Лесоруб Кумоха

— Ладно, - ударив себя веником, сказал Кумоха.— Завтра пойду к Тайпо…

Бежали в лесу тропки и стежки, вились, змеились, сходились и расходились. Чем к селу ближе, тем их больше, тем они приметнее среди палой листвы. Наконец, как нитки сплетаются в веревку, сплелись они все вместе, стали дорожкой, а та слилась с другими и обратилась в дорогу.

Дорога лесная вся в узлах корней, в хребтинах — из земли, как ребра большого зверя, корни лезут. По краям дорога изъедена, будто ее по ночам дикие звери грызут. Но все-таки дорога! Значит, и село близко!

А в селе самый большой двор и самый большой дом у Тайпо.

Возле церкви богатый хозяин построился. Хитро дом стоит: издали если смотреть, то крест словно в крышу Тайпо воткнут.

Постройки во дворе богача приземистые, коренастые, как сам Тайпо. Амбар, зерном набитый, словно брюхо обжоры, вперед торчит. Забор крепкий, бревенчатый. Ворота сразу не откроешь: сначала одну створку отвести надо, потом вторую— уж очень тяжелы.

Кумоха стучать в ворота не стал, ухватился за гребень забора да и перемахнул через него.

Собака, что на цепи сидела, так ему удивилась, что даже не тявкнула. А сам Танпо посреди двора стоял, трубку курил, даже и не вздрогнул, словно ждал Кумоху. Только борода ходуном заходила и в глазах рыжие костры от радости заполыхали.

— Отец…— глубоко затянулся Тайпо и словно вместе с дымом выдохнул слово,— прислал?

Кумоха кивнул.

Богатый хозяин вперед пошел, Кумохе, как исправному работнику, положено следом шагать.

Подошли к сараю. Наверху сеновал. Тайно трубкой показал на сено.

— Тепло,— сказал Тайпо.

Кумоха понял: пока еще тепло, можно спать здесь.

Опять кивнул согласно и забросил свою тощую котомку на сено.

Из дома вышел лежебока Юсси. Его безоблачные голубые глаза с интересом уставились на Кумоху. Парни были ровесниками и встречались не один раз, но Юсси каждый раз рассматривал Кумоху так, словно впервые его видел.

Рослый, широкоплечий Кумоха казался вдвое больше плотненького, узкоплечего, уже слегка пополневшего Юсси. Когда Юсси подошел к Кумохе вплотную, то оказалось, что соломенно-золотистая борода Кумохи достает Юсси до затылка.

— Сын,— сказал Тайпо, кивнув на Юсси.

— Знаю! — Кумоха похлопал Юсси по плечу.— Здравствуй!

Лежебоку это рассердило: его, хозяйского сына, по плечу, как ровню, бьет работник!

Он отошел на шаг от Кумохи, оглядел его.

— Этот чурбан будет нашим работником? — спросил Юсси отца.

Тайпо кивнул.

Кумоха огляделся по сторонам.

— Чего смотришь? — усмехнулся Юсси.

— Где, какой чурбан? — Кумоха недоуменно посмотрел на Юсси.

— Чурбан — это ты! — радостно засмеялся Юсси.

Кумоха молча и неторопливо схватил Юсси за плечи так,

что тот рукой шевельнуть не мог. Потом, шумно вздохнув, метнул лежебоку, как бревно, прямо на сеновал.

Юсси что-то пискнул на лету и уткнулся головой в сено.

Тайпо испугался, даже заговорил быстро, без обычных пауз между словами, борода заметалась туда-сюда:

— А ежели бы ты не в сено, а в жернов попал?

— Да, пожалуй, жернов мог бы разбиться,— задумчиво промолвил Кумоха, и в глазах его сверкнули веселые искры.— Но я точно метил — в сено. Оно мягче.

Юсси вылез из сена, отплевываясь и чихая, спустился по лестнице вниз. Он долго вытаскивал сухие травинки изо рта, ушей, носа, бороды и усов.

Тайпо успокоился, невозмутимо продолжал курить трубку.

— Будешь знать разницу между чурбаном и лесорубом,— сказал Кумоха.

— Чхи… кхе… хе…— отозвался Юсси.

— Будет,— за сына ответил богатый хозяин—Теперь будет.

Юсси беззлобно погрозил кулаком Кумохе и поплелся к дому.

— Обиделся почему-то! — удивился Кумоха и засмеялся так громко, что собака на цепи вздрогнула и залаяла.

— Молодой еще,— кивнул вслед сыну Тайпо.— При доме держу.

— Пусть на работе в лесу помучается, человеком станет,— сказал Кумоха.

