Истории из Бедокурии

Вылетела курица из кастрюли, клюнула своим алмазным клювом, и ведьмы не стало.

В то же мгновение принцесса открыла глаза и встала с постели живая, здоровая и такая же красивая и славная, как прежде.

Король приказал стражнику убрать саблю в ножны, а чародею сказал:

— Живого бульона ты, конечно, не сварил, но твоя курица спасла мою дочь от смерти. За это я не только дарю тебе жизнь, но и отдаю полкоролевства.

Обрадованный чародей в благодарность подарил принцессе невезучую курицу. С той поры курица жила в королевском дворце, и каждый день ей подавали на золотом блюде зёрна пшеницы, а на серебряном дождевых червей. А когда она выходила на прогулку, то десять пёстрых петухов шествовали впереди неё, десять позади, а десять по бокам. И все тридцать кукарекали что есть мочи и возглашали: «С дороги! Посторонись! Идёт курица её высочества принцессы, самая везучая, самая счастливая курица в мире!»

Но курица мысленно говорила себе: «Ах, если бы меня могли видеть мои сестрички и величественный, блистательный петух, которые живут у чародея! Но они меня не видят, и потому ничто меня не радует. Ко-ко-ко, какая же я невезучая!»

История про день, когда всё шло шиворот-навыворот

Ранним утром, когда мама проснулась, папа ещё спал. Он лежал, накрытый прикроватным ковриком, а одеяло было аккуратно расстелено на полу. «Ох! — вздохнула мама. — Опять наступил сумасшедший день, когда всё идёт шиворот-навыворот. Надо взглянуть, как там дети».

Она вошла в комнату дочки. Девочка ещё спала. Её ноги лежали на подушке, а голова под одеялом. Когда мама положила её правильно, девочка пробормотала: «А я никакой не огурец!» — рассмеялась и опять уснула.

Одеяло на кровати Кнулли-Булли вздымалось горой, но самого его не было видно. «А-а, — подумала мама. — Мальчик накрылся с головой». Она откинула одеяло — в постели лежала корова!

— Простите, уважаемая корова, вы не скажете, где Ули?

Корова что-то спросонок промычала и снова закрыла глаза.

«Нет, с этим днём навыворот с ума можно сойти, — вздохнула мама. — Присяду-ка и отдохну немножко». Она села на стул, а стул вместе с нею поскакал на кухню. На кухонных часах было восемь.

— Ой! — воскликнула мама. — Пора готовить завтрак!

И она снова взглянула на часы: они показывали десять. Тогда она внимательно присмотрелась и увидела, что на часовой стрелке катается Ули.

— Слезай немедленно! — приказала мама. — Из-за тебя время перепуталось. Лучше помоги мне приготовить завтрак.

Ули сейчас же вскочил на пролетавшую муху, пришпорил её и — р-раз! — опустился на пол.

Мама и Ули поспешно положили на плиту дрова и уголь, налили в печку воды, чиркнули спичкой и зажгли воду. Когда вода и уголь закипели, мама принесла из кладовки лукошко с яйцами.

— Сколько же яиц надо приготовить? — вслух размышляла она. — Значит, так: четверо взрослых и двое детей, четыре и два будет три. — Мама разбила девять яиц и вылила их на уголь.

— Мама, а что у нас сегодня будет? — поинтересовался Ули.

— День сегодня ненормальный, — ответила мама. — Я сделаю глазунью.

— Нет, — сказал Ули, — сделай яичницу.

— Нет, — рассердилась мама, — я сделаю глазунью!

— А я хочу яичницу! — крикнул Ули. — Сделай яичницу!

Растворилась дверь, и в кухню вошла белая лошадь.

— Дети, перестаньте спорить, — сказала она. — А то мне придётся вас наказать. Яичница и глазунья — это одно и то же. Разденьтесь, пожалуйста, потеплее: мы сегодня поедем в гости к тёте в город Фельдберг. Я уже запрягла папу.

Лошадь вышла, и тут раздался тоненький голосок:

— Я тоже хочу с вами! Я тоже хочу поехать!

— Это Мицци! — удивлённо сказала мама и выдвинула ящик кухонного стола. Действительно, там среди вилок, ложек и ножей лежала кошка.

