого оленя да свинку — золотую щетинку.

Не стал мыться царь, воротился во дворец. А тут и зятья пожаловали с охоты. Неразговорчивые вернулись оба, молчаливые, без добычи.

— А ну-ка, — говорит царь, — разувайтесь, покажите ноги!

Нечего делать, разулись зятья. Глядит царь, а больших пальцев на ногах ни у того, ни у другого нет!

— А теперь, — приказывает царь, — снимите рубахи.

Сняли зятья и рубахи. А там гостей, народу на пиру! Так и покатились все от хохота. Все ведь ждали кобылицу тридцатисаженную — и гости, и слуги, и крестьяне. Смотрят на царевых зятьев-охотников, за животы от смеха схватились. А зятья разутые и раздетые стоят перед всеми, опустив головы, — стыдно им.

— Я вам не то что царство свое, а и кухню не отдам! — говорит царь.

И прогнал он их со двора с их женами, со своими пожитками и слугами:

— Чтобы и духу вашего в моем царстве не было!

Прогнал, а сам тут же отправился в баню.

А Иван уже помылся в бане и, конечно, не Седуном вышел оттуда. Помылся-попарился и молодцем стал статным да сильным! Вернулись они с царем во дворец и семь раз столько же, сколько прежде было, славно пировали-столовались с гостями. Ну, затем, конечно, Иван стал царем, а сам прежний царь в бывшие вышел, стариком остался.

А у Марпиды-царевны настала хорошая жизнь. Верно, и сейчас еще царствует Иван, славно поживает со своей Марпидой-царицей.

МУДРАЯ ДЕВУШКА.

Белорусская сказка

Пересказ М. Булатова

Застигла его ночь на дороге. Темно — хоть глаз выколи. Ничего не видно! Решил он остановиться и заночевать. Разложил костер, спутал коня и пустил пастись. А сам сел возле огня, жарит сало на прутике и ест. Поел, улегся и сразу заснул — очень уж утомился в пути.

А утром пробудился, глядит — и глазам своим не верит: кругом со всех сторон вода, волны так и хлещут, вот-вот захлестнут… Испугался мужик, не знает, что и делать.

«Пропал я, — думает, — не выбраться мне отсюда!..»

А вода все прибывает и прибывает, волны все выше и выше вздымаются… Вдруг видит мужик — вдалеке человек в челне плывет. Обрадовался он: