Сказки

— Граф идет! — испуганно вскрикнула колдунья, мигом оседлала свое помело и взвилась ввысь.

— Ну, погоди, доберусь я до тебя, проклятая! — пригрозил ей граф плетью. — Думаешь, долго я твои шутки терпеть буду?.. А ты что здесь делаешь? — накинулся он на Яноша.

— Ничего, господин граф. Я к твоей милости шел, в батраки наниматься…

Смерил его граф взглядом с головы до ног. Видит, парень крепкий, выносливый.

«За троих работать будет», — подумал, а сам ворчит: — В батраки, в батраки! Все вы у меня служить метите. Ну, ладно! Ступай к старшему слуге, скажи, чтоб тебя на работу поставил…

И стал Янош батраком у толстого графа. Познакомился он со всеми распорядками на барском дворе. А надо сказать, что этот барин был никчемный человек. Только и делал, что ел. Каждый день с зарей начиналась в усадьбе страшная суматоха. Повара, ключники, лакеи метались по двору, спешили ублажить ненасытную утробу чванного своего хозяина. Скоро и Янош стал различать, кто из слуг к чему приставлен, и кто самый старший. Вокруг старших слуг роились десятки подсобных, по роду службы и по умению. Так, например, один из слуг заведовал графскими жилетками, и под его началом работало девять жилетников, которые только и делали, что заботились о жилетках графа, заполнявших девяносто девять шкафов. Жилетники подбирали жилетки по цвету, чистили их от пыли и от моли и время от времени проветривали на солнце, чтобы жилетки не пахли лежалым. Под рукой старшего меховщика работали девять помощников, которые ухаживали за бесчисленными шубами и шапками графа. Янош попал в подручные к старшему конюху. В графских конюшнях стояли дорогие кони и девять конюхов чистили их до блеска щетками, кормили, поили и вываживали. В первый же день Янош облюбовал одного вороного жеребца и решил обскакать на нем графское имение. Жеребец мчался как ветер, а парень так лихо гикал, будто весь мир принадлежал ему одному. Вдруг навстречу ему выезжает графская коляска, а в ней граф, развалясь на подушках. Он объезжал свои владения. Увидел граф Яноша верхом на своем вороном жеребце.

— Стой! — кричит.

Янош снял шапку и остановил жеребца у графской коляски. Тут граф поднял плетку и вдруг изо всех сил огрел лошадь. Граф по Яношу метил, да тот вовремя нагнулся, вот удар и пришелся по лошади. Всхрапнул жеребец, да как ударит задними ногами, коляску-то с графом и опрокинул.

Крики и проклятия графа были слышны за добрую версту. Напрасно бился он, красный, как рак, под опрокинутой коляской и старался вылезти из-под нее. Кучер спрыгнул на землю, а помочь не помогает — стоит, усмехается, на несчастного графа глядит. А потом подмигнул Яношу, да и говорит:

— Убирайся отсюда, парень, подобру-поздорову. Как выберется барин из-под коляски, не миновать тебе трепки.

Янош умчался на лошади, а кучер помог графу выбраться из-под коляски, на ноги встать.

— Где же этот мерзавец, этот бродяга? — были первые слова графа.

— Не знаю, ваша светлость! Сбежал, поди, пока я тут с коляской возился.

Ох, и ругался же граф! Гремел, грозил, а вернувшись в поместье, приказал подать себе в три раза больше еды, чем обычно. Стали повара ему на стол гусей и свиней подавать, а граф все ел да ел, просто страшно за него становилось. Наевшись досыта, приказал он позвать к себе Яноша. Только вошел парень, а граф как швырнет него золоченым подносом!

— Как ты смел, негодник, мне перечить? — кричит.

— А нельзя ли повежливее? — попросил Янош. — И что это у вас за привычка подносами швыряться?

Граф только рот разинул, сразу даже не нашелся, что сказать. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь так ему отвечать осмеливался.

А придя в себя, позвал приказчика и велел Яноша в подвал запереть.

Пошел граф в свою спальню, встал перед камином и зовет:

— Где ты, ведьма?

Послышался шум и гул, и появилась из трубы — верхом на помеле Колдунья-Железный-Нос… Стоит, дрожит, на графа взглянуть не смеет.