— Ой, как я плохо спала, — зевнула она. — Какая-то вилка истыкала мне бок, а ложка всё время пыталась залезть в рот.

— Надо быть внимательней, Мицци, — строго сказала мама. — Ты ведь положила на свою постель половник, а сама легла с ложками.

Правда, на кошкиной подстилке лежал половник в ночной рубашке и крепко спал.

— Кыш с моей постели! — зашипела Мицци. Половник вскочил, сбросил ночную рубашку, нырнул в умывальный тазик и быстро-быстро начал перечерпывать из него воду в ведро.

— Вот как умываются воспитанные половники! — заявил он, смеясь серебряным смехом.

Лошадь щёлкнула кнутом. Она уже сидела на козлах, а папа, запряжённый в коляску, стоял, уныло понурив голову. Когда все расселись, он повернулся и глянул, сколько народу в коляске. Если бы седоков оказалось слишком много, он просто-напросто отказался бы везти.

— Все сели? — спросила лошадь. — Н-но, папа!

— Стойте! — закричала мама. — А где тётушка Палич?

— Здесь я, — отозвалась тётушка. — Лошадь велела мне висеть сзади и сверкать глазами вместо задних фонарей, иначе в Фельдберге полицейский Хойер нас оштрафует.

— А Пегги где? — продолжала мама.

— Пегги провинилась, — отвечала тётушка Палич, — и я не пустила её.

— А что она натворила?

— Глаза мне тряпочкой не протёрла, очки не втёрла, — рассказывала возмущённая тётушка Палич, — и я в наказание велела ей к нашему возвращению дочиста вылизать пол.

— Н-но! — снова скомандовала лошадь, и папа тронул рысью. Но, добежав до подъёма на Шенфельд, он вдруг заартачился, попятился и вкатил коляску задним ходом обратно во двор.

— Папа, что это ты?! — удивился Ули и схватил его под уздцы. Лошадь снова щёлкнула кнутом, и тогда папа галопом помчался по деревне. Все окна пялились сквозь людей и лопались от хохота, встречные свиньи останавливались и приподнимали шляпы, а старая акация так развеселилась, что встала на ветки и задрыгала в воздухе корнями.

Только они выехали из деревни, как на дороге возле кривой вербы им повстречалась большущая лужа.

— Тпр-ру! — крикнула лошадь и натянула вожжи. Но было уже поздно. Папа растянулся во всю длину и отказывался подняться.

— Худо дело, — сказала лошадь. — Придётся нам поехать шиворот-навыворот. Ну что ж, посадим папу в коляску и повезём его все вместе.

Так и сделали.

В Фельдберг прибежали очень быстро.

У дверей стояла фрау Вендль и возмущалась:

— Ну кто так поздно приезжает в гости? Я уже перестала ждать. А ну, живо мыть посуду.

Не успели они войти в дом, как появился полицейский Хойер.

— А где задние фонари у вашей коляски? — спросил он.

— Извините, господин полицейский, — сказала лошадь, — у нас вместо задних фонарей тётушка Палич глазами сверкает.

— Не вижу, — заявил Хойер. — Сами посмотрите.

Все посмотрели и не увидели глаз.

— Где же они? — испугалась лошадь. — Неужели тётушка Палич их обронила?

Но тут тётушка проснулась.

— Ах, простите, — зевая, сказала она, — было так жарко, меня укачало, я вздремнула и на минутку закрыла глаза.

— Раз глаза у вас были закрыты, значит, никто задних фонарей не видел, а из этого следует, что у вас их не было. Поэтому я вынужден арестовать вас.

— Ладно, — согласились все.

Но фрау Вендль попросила:

— Хойер, позвольте им сначала вымыть посуду.

— Конечно, конечно, пусть сначала помоют, а потом я их арестую. Я, пожалуй, тоже помогу…

В кухне, куда привела их фрау Вендль, на всех столах и стульях, на плите и на полу громоздилась грязная посуда.

— Ой-ой-ой! — ужаснулась мама. — Вот уж тощища перемывать эти горы! Нет, я лучше на радиоприёмнике помузицирую.