Огромное окно

— Давай сюда старуху, сирота, — сказал голос, и Вайолет похолодела, узнав Капитана Шэма. Она бросила взгляд на Тетю Жозефину, которая, явно нервничая, наблюдала за Вайолет.

— Простите, — сказала Вайолет в трубку, — вы должно быть, ошиблись номером.

— Не шути со мной, гнусная девчонка… — начал было Капитан Шэм, но Вайолет быстро положила трубку.

— Спрашивали танцевальную школу «Попрыгунья», — солгала она. — Я сказала, что они не туда попали.

— Какая ты храбрая девочка, — пробормотала Тетя Жозефина. — Прямо взяла и сняла трубку.

— Тут нет ничего опасного, — заметила Вайолет.

— А вы разве никогда не подходите к телефону, Тетя Жозефина? — удивился Клаус.

— Раньше всегда подходил Айк, — ответила она, — а для безопасности он надевал специальную перчатку. Но сейчас я посмотрела, как ты подошла к телефону и, пожалуй, в следующий раз попробую взять трубку сама.

Опять зазвонил телефон, и Тетя Жозефина опять вздрогнула.

— Господи, — сказала, — я не думала, что он зазвонит так скоро. Какой насыщенный вечер.

Вайолет посмотрела на телефон, она знала, что это снова Капитан Шэм.

— Мне подойти? — спросила она.

— Нет, нет. — Тетя Жозефина направилась к звонившему маленькому телефону с таким видом, будто перед ней был огромный лающий пес.

— Я говорила, что попробую сама, и я попробую.

Она перевела дух, вытянула дрожащую руку и сняла трубку.

— Алло! — сказала она. — Да, это я. Ах, здравствуйте, Капитан Шэм. Как приятно слышать ваш голос. — Тетя Жозефина прислушалась, и щеки ее опять запылали. — Это очень мило с вашей стороны так говорить, Капитан Шэм, но… Что? Ну хорошо, хорошо. Очень мило, Джулио. Что? Что? О, чудесная мысль. Подождите, пожалуйста, минутку. — Она прикрыла трубку ладонью и обернулась к детям. — Вайолет, Клаус и Солнышко, пойдите к себе в комнату. Капитан Шэм… Я хочу сказать Джулио, он попросил называть его по имени… готовит вам сюрприз и хочет обсудить его только со мной.

— Не надо нам сюрпризов, — пробурчал Клаус.

— Как это не надо — надо. Ну же, быстренько бегите, чтобы вы не подслушивали, пока мы обсуждаем сюрприз.

— Мы не собираемся подслушивать, — запротестовала Вайолет. — Но по-моему, нам лучше остаться тут.

— Может быть, вам непонятно значение слова «подслушивать»? — предположила Тетя Жозефина. — Оно значит «слышать чужой разговор». Если вы останетесь здесь, вы поневоле будете подслушивать. Пожалуйста, идите в свою комнату.

— Мы знаем, что значит «подслушивать», — пробормотал Клаус, но все же поплелся за сестрами по коридору в комнату. Там они в расстройстве молча поглядели друг на друга. Вайолет сняла с постели детали игрушечного тормозного вагона, которые хотела исследовать вечером, все трое улеглись на кровать и хмуро уставились в потолок.

— А я-то думала, мы здесь будем в безопасности, — мрачно произнесла Вайолет. — Думала, тот, кто боится агентов по продаже недвижимости, не подружится с Графом Олафом, как бы он ни маскировался.

— Думаешь, он и вправду дал пиявкам отъесть себе ногу? — спросил с содроганием Клаус. — Ради того, чтобы избавиться от татуировки?

— Чойн! — крикнула Солнышко, что, возможно, означало: «Пожалуй, это было бы чересчур даже для Графа Олафа».

— Я согласна с Солнышком, — сказала Вайолет, — я думаю, он выдумал историю про пиявок, чтобы разжалобить Тетю Жозефину.

— И ему это удалось. — Клаус вздохнул. — Она проглотила его слезливую историю с наживкой, крючком и грузилом.

— Она хотя бы не такая доверчивая, как Дядя Монти, — заметила Вайолет. — Он поселил Графа Олафа прямо у себя в доме.

— Зато тогда Олаф был у нас на глазах, — возразил Клаус.

— Обер! — возразила Солнышко, возможно, желая сказать нечто вроде: «Но это не помогло нам спасти Дядю Монти!»

— Как вы думаете, что он задумал на этот раз? — задала вопрос Вайолет. — Может, собирается вывезти нас на озеро в парусной лодке и утопить?

— А может, думает столкнуть с горы целиком весь дом? — высказал предположение Клаус. — И свалить это на ураган Герман?

— Хафту! — мрачно крикнула Солнышко, возможно, желая сказать что-то вроде: «А может, он хочет подложить озерных пиявок нам в постель?»

