ОЧЕНЬ Петербургские сказки

– Ах, не надо? Ах, пошутил? Ну, как-нибудь я тебе ее точно скажу! – пригрозил Болотик и с шумом сдулся. – Смотри у меня!… А отчего Грибабушка больна? – спросил он через некоторое время, прокашлявшись и отдышавшись.

– Да кто ж ее знает… Говорят, уже тысячу лет живет в лесу. А только как она заболела, так все наши и разбежались, поисчезали кто куда. И Пачкун тоже. Правда, он дольше других у постели Грибабушки сидел. Но сгинул и Пачкун. Одна Елочка осталась. Так что мы с ней вдвоем, с Елочкой, во всем лесу. Ну и, конечно, вдвоем нам всего не успеть. Исчезло эхо, водившее грибников за нос, не будет больше серебряного тумана под Новый год и бледных ледяных цветов, на Ивана Купала папоротник не зацветет!…

– Волшебного серебряного тумана?! – схватился за свою большую голову Болотик. – Моего любимого?!

А Листик продолжил, будто не слыша горестного возгласа Болотика:

– …словно ничего нет больше колдовского на свете!

– И на Ивана Купала папоротник не зацветет?! – в еще большем огорчении воскликнул Болотик.

– …исчезнут болотные огоньки, волшебные болотные тени! – перечислял Листик. – Ох, и ску-у-учно же станет в Колдовском лесу!

– Болотные огоньки! Самые мои любимые! Стой, молчи, трепещи!

Но Листик и не думал останавливаться:

– Я тебе больше скажу, Болотик: все это, конечно, ужасно красиво: серебряные туманы, бледные ледяные цветы… Только кому это теперь нужно? В лес детей нынче мало кто водит, в квартирах у всех телевизоры, сам понимаешь… Жизнь пошла такая, что трудно отличить настоящее колдовство от обыкновенного фокуса. Оттого, наверное, и Грибабушка больна. И Однолапый поэтому в лесу объявился. Так что иди, прощайся со своим болотом, Болотик!

– Молчи, Листик, молчи! – голосом оперного трагика взвыл Болотик. – Мы с тобой вот что!… Мы с тобой вот как!… Мы с тобой обязательно пойдем! Мы пойдем и скажем этому негодному Пачкуну нашу сердитую букву "Же"! – Болотик был так сильно взволнован, что даже привскочил.

– Мы ему так скажем, что он запомнит! – с жаром, который в нем трудно было предположить, подхватил Листик. – Только давай сперва Березу обратим, нечего ей, Березе, без дела тут гнить!

Вдвоем они быстро обратили Березу. Задрожав, она поднялась и осталась стоять на своем месте, как ни в чем не бывало.

– Ну? Чего ждем? Пошли! – с нетерпением сказал Болотик. И кинул взгляд, полный неизъяснимой любви, назад, на болото, в котором вновь что-то урчало и булькало.

– Погоди! – Листик прислушался.

– Это опять у меня, – удовлетворенно сказал Болотик и снисходительно похлопал Листика по тому месту, где у того предполагалось плечо, и объяснил: – В моем болоте. Пошли.

– Да погоди ты!… – остановил друга Листик. – Вроде идет сюда кто-то. Слышишь? Точно идет! Давай на всякий случай обернемся? Кто во что?…

И оба, как по команде, исчезли: будто тут их и не было вовсе – Листик обернулся облачком серебристого тумана, тут же отлетевшим от берега и застрявшим в камышах, Болотик обратился в камень.

Глава вторая. ДЕД-ДЕДУЛЯ

"…вночали все шло харашо. Они жили мирно и друж. А потом пришло время и они раздилились. Первыми атошли звезды улители на небо. Вторыми отдилились деревья и воды. И осталиссь вместе одни Люди и Духи…"

Исчезли они вовремя, потому что буквально через минуту по краю болота к Березе подошел рыбак – не рыбак, грибник – не грибник, а какой-то непонятный старик: корзинки у него не было, и одет он был явно не для леса – в городскую рубашку и такие же брюки. И шел он по краю болота как-то боком, озираясь по сторонам. Под кусты не заглядывал, ягод не смотрел, грибов не искал… Словом – чудной. Возраста переходного: с седой головой, но с еще молодыми глазами. Словом, не совсем Дед, а как бы Дедуля. Поравнявшись с Березой, Дед-Дедуля посмотрел по сторонам и произнес негромко, но с чувством:

