Вторая книга джунглей

Пурун Бхагат, теряя сознание, опустился рядом с оленем; холодный дождь и трудный подъем убивали его; тем не менее он закричал по направлению рассеянных факелов:

— Остановитесь и пересчитайте, все ли здесь!

Увидав же, что огни собрались вместе, он шепнул оленю:

— Останься со мною, брат. Останься до… конца.

В воздухе пронёсся вздох, превратился в ропот, ропот сделался рёвом; рёв усилился и стал могучим звуком, по силе превосходившим все доступное для слуха; горный откос, на котором стояли беглецы, погрузился в темноту и дрогнул. Потом низкий ровный звук, словно гул органной трубы, минут на пять поглотил остальные шумы, и каждый древесный ствол задрожал. Гул этот замер; звук дождя, падавшего на многие мили каменистой почвы и покрытое травой пространство, изменился; теперь капли глухо барабанили по рыхлой земле. Это поясняло все.

Беглецы молчали; даже жрец не осмелился заговорить с Бхагатом, который спас их. Поселяне скорчились под соснами и не двигались до рассвета; когда же наступил день — взглянули через долину и увидели, что там, где был лес, террасы полей и прорезанные тропинками луга, появилось одно красное веерообразное пятно и на краю его несколько деревьев лежало вверх корнями.

Эта краснота поднималась высоко на гору, служившую для них пристанищем; она запрудила речку, которая начала разливаться, образуя озеро кирпичного цвета. От деревни, от дороги к маленькому храму, от самого святилища и леса позади него не осталось ни следа. Часть горы шириной в милю и в две тысячи футов глубиной свалилась, как отрезанная сверху донизу.

Беглецы один за другим шли через лес помолиться перед своим Бхагатом. Над ним стоял баразинг, но когда люди приблизились, олень убежал; в ветвях жалобно выли лангуры; где-то на горе стонал Сона; Бхагат, мёртвый, сидел, скрестив ноги, прислонясь спиной к дереву, с посохом под мышкой и обратив лицо к северо-востоку. Жрец сказал:

— Созерцайте чудо после чуда; потому что вот именно так должно погребать каждого саньяси. Там, где мы его видим теперь, мы выстроим храм в честь нашего святого.

Ещё не окончился год, когда они возвели над телом своего саньяси маленькое святилище из камней и глины. Окрестные жители назвали эту гору — Гора Бхагата. Люди до сих пор приходят молиться в храм Бхагата и приносят с собой свечи, цветы и другие дары. Но никто из них не знает, что их святой — сэр Пурун Дасс — Р. К. И. И.; Д. Л.; Д. Ф. и так далее, бывший первый министр прогрессивного и просвещённого государства Мохинивала, бывший почётный член и член-корреспондент гораздо большего количества учёных обществ, чем это может принести пользу кому бы то ни было в нынешнем и в будущем мире.

НАШЕСТВИЕ ДЖУНГЛЕЙ

Если вы читали рассказы первой Книги Джунглей, вы помните, как, прикрепив шкуру Шер Хана к Скале Совета, Маугли сказал уцелевшим волкам сионийской стаи, что с этих пор будет охотиться один, и как его братья — четыре волка — объявили, что они станут охотиться вместе с ним. Но трудно в одну минуту изменить жизнь, особенно в джунглях. Стая в беспорядке рассеялась; Маугли же пошёл в пещеру своих волков, лёг и проспал целый день и целую ночь. Потом он рассказал Матери и Отцу Волкам все, что они могли понять из его приключений среди людей, и, когда мальчик заставил утреннее солнце поиграть на лезвии своего ножа, того самого, которым он снял шкуру с Шер Хана, — они согласились, что их сын кое-чему научился. Акеле и Серому Брату тоже пришлось объяснить двоим старым волкам, как они помогли Маугли загнать буйволов в ров. В своё время и Балу поднялся на гору, чтобы выслушать все это, а Багира почёсывалась от восторга при мысли об удачном окончании борьбы Маугли с тигром.

Солнце давно встало, но никто из них не думал ложиться спать; во время разговора Волчица Мать часто вскидывала свою голову и с наслаждением втягивала в себя воздух, когда ветер приносил ей запах шкуры, повешенной на Скале Совета.

— Но без Акелы или Серого Брата, — в заключение сказал Маугли, — я ничего не сделал бы. О матушка, матушка, если бы ты видела, как чёрные домашние буйволы неслись по ложбине или как они теснились в воротах, когда людская стая кидала в меня камни.

