Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"

Когда об этом рассказали императору, он наотрез отказался. Но его принялись упрашивать: "Ваше Величество, вы не имеете права отказываться, ведь ваша смерть - большая потеря для империи, чем смерть всех ваших подданных, не говоря уж о детях". В конце концов им удалось его убедить.

Тут же по всей стране были разосланы указы о том, что все византийские дети не старше семи лет к определенному сроку должны быть присланы в Константинополь, чтобы быть там принесенными в жертву ради здоровья императора.

Матери обреченных детей проклинали правителя, чудовищного злодея, который ради своего спасения решил погубить их дорогие чада. Некоторые женщины, однако, молили Бога ниспослать здоровье императору до страшного дня казни.

Между тем с каждым днем император все сильнее чувствовал, что он ни в коем случае не должен допустить такого ужасного злодеяния, как убийство маленьких детей. Угрызения совести приносили ему страшные муки, не оставлявшие его ни днем, ни ночью.

Наконец, он не выдержал и велел объявить: "Я лучше умру сам, чем допущу смерть невинных созданий". Только он произнес эти слова, как его болезнь стала ослабевать, и вскоре он совершенно выздоровел.

Ограниченно мыслящие люди тут же решили, что император вознагражден за свой добрый поступок. Другие, подобные им, объяснили его выздоровление тем, что матери обреченных детей молили об утешении и о том, чтобы Бог смилостивился над императором.

Когда суфия аль-Арифа спросили о причине исцеления государя, он сказал: "Поскольку у него не было веры, он нуждался в чем-то, равном ей по силе. Таким образом, исцеление пришло к нему благодаря его сосредоточенности, соединенной с желанием матерей, которые возносили горячие молитвы о выздоровлении императора до страшного дня казни".

Скептики же говорили: "По божественному провидению император исцелился молитвами святого духовенства до того, как кровожадный рецепт сарацина был воплощен в жизнь, ибо разве не очевидно, что этот чужеземец хотел уничтожить наших детей, чтобы они не могли истребить его народ, когда станут взрослыми?"

Когда этот случай передали аль-Газали, он сказал: "Чтобы добиться в чем-то результата, необходимо применить метод, разработанный специально для того, чтобы действовать в назначенное время и вести к достижению определенного результата".

Подобно тому, как суфийский лекарь должен приспосабливать свои методы к людям, окружающим его, так и дервишский духовный учитель может пробудить скрытые познания ребенка или невежественного человека даже в области изучения истины, и он это делает, применяя известные ему методы, созданные специально для этой цели.

Это последнее объяснение принадлежит нашему мастеру Баха ад-дину.

Ходжа Баха ад-дин стал главой ордена Мастеров (Хаджаган) в Центральной Азии в XIV столетии. Его прозвище "Накшбанд", означающее "художник", стало названием школы.

Баха ад-дин из Бухары преобразовал учение мастеров, приспособив практику к повседневным условиям и собрав традиции из первоисточников. Семь лет он был придворным, семь лет - пастухом и еще семь лет работал на строительстве дорог, прежде чем стал обучающим мастером. Одним из первых его учителей был Баб ас-Саммаси. Пилигримы стекались в учебный центр Баха ад-дина "с другого конца Китая". Члены ордена, распространившегося на территории Турции и Индии и даже в Европе и Африке, не носили каких-либо отличительных одежд и о них известно еще меньше, чем о любом другом ордене. Баха ад-дин был известен как эль-Шах. Некоторые величайшие персидские классики были накшбандами. Основные книги накшбандов - это "Учение эль-Шаха", "Тайны накшбандийского пути", "Капли из источника жизни". Эти произведения существуют только в рукописях.

Мауляна ("Наш господин") Баха ад-дин родился в двух милях от Бухары и похоронен недалеко оттуда, в местности Каср-и-Ариф ("Крепость познавших"). Эта история, рассказанная им в ответ на вопрос, взята из произведения "Беседы нашего мастера"; книга эта имеет также другое название - "Учение эль-Шаха".

Сказка дервишей

Лживый язык

Записал Конса, младший переписчик из касты писцов, с табличек Хот-Анса, Чьи Слова Правдивы в тридцатый год династии Хутанха.