– Странно!…

Потом в непонятном волнении побродил по краю болота, посмотрел по сторонам, будто чего-то ища. И, не найдя, остановился. Видно было, что находится он в том самом состоянии, когда хочется кому-нибудь излить душу. Но излить душу на болоте некому, разве что только самому болоту. Оно как раз и распростерлось у ног Деда-Дедули – большое и несказанно равнодушное. И от этого Деду-Дедуле, видимо, стало даже хуже, чем было до этого. И он заметно помрачнел. На его счастье в этот самый момент на нижнюю ветку Березы откуда-то из леса выпорхнула серенькая невзрачная Птичка. Заметив ее, Дед-Дедуля оживился, словно нашел слушателя, и принялся изливать Птичке свою тоску:

– Только что тут лежала Береза, приметил я ее с той стороны болота. Хотел посидеть… Целый день на ногах! – по лицу Деда-Дедули видно было, как сильно он устал. – А ведь, похоже, то самое место… Плутал я тут в прошлом году, ох и плутал! Век бы не выбрался, если бы не верное народное средство – снял рубаху, вывернул ее наизнанку и вновь надел. И спасла меня моя рубаха!

И после этих слов Дед-Дедуля опять в каком-то странном волнении пошел по краю болота.

– Эх, видела бы это моя Внучка Таня! Да разве ей об этом расскажешь? Только посмеется – в Новый год она не верит, сны ей не снятся. Говорит: ну объясни мне, объясни, кому он нужен, твой Дед Мороз? В школах теперь точные науки! Словом, стала Внучка Таня скучной, черствой… Учителям дерзит. Ничего и никого не боится! А в последнее время даже начала… обманывать!!! И самое страшное, – Дед-Дедуля понизил голос почти до шепота, – она никого не любит! Вчера сказала мне: "Ты совсем старый, Дед, какая в доме от тебя польза?"

Тут Дед-Дедуля остановился и вытер вдруг навернувшиеся слезы. Оттого и не сразу заметил, что Береза за его спиной с тихим скрипом наклонилась и сама собой тихонько легла на землю. Дед-Дедуля обернулся на скрип и с удивлением разглядел лежащую Березу.

– Вот!… Что я говорил, а?! Стояла – и вдруг легла! – с непонятным азартом воскликнул он. После чего осторожно, чтобы не спугнуть вновь перепорхнувшую Птичку, присел на Березу и уже спокойнее сказал: – Только разве она в это поверит? – Достал из кармана носовой платок, высморкался в него и вдруг заплакал: – Не могу! Не могу я так больше! В самом деле, какая в доме от меня польза? Старый, глупый. Ненужный! Что мне теперь делать? Утопиться разве?

После этих горьких слов Дед-Дедуля вскочил с Березы и кинулся в болото. Но послышался не всплеск воды, а какой-то стук. Минута – и Дед-Дедуля вылез из болота на тропинку почему-то совершенно сухой и ошарашенный, рукой потирая лоб.

– Лед! Лед на воде! До того края, на сколько хватает глаз – лед! Все болото покрыто льдом! И камыши изо льда торчат! Летом! Ужас!!! – Он оглянулся вокруг, увидел камень, в который обратился Болотик, с трудом поднял его и потащил к болоту. Вновь послышался уже знакомый стук, а потом громкий всплеск. И тут же Дед-Дедуля появился мокрый, перемазанный болотной жижей и ошарашенный едва ли не больше прежнего: – Лед треснул. Но ка… ка… камень по воде поплыл! – Дед-Дедуля с шумом перевел дух и с расстановкой заключил: – Ну, значит, это точно оно: это место!

В сильнейшем волнении он стащил через голову мокрую рубашку, выжал ее… И долго-долго так стоял, прижав рубашку к груди. И вдруг решительно порвал рубаху на части. И страшно прокричал в сторону леса:

– Возьми меня, Леший! – И после этого обреченно закрыл глаза.