Первая заповедь блаженства

Вскоре после их прибытия Эстонец пригласил нас на кухню и усадил за длинный деревянный стол. Потом явились пациенты из старшей палаты и уселись рядом с доктором. Еду на завтрак подали просто отвратительную, да к тому же лицезрение старших пациентов здорово испортило мне аппетит. Вели они себя ужасно, — смеялись, шутили, подкалывая друг дружку — впрочем, как и положено обычным.

Новенькие — напротив, сидели с постными рожами, притворяясь, что не видят никого и ничего вокруг себя. Просто умереть со смеху. Настоящие психи с манией величия. Строят из себя оскорблённых гениев. Неужели непонятно, что в этом дурдоме один-единственный настоящий гений и вообще нормальный человек — я?!

Похоже, новенькие об этом догадывались. Во всяком случая, я заметил, что они во всём подражают мне. Если к ним обращался доктор или кто-нибудь из старших, они точно так же как я молчали в ответ. За обедом они, скорчив недовольную мину, точно так же отодвинули от себя тарелки с супом, и так далее.

К вечеру у меня от всего этого чуть не началась истерика, но я сдержался. Однако заметил, что у остальных новеньких глаза тоже на мокром месте. Приятно, конечно, быть примером для подражания, но всему же есть предел! Я решил, что с меня хватит. Когда настало время ложиться спать, я решил, что больше не встану с кровати — назло всем этим дуракам и толстому Эстонцу.

Но в результате, нынче утром все новенькие, вместо того, чтобы пойти на завтрак, остались в постели! Врачи, как ни странно, ничуть не обеспокоились.

— Ну, каково загораете, орлы? — весело гаркнул Дядя Фил.

Неожиданно мой сосед слева подал голос.

— Я жду, когда меня начнут лечить! — не глядя на врачей, с убийственной насмешкой проговорил он.

Это был тот самый патлатый Поэт. Я чуть не фыркнул. Подумаешь, оратор! Если бы я не дал себе слово больше никогда в жизни не разговаривать с врачами, я бы сказал им то же самое!..

— Лечить? — обрадовался страшный Дядя Фил. — Это сколько угодно!.. Сейчас всех вылечу!

И он бодро щелкнул пряжкой ремня. Я не выдержал и зажмурился, натянув на голову одеяло. Если бы я мог унизиться до разговоров с придурками, я бы высказал Поэту всё, что я о нём думаю!..

— Доктор Кузнецов, это не ваши пациенты, — с прохладцей в голосе заметил господин Томмсааре.

— Хотел поделиться опытом, — разочарованно вздохнул доктор Кузнецов. — Зря ты отказываешься. Отличный метод.

— У меня свои методы, — равнодушно промолвил Эстонец.

— Знаем мы их! — фыркнул Дядя Фил.

Эстонец помолчал немного.

— Вы подрываете мой авторитет в глазах пациентов, — сообщил он, наконец. — Давайте выйдем.

Дверь палаты захлопнулась. Я сбросил с головы одеяло и напряг свой абсолютный слух. К счастью, Дядя Фил говорил довольно громко.

— Они не встали на завтрак, и ты не завтракал тоже, — сердился он. — Если они пропустят обед, ты опять не станешь есть… А к ужину кто-нибудь из старших подложит тебе на стул ежа, ты его накажешь…

Эстонец что-то сказал. Дядя Фил взорвался окончательно.

— Да не ежа! — взревел он. — Ты накажешь хулигана, оставишь его без ужина, а значит, и сам без него останешься! Ты же у нас принципиальный!

Эстонец снова что-то сказал.

— Самое большее через неделю ты протянешь ноги! Вот и весь твой метод! — горячился доктор Кузнецов. — У тебя девять новеньких! А что, если они договорятся между собой и станут голодать по очереди?!

Я горько усмехнулся. Нет, я не стану разговаривать со всеми этими идиотами, даже если это единственный способ разделаться с толстым доктором…

Спустя некоторое время в палату заглянул дежурный из старших.

— Эй, салаги, вы обедать будете? — нагло спросил невежа.

— Значит, не будете, — не услыхав в ответ ни слова, решил он.

Через полчаса по корпусу поплыли вкусные запахи. Я уткнулся носом в подушку…

— Что, так они с утра и лежат? — сочувственно произнес приятный женский голос.