— Слушай, ведьма! — начал граф. — С некоторых пор, вижу я, ты только глупостями занимаешься, ничего дельного не делаешь. Слышно, крестьяне меня обкрадывают, дрова из лесу вывозят, а ты и не думаешь их пугнуть.

— Прости меня, батюшка-граф! — заныла ведьма. — Уж больно я одряхлела! Теперь разве только ребята, глядя на меня, пугаются…

— Смотри, подтянись!! — неумолимо продолжал граф. — Не сумеешь крестьян в страхе держать, не будет тебе житья на белом свете!

— Делаю, что могу, ваша светлость! — захныкала колдунья, и нос ее печально повис над подбородком.

Ругал ее граф, ругал, а потом вдруг и говорит:

— Я там, в подвал одного смутьяна, батрака, запер, Яношем зовется. Ступай-ка, поучи его уму-разуму!

— Яноша?! — крикнула в испуге колдунья. — Приказывай, что угодно, батюшка, — все выполню, только бы с Яношем дела не иметь! Он меня не боится, над моим колдовством смеется… Ох, до чего я, бедная, дожила!

Нахмурился граф.

— Так, говоришь, он ничего не боится? Ну, тогда мы ему голову снимем, чтобы другим неповадно было!

А между тем слуги отвели Яноша в глубокий подвал и заперли в темной, сырой каморке, куда дневной свет проникал лишь сквозь узкую отдушину. Когда глаза немного попривыкли к темноте, стал Янош осматриваться. Видит — в углу что-то чернеется, каменных стен темнее. Подошел Янош, глядит, растет в том углу высокая, черная, как смоль, трава. Янош-то голоден был. Сорвал он листочек и принялся жевать. Стоит у отдушины, глядит на далекое небо и думает:

— Отчего я не муха? Вылетел бы отсюда через отдушину! Только он это подумал, побежали у него мурашки по всему телу, и не успел парень глазом моргнуть, как превратился в муху. Вылетел он в отдушину из своей сырой темницы и полетел над лугами, над полями. «Ну, вот я и на воле! — обрадовался Янош. — Как бы мне опять стать человеком?» Только подумал, как опять почувствовал, будто мурашки по телу забегали. И стал человеком, как прежде.

Вспомнился Яношу тот старик, с которым он повстречался на дороге, и понял Янош, что, сам того не ведая, нашел волшебную черную траву, ту, с которой человек во что хочет превратиться может. «Так вот оно что! — подумал Янош. — Ну, теперь, держись, ваша светлость!»

Еле-еле дождался он, пока стемнело. А когда взошла луна, обернулся Янош снова мухой и влетел в графскую спальню. Сидит и ждет. Вошел граф, разделся и улегся в кровать. А Янош подождал немного, и, как только в комнате раздался громкий храп графа, обернулся медведем.

И пошел медведь графа мять, с лапы на лапу перекидывать, со спины на брюхо перекатывать. А граф обмер со страху, увидев над собой оскаленную морду свирепого зверя. Когда медведь принялся его тискать и валять, граф стал так орать, что и мертвых на погосте поднял. А медведь знай его тискает да тузит, и ухом не ведет!

Сбежались слуги, у двери в спальню столпились, а войти не смеют: дверь-то на замке была. Стоят и из-за двери спрашивают:

— Что с вами, ваша светлость? Что случилось?

— Медведь! Медведь! — кричит граф. Переглянулись слуги, а один старый лакей и говорит: — Это ему снится! Столько всего за ужином съел!.. Немудрено, если ему привиделось, будто медведь у него на брюхе пляшет.

Засмеялись слуги, стали кто-куда расходиться, а граф уж и голос потерял, кричать не может. Видит медведь, что граф еле дышит, обернулся мухой и вылетел в открытое окно. А немного спустя, Янош, как ни в чем не бывало, уже храпел в графском саду, под деревом.

Удивились слуги, когда на утро нашли дверь в графскую спальню запертой. Стоят, у двери топчутся. Прислушались, а за дверью стоны слышны.

— Господин граф! — несмело позвал кто-то из слуг.

— Каторжники! О-ох! Разбейте дверь! — послышался хриплый голос графа.

Мнутся слуги, не смеют дверь разбить. Между собой совет держат, как им быть, кому дверь ломать, графа спасать. И слышат они снова, кричит граф, да так сердито кричит: