Страна Северного Ветра

— Я не помню, чтобы ты сочинял такую песенку, Алмаз, — сказала мама.

— Нет, мамочка. Хоть и жалко, но это не я. Её ведь уже не забрать себе. Но она всё равно моя.

— Почему это?

— Потому что я её люблю.

— А любовь делает её твоей?

— Думаю, да. Она одна такое умеет. Если бы я не любил малышку (этого, конечно, быть не может, ты же понимаешь), она была бы мне чужая. Но я её очень люблю, мою Кимвалу.

— Малышка моя, Алмаз.

— Тогда она вдвойне моя, мамочка.

— Почему ты так решил?

— Ты ведь тоже моя.

— Потому что ты меня любишь?

— Конечно. Лишь любовь создает «моё», — ответил мальчик.

Когда отец приехал домой пообедать и сменить старого Алмаза на Рубина, он выглядел страшно расстроенным и рассказал, что за всё утро у него не было почти ни одного пассажира.

— Как бы нам всем не пришлось отправиться в работный дом, жена, — сказал он.

— Уж лучше в Страну Северного Ветра, — мечтательно подумал Алмаз, не заметив, что произнёс это вслух.

— Лучше-то лучше, — согласился отец, — только вот как нам туда попасть, сынок?

— Придётся подождать, пока нас туда заберут, — объяснил Алмаз.

Прежде чем отец нашёлся, что ответить, в дверь постучали, и в комнату, улыбаясь, вошёл мистер Реймонд. Джозеф поднялся и почтительно, хоть и не очень радушно, принял его. Марта принесла стул, но джентльмен не стал садиться.

— Вижу, ты не слишком-то рад меня видеть, — сказал он Джозефу. — Жаль расставаться со стариком Рубином?

— Да нет, сэр. Как раз наоборот. С ним оказалась уйма хлопот, да и удача от меня отвернулась, так что я жду не дождусь, чтобы его вернуть. Договаривались мы на три месяца, а прошло уже восемь или девять.

— Мне жаль это слышать, — произнёс мистер Реймонд. — Разве от него не было толку?

— Почти нет, особенно, когда он охромел.

— Так вот оно что! — торопливо сказал мистер Реймонд. — Он у тебя захромал. Это все объясняет. Понятно, понятно.

— Захромал он не по моей вине, и сейчас с ним всё в порядке. Не представляю даже, как его угораздило, но…

— Он нарочно, — вставил Алмаз. — Он наступил на камень и вывихнул лодыжку.

— Откуда ты знаешь, сынок? — спросил отец, поворачиваясь к нему. — Я такого никогда не говорил, потому что понять не могу, как всё получилось.

— Я слышал… на конюшне, — ответил Алмаз.

— Можно на него взглянуть? — попросил мистер Реймонд.

— Спускайтесь во двор, — сказал отец, — я его выведу.

Они ушли, и Джозеф, сняв с Рубина упряжь, вывел коня во двор.

— Что я вижу! — воскликнул мистер Реймонд. — Ты плохо за ним смотрел.

— Не понимаю, что вы такое говорите, сэр. Вот уж чего не ожидал от вас услышать. Да он здоров, как бык.

— И такой же огромный, должен заметить. Вернее, жирный, как боров! Так-то ты о нём заботился!

Джозеф был слишком рассержен, чтобы ответить.

— Ты на нём словно и не работал. Это никуда не годится. Ты бы хотел, чтобы с тобой так обращались?

— Да я был бы счастлив, если бы за мной так ухаживали.

— Но он стал таким толстым!

— Я целый месяц не мог на нём работать. И всё это время он только и делал, что ел за обе щеки. Он жуть, какой прожорливый. Да и потом, как я ни пытался за шесть часов в день наверстать упущенное, ничего у меня не вышло, потому что я с тех пор боюсь, как бы с ним опять чего не приключилось. Говорю вам, сэр, когда он в оглоблях, у меня такое чувство, точно я его украл. И смотрит он на меня так, словно обиду копит, чтобы вам потом нажаловаться. Ну, что я говорю! Только посмотрите на него, ишь косит на меня одним глазом! Клянусь вам, он за всё время и кнута-то отведал раза три, не больше.