— Хорошо, что я не видала последнего, — заметила Волчица Мать. — Не в моих правилах спокойно смотреть, как моих детёнышей, точно шакалов, гоняют взад и вперёд. Уж я то заставила бы людскую стаю поплатиться за это; но я пощадила бы женщину, которая дала тебе молока. Да, пощадила бы только её одну.

— Полно, полно, Ракша, — ленивым тоном сказал Отец Волк. — Лягушечка снова с нами; Маугли вернулся таким мудрым, что его собственный отец должен лизать ему ступни; а что значит одним порезом на голове больше или меньше? Оставь в покое людей.

Балу и Багира в один голос повторили:

— Оставь в покое людей.

Маугли прижался головой к Матери Волчице, с удовольствием улыбнулся и сказал, что лично ему не хочется когда-либо снова видеть человека, слышать человеческий голос или чуять людей.

— А что, если люди не оставят тебя в покое, Маленький Брат? — сказал Акела, приподнимая одно ухо.

— Нас пятеро, — вставил своё слово Серый Брат, окинул взглядом все общество и при последнем слове щёлкнул зубами.

— Мы тоже можем принять участие в этой охоте, — сказала Багира, слегка шевеля своим хвостом и глядя на Балу. — Но почему ты заговорил о людях, Акела?

— Вот по какой причине, — ответил Одинокий Волк, — когда шкуру жёлтого вора повесили на скале, я вернулся к деревне по нашему прежнему пути, наступал на отпечатки своих собственных ног, сворачивал в сторону, ложился, все для того, чтобы запутать след на случай, если кто-нибудь двинется за нами. Когда я настолько запутал его, что сам едва ли разобрал бы, где недавно бежали мои ноги, нетопырь Манг проскользнул между деревьями и повис надо мною. Он сказал: «Селение людской стаи, которая выгнала человеческого детёныша, гудит, точно осиное гнездо».

— Я бросил туда большой камень, — посмеиваясь, заметил Маугли, который, бывало, ради забавы часто кидал спелые орехи в осиные гнёзда, убегал к ближайшему озерку и нырял в воду раньше, чем осы настигали его.

— Я спросил Манга, что он видел. Манг ответил, что Красный Цветок расцвёл у деревенских ворот; что около него сидели люди и держали в руках ружья. Мне по собственному опыту известно, — Акела взглянул на старые засохшие рубцы на своём боку и ляжке, — что люди не берутся за ружья ради забавы. Скоро, Маленький Брат, человек пойдёт по нашему следу, если уже не двигается по нему.

— Но зачем? Ведь люди выгнали меня? Чего же им ещё нужно? — сердито спросил Маугли.

— Ты человек, Маленький Брат, — возразил Акела. — Не нам, Свободным Охотникам, объяснять тебе, что сделают и чего не сделают твои братья, и почему они поступят так или иначе.

Одинокий Волк едва успел поднять свою лапу; нож вонзился глубоко в землю там, где только что была она. Маугли опустил оружие так быстро, что обыкновенное человеческое зрение не уследило бы за движением этого острого лезвия, но Акела был волком; между тем даже собака (а в смысле ловкости ей далеко до волка, своего предка) может мгновенно проснуться от глубокого сна, почувствовав прикосновение наехавшего на неё колёса и отскочить в сторону раньше, чем оно придавит её.

— В другой раз, — спокойно сказал Маугли, вкладывая нож в ножны, — говоря о человеческой стае и о Маугли, не соединяй эти слова вместе.

— Пфф! Острый зуб, — заметил Акела, обнюхивая след, оставшийся в земле от ножа, — однако, живя среди людей, ты потерял верность глаза, Маленький Брат. Пока нож опускался, я успел бы убить оленя.

Багира поднялась на ноги, вскинула голову как можно выше, понюхала воздух, и все мускулы её тела напряглись. Примеру пантеры последовал Серый Брат, но отодвинулся влево, чтобы на него пахнул ветер, который дул с правой стороны; Акела сделал несколько прыжков навстречу ветру и, слегка присев на задние ноги, тоже напряг свои мышцы. Маугли с завистью посмотрел на них. Он обладал таким обонянием, каким одарены не многие люди, но никогда не мог развить, так сказать, тонкой, точно нежнейшая паутина, остроты чутья жителей джунглей, а три месяца, проведённые им в дымной деревне, сильно его притупили. Тем не менее он увлажнил свой палец, потёр им о нос и выпрямился во весь рост, чтобы поймать запах верхних слоёв воздуха, правда очень слабый, зато вполне определённый.