— Он… болеет немного…— отвел рыжие глаза Тайпо.

— Сытый, известно, болеет от безделья.

— Ну, ты у меня!..— с угрозой произнес богач.— От безделья не заболеешь!

— Значит, сыт я буду? — весело спросил Кумоха.— И на том спасибо, хозяин!

— Дома и вода — еда.

— Так это ты, хозяин, у себя дома, а я нет. Мне одной воды мало.

— Что ж, молоком тебя поить? — Глаза Тайпо угрожаю-ще потемнели.

— А мне в пищу годится все, что мягче камня,— улыбнулся Кумоха.

Пока шел этот разговор, солнце уже успело миновать крест на церкви и начало склоняться к западу.

— Слышал я про тебя всякое,— запыхтел трубкой Тайпо.— Своевольничать любишь. Силы девать некуда. Вон как бедного Юсси швырнул… И на каких хлебах тебя отец таким вырастил!.. Работать у меня будешь, как я сказал, три года. Делать все, что прикажу. Если чего не осилишь, еще год прибавляется. Два приказа не выполнишь — два года прикину…

— Чего уж яснее,— сказал Кумоха.

— Три ошибки сделаешь — на три лишних года останешься…

— Я до десяти считать умею, хозяин. И работы не боюсь. Но и у меня есть условие.

— Работники свои условия будут ставить тогда, когда моя трубка без табака задымит! — рассердился Тайпо.

Но Кумоха, словно не замечая слов хозяина, продолжал: - Чтобы, кроме тебя, мне никто не приказывал. Ни твоя жена, ни твой сынок Юсси. Только тебя одного слушать буду — запомни.

Тайпо согласно кивнул головой. Ему понравилось, что Кумоха, лесоруб неотесанный, пень пнем, а власть хозяина признает.

— Значит, подрядились, —выколачивая трубку и пряча ее в карман, произнес Тайпо.— Теперь, в случае чего, пеняй на себя!

Солнце успело уже сесть на верхушки далекого леса, и на село начали спускаться сумерки. А от сумерек до ночи, как известно, рукой подать.

Богач пошел в дом, а Кумоха взобрался на сеновал.

Про то, как Кумоха заставил Тайпо вместо одного слова говорить два

О Кумохе-лесорубе рассказывают много всяких историй. Среди них есть и такая: как он за один день сто саженей дров нарубил.

На самом деле все произошло несколько по-иному. Как? А вот как.

Первую свою ночь на дворе Тайпо Кумоха провел на сеновале.

Заря только занялась, как хозяйка нового батрака разбудила — завтрак на столе.

Бездельник Юсси еще спал — ему рано вставать было ни к чему.

— Помолимся,— сказал хозяин Тайпо, едва Кумоха взялся за ложку.

Кумоха только плечами пожал; хозяину, может, есть за что благодарить бога и попов — вон сколько добра нажил! — а работнику на бога надежда плохая. Но промолчал — подождал, пока Тайпо пробормочет молитву.

Когда хозяйка (тихая, худая, из-под платка глаза бегают, как бусинки мышиные) поставила на стол загусту — мучную болтушку — да два ломтя хлеба Кумохе подвинула, то Кумоха усмехнулся, ложку отложил.

— Я, хозяйка, ем караваи хлеба в один присест. А при такой еде и работы с меня не спрашивай.

Тайпо кивнул жене: мол, дай ему, сколько съест.

И сказал, хлебая загусту:

— Он в лес пойдет. Пока двадцать пять саженей не нарубит, там жить будет.

Кумоха кивнул головой: дескать, понял, сделаю.

В А может, уж сразу пятьдесят? — замирая от радости (того же на полгода хватит!), проговорила хозяйка.

— Он только мои приказы исполняет! — хлопнул ладонью по столу Тайпо.— А я сказал — семьдесят! И все!

Кумоха вытер последним куском хлеба миску, поглядел весело на хозяина с хозяйкой:

— Семьдесят так семьдесят. Только мне на такую работу две недели нужно.

— За две недели — сто саженей! — сказал Тайпо.— И каравай хлеба в придачу! Не исполнишь — хуже будет. Уговор помнишь? С делом не справился — еще на год у меня в работниках останешься.

Хозяйка почтительно смотрела на мужа: вот какого работника заполучил Тайпо, теперь родственники умрут от зависти!

И не удержалась, добавила:

— Да чтоб все дрова были трехвершковые, не меньше!

Юсси высунул голову с печки, радостно зачмокал: сто саженей трехвершковых дров десять лесорубов обычно целую неделю готовят, да и то, если днем и ночью работают. Это даже глупый Юсси знал.