Много талантов было у Хумкоа, сына Ник, сына Коа. И был у него язык, дарованный Коа, отцом и кутом его. Что ни скажет Хумкоа этим языком, то и происходит.

Как-то вошёл Хумкоа и увидел мать и отца, сидящих на троне в сиянии и великолепии. Тоскливо и одиноко стало Хумкоа. Пошёл в одиночестве Хумкоа к восточному краю и сказал: "Нум". И появилась Нум, и взял её в жёны Хумкоа.

Увидал их Карнар, сын Ник, брат Хумкоа. И сказал в сердце своём: "Всё есть у Хумкоа, и Ник больше любит его. Не любит Ник меня, и нет у меня Нум". Так сказал Карнар, и задумал недоброе. Явился он взгляду Ник и привёл Хумкоа с собой. И так сказал:

- О Ник, младая и великая. Ничто не укроется от щели зрачка твоего. Разве не видишь ты, как велик Коа, твой кут, твой муж. Разве не ведаешь, что не может он явить своё величие, ибо некуда ему отбросить тень свою. Так позволь мне и Хумкоа создать место, где будут жить гаты Коа. И кто лучше из нас сделает это, того ты и будешь любить больше.

Задумалась Ник, и тень её стояла за её спиной. Сказала Ник:

- Пусть так и будет.

И ушли Карнар с Хумкоа. Пошёл Хумкоа к Нум и заснул в её объятиях. А Карнар явился к ним, и долго глядел на Нум, ожидая пока та заснёт, а затем подкрался к Хумкоа и похитил его язык, оставив на его месте свой.

Наступило утро. Проснулся Хумкоа и пошёл на запад. Проснулся Карнар, и пошёл на восток. Начал говорить Хумкоа, пытаясь создать мир своим волшебным языком, но был язык Карнара во рту его, и не возник мир. Начал говорить Карнар волшебным языком Хумкоа, и создал Калкалу. В слезах вернулся Хумкоа. Смеясь, вернулся Карнар, зная, что его теперь полюбит Ник. В слезах уснул Хумкоа в объятьях Нум. Не спал Карнар, празднуя свою победу. Явился он к Хумкоа, и долго глядел на Нум, ожидая, пока та заснёт, а затем подкрался к Хумкоа и вернул языки на место.

Утром явились Карнар и Хумкоа к Ник. И сказал Карнар:

- Там, на востоке, создал я мир. Высоки стены его. Как груди богини вершины его. Как живот богини равнины его. Реки ласкают тело богини. Ледники возбуждают дыхание её. Волосы дождей ниспадают на её спину. Прохлада ночи гладит кожу равнин, солнце днём целует её бедра. Вздрагивает она, когда ветер касается ступней её. Калкала зовут эту землю.

Долго ещё говорил Карнар, описывая землю, которую создал. Но вот замолчал он, настало время говорить Хумкоа. Но нечего ему было сказать. Стыдно стало Хумкоа и он солгал:

- Там, на западе, создал я мир. Гатом Тысячи Кувшинов проходит через него Тетри. Леса по берегам Тетри касаются кончиками пальцев неба. Утренние туманы пробираются между стволами вздрагивая перед приближающимся днём. Жилистые руки ущелий временами сжимают Тетри в объятиях. Могуч и высок челом мир, который я создал. Словно возвышенные мысли чисты озёра в нём. Острова на озёрах хрупки как хрусталь. Острова на этих подобны прозрениям. Темны глаза его, тверды губы его скал. Итарт зовут его.

Долго ещё говорил Хумкоа, описывая мир, который так и не смог создать. А когда он закончил, Карнар сказал.

- О Ник, гат Коа, жена Коа. Скажи, чей мир лучше.

Задумалась Ник, и Шетта стояла за её спиной. Нахмурилась Ник, поняла она, что солгал Хумкоа. Позвала она змею, и сказала:

- Ползи на восток, ползи на запад. Посмотри миры созданные Карнаром и Хумкоа.

Посмотрела змея в глаза Ник, поклонилась, поползла на восток, поползла на запад, вернулась и сказала:

- Видела я землю, созданную Карнаром. Видела я землю, созданную Хумкоа. Прекрасны эти земли.