Похищение в Тютюрлистане

Напрасно призывал граф Майонез: «Вперёд, во дворец! У нас будет время окончить пир, ведь мы уже утолили голод!»

Напрасно кричал я: «Братья, это ловушка!»

Пробежав несколько шагов, солдаты вновь чуяли аромат ванили, запихивали в рот апельсины, пережёвывали грозди винограда. Доставая из голенищ конфеты, они грызли их и тут же небрежно выплёвывали, чтобы схватить золотые круги душистого ананаса. Воины лезли вверх, где стояли бочонки с надписью «Блалина». На блабацком это значит — «Малина». Густой и сладкий сок наполнял шлемы. Облизывая усы, захмелевшие гвардейцы врывались в опустевшие дома, где манили ко сну устланные перинами и подушками ложа, еще не остывшие после недавнего бегства хозяев. Суровые ветераны швыряли в угол сапоги и падали на кровать, утопая в мягком пуху. «Никто не заметит, что одного не хватает», — думал каждый из их, мирно засыпая.

Армия таяла на глазах. Лишь самые жадные еще пробирались вперёд. Когда мы дошли до последнего поворота, осталось всего несколько человек.

Перед нами открывался вид на рынок, где столпились полуголые, перепуганные горожане. Нас отделяла от них только хрупкая баррикада из лёгкого, будто крылья бабочек, хвороста, который был скреплён кусочками нуги.

— За мной! — крикнул граф Майонез. Я бросился вперёд и начал бить клювом. Сладкими облаками взвилась в воздух сахарная пыль. Липкая нуга облепила всю шпагу графа, и он с отвращением отшвырнул оружие прочь. Крошки ароматного теста забились в мой клюв. Я время перегибался вперёд, — так отягощал меня мой переполненный желудок, угрожая лопнуть каждую минуту.

Ударив изо всех сил плечом, я пробил брешь. Блабона принадлежала нам!

Однако на рынок нас вбежало только трое, — рухнувшая гора хвороста погребла под собой графа Майонеза. Было слышно, как мечется разъярённый вождь и как с треском ломается сухой хворост.

Мой долг был бежать за королём, и я не мог поспешить на помощь полководцу.

Навстречу нам вышел король Цинамон. Но на его лице не было и тени огорчения.

— Победа! Победа! — закричал я.

— Да, король Цинамон, — сказал Толстопуз, — город уже взят.

— Да, — приветливо усмехнулся король Цинамон, — город взят, но куда делась ваша армия?

— Это была не рыцарская борьба, это была подлая ловушка.

— А кто первый, нарушив международное соглашение, сделал эту пакость с осами?

И тогда, схватив рожок, я вытряхнул из него конфеты и изюм и заиграл сигнал тревоги!

Еще не придя в себя после сна, объевшиеся гвардейцы высыпали на улицы. Многие из них, заслышав металлический голос моего рожка, медленно шли на четвереньках, многие ползли.

Но это неопровержимое доказательство солдатской верности и трогательной любви к монарху волновало до слёз.

Вскоре нас окружил вооружённый отряд. Король Цинамон, видя эту неопомнившуюся после сна и сотрясаемую икотой армию, готовую к отчаянной схватке, к решающему бою, подошёл к королю Толстопузу и протянул ему руку.

— Ты взял Блабону, а я победил твою армию. Наша честь спасена! Помиримся…

Они пожали друг другу руки и поцеловали друг друга в плечо, точно так, как голуби на карнизах потирают свою головку о крыло.

Да, а потом наступило всеобщее братание. Крича от радости, толпа бросилась на нас и понесла нас на руках. Лопнув сапфировыми звёздами, в небо взлетели бесчисленные ракеты.

Что это была за ночь!..

Лишь на третий день удалось вытащить нашу армию из гостеприимных блаблацких альковов. На площади состоялся парад. Оба короля, восседая на помосте, обтянутом малиновым сукном, раздавали воинам награды.

Тогда я получил два ордена — блаблацкий и тютюрлистанский, а мой рожок — золотую цепь.

— А что стало с графом Майонезом? Он не задохнулся?

— Ну, что ты!.. Он вылез из-под хвороста здоровёхонек, только слегка припудрен сахаром. Граф получил великолепный пергаментный свиток с печатями и новым гербом «Облизанная ступня».