— Может быть и то, и другое, и третье, — подытожила Вайолет. — Повторяй не повторяй «может быть» сколько угодно раз — нам это ничего не дает.

— А что если позвонить мистеру По и рассказать, что объявился Граф Олаф. Может быть, он бы приехал и увез нас отсюда?

— А вот это самое сомнительное «может быть», — сказала Вайолет. — Мистера По не удается никогда ни в чем убедить, а Тетя Жозефина не верит нам, хотя и видела Графа Олафа своими глазами.

— Она даже не подозревает, что видела Графа Олафа, — печально проговорил Клаус. — Она считает, что видела Капитана Шэма.

Солнышко вяло покусала голову Красотки Пенни и пробормотала «Поч!», возможно, желая сказать: «Джулио!»

— В таком случае уж и не знаю, что делать, — сказал Клаус. — Остается только держать глаза и уши открытыми.

— Дум, — согласилась Солнышко.

— Вы оба правы, — сказала Вайолет. — Нам остается быть все время начеку.

Остальные двое Бодлеров кивнули с серьезным видом, но холодный комок в желудке не исчезал. Все сознавали, что быть начеку — недостаточное средство самозащиты против такого, как Капитан Шэм, и по мере того, как близилась ночь, им становилось все больше и больше не по себе. Вайолет подвязала волосы лентой, чтобы они не лезли в глаза, и явно пыталась придумать какой-нибудь план, но шел час за часом, а ей ничего не приходило в голову. Клаус сосредоточенно уставился в потолок, как будто там было написано что-то очень интересное, но часы шли, а никакой пользы из созерцания потолка он не извлек. Солнышко же кусала и кусала голову Красотки Пенни, но сколько бы она ни кусала, это не помогло ей придумать ничего такого, что бы сняло с Бодлеров груз тревог.

У меня есть приятельница по имени Джина-Сью, она социалистка, так вот у нее есть любимая поговорка: «Поздно запирать конюшню, когда лошади уже украдены». То есть попросту говоря, лучшие из планов порой рождаются, когда уже поздно. Так, к сожалению, произошло и с бодлеровскими сиротами и их намерением быть начеку. После нескольких долгих часов тревожного ожидания вдруг послышался страшный треск разбитого стекла, и они сразу поняли, что план их был далеко не лучшим.

— Что это за шум? — Вайолет вскочила с кровати.

— Как будто бы разбилось стекло, — обеспокоенно проговорил Клаус, направляясь к двери.

— Весту! — крикнула Солнышко, но брату и сестре некогда было разгадывать, что она имела в виду, — все трое уже бежали по коридору.

— Тетя Жозефина! Тетя Жозефина! — позвала Вайолет, но никто не откликнулся. Она вгляделась в одну, в другую сторону коридора — все было тихо. — Тетя Жозефина! — позвала Вайолет еще раз.

Она первой вбежала в столовую, остальные за ней, но и там они не увидели своей опекунши. На столе по-прежнему горели свечи, бросая колеблющийся свет на визитную карточку и тарелки с холодной лимонной похлебкой.

— Тетя Жозефина! — еще раз крикнула Вайолет, и дети кинулись назад, в коридор, к двери в библиотеку. На бегу Вайолет поневоле вспомнила, как они выкликали имя Дяди Монти ранним утром, перед тем как обнаружили случившуюся трагедию.

— Тетя Жозефина, — звала она, — Тетя Жозефина! — Вайолет вспомнила, как не раз звала родителей, просыпаясь по ночам от сна, который снился ей так часто: тот страшный пожар, который унес жизни родителей. — Тетя Жозефина! — окликнула она свою опекуншу, подходя к библиотечной двери. Вайолет вдруг испугалась, что тетя Жозефина, возможно, уже не в состоянии слышать ее крики.

— Смотрите! — Клаус показал на дверь. К двери кнопкой был приколот сложенный пополам листок бумаги. Клаус отцепил его и развернул.

— Что там такое? — спросила Вайолет, а Солнышко вытянула шейку, чтобы лучше видеть.

— Записка, — ответил Клаус и прочел ее вслух: — «Вайолет, Клаус и Солнышко, когда вы будете читать эту записку, моя жизнь уже придет к ее концу. Моя душа оледенела, как оледенел Айг, жизнь стала нивыносимой, и я безроботно плинимаю сваю учясть. Вам, детям, не понять, чтоп отчаенная судьба сделала вдовицу такой нещасной, что превела ее к такой крайности. Но только знайте: мне так лучше. Вырражая мою последнюю волю и решение, оставляю вас троих на папечение Капитана Шэма, доброго и благородного человека. Пожалуйста, думайте обо мне хорошо несмотря на мой ужасный поступок.