— Рад слышать. Ему никогда не требовался кнут.

— Вот уж, чего бы не сказал, сэр. Если кому и нужен кнут, так это ему. Да я из-за его черепашьего шага совсем концы с концами сводить перестал. Вот радость-то, наконец-то от него избавлюсь.

— Не знаю, не знаю, — произнёс мистер Реймонд. — Предположим, я предложу тебе его у меня купить — дёшево.

— Да он мне и задаром не нужен, сэр. Не нравится он мне. А коль не нравится, я и ездить на нём не стану, хоть озолотите. Ничего хорошего из этого не выйдет, ежели сердце не лежит.

— Выведи-ка свою лошадь, хочу взглянуть, как они смотрятся в паре.

Джозеф горько усмехнулся и пошёл за Алмазом.

Когда лошади встали бок о бок, мистеру Реймонду с трудом удалось скрыть охватившие его чувства. Рядом со здоровым, гнедым, круглым, как бочонок, Рубином, у которого за телом ног не было видно, стоял Алмаз — скелет, обтянутый кожей. Казалось, через его шкуру можно прощупать все косточки до единой. Измождённый, угрюмый и усталый, конь ласкался к своему хозяину, ни на кого больше не обращая внимания.

— Плохо же ты за ним ухаживал! — воскликнул мистер Реймонд.

— Зря вы так говорите, сэр, — ответил Джозеф, обнимая лошадь за шею. — Мой Алмаз теперь стоит троих таких, как этот рядом.

— Не думаю. Мне кажется, они хорошо смотрятся в паре. Один, конечно, толстоват, другой — слишком тощий, но это не страшно. И если ты не хочешь купить у меня Рубина, придется мне купить у тебя Алмаза.

— Спасибо, сэр, — произнёс Джозеф тоном, в котором не было и намека на благодарность.

— Тебе не по нраву моё предложение? — спросил мистер Реймонд.

— Совсем не по нраву, — подтвердил Джозеф. — Я не расстанусь со своим Алмазом даже, если мне заплатить за каждую его косточку по золотому самородку.

— А кто говорит о расставании?

— Вы только что сказали, сэр.

— Вовсе нет. Я лишь предложил купить его в пару Рубину. С Рубина хорошо бы согнать жир, Алмаза наоборот подкормить. А по росту они вполне друг другу подходят. Кучером, конечно, станешь ты, если только согласишься примириться с Рубином.

От изумления Джозеф не нашёлся, что ответить.

— Я купил небольшую усадьбу в Кенте, — продолжал джентльмен, — и мне нужны лошади для экипажа, потому что там весьма холмистая местность. Шикарный выезд с парой рысаков мне не нужен. Меня вполне устраивают эти двое. Тебе понадобится, скажем, неделя-другая, чтобы Рубин успел похудеть, а Алмаз поправиться. Вот бы протянуть трубку от боков одного к другому, тогда всё решилось бы в мгновение ока. Однако, боюсь, так не получится.

Сначала Джозеф чуть не расплакался, теперь ему неудержимо хотелось рассмеяться, и он по-прежнему не мог вымолвить ни слова.

— Прошу прощения, сэр, — наконец произнёс он. — Мне пришлось туго, и чересчур долго не было никакого просвета, вот я и подумал, что вы надо мной издеваетесь, когда сказали, как плохо я следил за лошадьми. А сколько раз я винил вас, сэр, во всех своих несчастьях! Только стоило мне сказать что-нибудь эдакое, как мой маленький Алмаз смотрел на меня с улыбкой, точно хотел сказать: «Я знаю мистера Реймонда лучше, чем ты, папа». И уж поверьте моему слову, я всегда думал, что, наверное, он прав.