Под непрестанные крики ликования прошли, по-братски обнявшись, солдаты обеих армий. Дождь цветов падал с балконов. Даже старые ветераны не помнили более волнующей минуты.

Чего только нам не обещали!.. Каждый окончивший службу солдат должен был получить грядку, на которой он имел право сажать редиску; по субботам нам было разрешено бесплатно кататься на лодке в городском парке. А под новый год нам должны были выдавать по пять блинов с розовым вареньем, собственноручно испечённых королевой Клепонией.

Увы, время уносит всё!..

Даже Узелок должен был стать помощником королевского портного и носить подушечку с иглами, а рыжий Прыг, выучи он таблицу умножения, стал бы правой рукой казначея.

Потом переменилось… Забыли о нас… Забыли…

Впрочем, может быть, во мне говорит обида… С тех пор прошло немного времени, а мой гребень уже седеет. Старость не за горами, а я еще ничего не добился в жизни.

Петух грустно задумался. Костёр догорал.

Ночной гонец

Звери пристально смотрели на угасающий огонь. Неожиданно послышался тихий плач. Петух наклонил голову, чтобы лучше слышать. Мышибрат насторожил уши.

— Кто-то плачет, — шепнул он.

Казалось, это всхлипывают огорчённые дети. Слышались многочисленные голоса. Из чьих-то глаз капали обильные слёзы. Мышибрат наклонился; маленький зверёк, величиной с маковое зерно, подпрыгнул вверх и, отскочив от его носа, пропал в темноте. Справа и слева от кота скакали чёрные точки.

Хитраска беспокойно шевельнулась.

— Идите сюда, глупышки, — шепнула она.

Плач стал утихать, словно обиженные дети спрятали голову во что-то мягкое и пушистое. Лисица закрыла мордочку лапой и негромко зевнула, притворяясь, что засыпает.

— Признайся, Хитраска, кого ты от нас прячешь.

— Что я могу поделать, если они такие впечатлительные… Сейчас же в слёзы…

— А кто?

— Ну, мои блохи, — шепнула лиса, краснея.

Капрал Пыпец удивлённо тряхнул крыльями, а Мышибрат почесал шею.

— То-то я чувствую, что меня кто-то кусает.

— Не болтай глупостей, они не кусаются. Я кормлю их крошками. Они так привязались ко мне… Эти блошки иногда только щекочут мне кожу, когда, зарываясь в мех, играют в прятки. Но они никогда не кусаются.

— Откуда же у тебя, Хитраска, блохи? — удивился петух.

— О, это длинная история…

У меня стало тяжело на сердце, когда я узнала об их отчаянном положении. Я взяла малюток на воспитание от одного пуделя. Бедную собаку хозяева выгнали под старость из дому. Он продавал тряпки, собирал разбитые стёкла и кости на помойках… Вы знаете, что я без детей жить не могу. Меня утешает, что я их воспитываю и обучаю хорошим манерам…

— Блоха всегда останется блохой, — сказал с сомнением петух.

Мышибрат недоверчиво покрутил головой. Его блестящие зрачки стали узкими, как месяц в новолуние.

— Слышите!? — мяукнул он. Выгнув дугой спину, кот гневно фыркнул. Петух вскочил на ноги, схватил трубу и узелок, а Хитраска прыгнула в сторону и пропала в темноте. Слышно было, как она шопотом успокаивала перепуганных блох.

Под тяжёлыми шагами ломались ветки. Какой-то великан напрямик через лес. Наконец, у костра с храпом остановился огромный взмыленный конь. Всадник поднял высоко над головой факел.

— Эй, люди! — крикнул он хриплым голосом.

Петух выступил вперёд. При свете факела его рожок сверкнул, как жерло начищенной пушки.

С минуту они смотрели друг на друга. Неожиданно всадник опустил голову, застонал в отчаянии и, забывая, что он в Тютюрлистане, воскликнул:

— Бларолевна блахищена!!!

Факел выпал у него из рук и, шипя, погас на влажной траве. Гонец повернул коня, вонзил ему в бока острые шпоры и пропал в темноте. Вновь послышался треск ломаемых сучьев и шелест падающих листьев.

— Это на блабацком, — шепнул побледневший петух, — похищена королевна, — вы понимаете, ко-ро-лев-на…