Прошло еще несколько часов. Я только что встретил презрительным молчанием приглашение на полдник и теперь потихоньку жевал одеяло. Поэт накрыл голову подушкой и сотрясался от беззвучных рыданий. Эстонец окинул палату изучающим взглядом и сказал:

— Нет, с утра они лежали гораздо спокойнее…

Стоявшая рядом с Эстонцем элегантная пожилая дама в длинном тёмном платье слегка вздохнула:

— Бедные дети!.. Каарел, хотите, я вам помогу? Уверяю вас, ласковые слова быстро поднимут этих больных с постели…

— Вряд ли, Анна Стефановна, — сказал Эстонец. — Ведь это мальчики…

— Вы хотите сказать, что мой метод годится только для девочек? — спросила дама.

— Нет. Я хочу есть, — ответил Эстонец.

— Именно об этом я и желала поговорить, — призналась дама, — давайте выйдем на минутку…

К счастью, дверь она прикрыла неплотно.

— Карел, вы уверены, что это так необходимо — страдать вместе с теми, кто сам себя наказал? — взволнованно проговорила гостья.

— Конечно, — убеждённо ответил Эстонец. — Это необходимо!

— Интересно было бы узнать, что натолкнуло вас на эту идею, — продолжала допрос Анна Стефановна.

Со стороны Эстонца последовало долгое обескураженное молчание.

— Священное Писание, — растерянно произнёс он наконец. — Отец Михаил сказал: надо поступать как Христос… Он как раз и страдал с теми, кто сам себя наказал… Разве отец Михаил был неправ?

Теперь замолчала гостья.

— Все ясно, — вздохнула она пару минут спустя.

Дверь скрипнула: Анна Стефановна снова заглянула в палату.

— И где тут ваш знаменитый Илья Арсеньев? — неожиданно спросила она; что ж, надо признать, она довольно приятная и неглупая женщина…

Я случайно встретился глазами с Эстонцем и поспешно уставился в потолок.

— Ну, и чего в нем особенного? — немного полюбовавшись мною, поинтересовалась Анна Стефановна.

Ведьма старая!..

— Это моя врачебная тайна, — промолвил господин Томмсааре.

За окном потихоньку вечерело. Сад наполнили золотые сентябрьские сумерки. Палата новеньких утонула во мраке отчаяния.

Поэт, завернувшись в одеяло, хныкал во весь голос. В углу кто-то жалобно стонал. Я, вцепившись зубами в подушку, дрожал от страха. Мне не давал покоя ужасный вопрос: а сколько времени человек может прожить без еды? Эстонцу что — он вон какой жирный! А я?! А вдруг я уже умираю? Вот прямо сейчас возьму и помру!..

— Эй, салаги! — в палату в очередной раз влетел развеселый дежурный.

При его появлении по комнате пронесся голодный вой.

— Ну, как насчет ужина? — спросил дежурный. — Картошечка, ммм, объеденье! С котлетками, а? Что, не проголодались? Ну, как хотите…

Вой сделался громче. Но тут из коридора послышался голос Эстонца:

— Дежурный, прекратите издеваться над больными. Накрывайте на всех.

Вой утих. Мои соседи высунули носы из-под одеял. Они не поверили своему счастью.

"Он думает, что купил меня! — думал я, лихорадочно натягивая штаны. — Как бы не так! Он надеется, что я буду благодарен ему за его милости! Дудки!"

Растолкав столпившихся у двери палаты больных, я ринулся на кухню.

Стол был уже накрыт.

— Извини, но здесь сидят старшие, — обратился ко мне второй дежурный, когда я набросился на приглянувшуюся мне порцию.

Я, конечно, не стал объяснять ему, что я свободный человек и вовсе не собираюсь подчиняться здешним дурацким порядкам.

— Эй ты! А ну, отвали! Это мое место!

Подбежавший ко мне долговязый парень… ВЫДЕРНУЛ ИЗ-ПОД МЕНЯ СТУЛ!!!

Грохнувшись на пол, я не почувствовал боли. Сгорая от неописуемого унижения, я тотчас вскочил на ноги. Старшие — все, кроме второго дежурного — заливались счастливым смехом. В глазах новеньких читалось молчаливое одобрение. Я озирался, как затравленный зверь…

В кухню вошел Эстонец.

— Скамейкин уронил новенького! — хрюкая от удовольствия, сообщил доктору первый дежурный.

— Скамейкин, без ужина! — бросил виновному доктор. — Илья, ты не ушибся? — спросил он, садясь за стол и отодвигая свою тарелку в сторону.