Лука и огонь жизни

Обитатели Средоточия Магии свободно проскакивали по мосту туда и обратно в поисках добычи. Но самой большой угрозой для себя и своих друзей Лука считал соколиные глаза Ра. Прячась в зарослях рододендронов, путники ощущали, что заросли эти скукоживаются и расступаются, угрожая вот-вот выдать укрывшихся в них чужаков. Сердце Луки колотилось как бешеное. Опасность становилась все более реальной.

— Одно хорошо, — утешала его Сорайя, — все эти низвергнутые кумиры живут исключительно памятью о собственных древних преданиях. Огнежук, ясное дело, сообщил Аалим, что угроза исходит от мальчика, собаки и медведя, но, уверяю вас, когда раздался сигнал тревоги, все здешние обитатели начали охотиться на привычных подозреваемых.

— Что еще за привычные подозреваемые? — поинтересовался Лука. Он вдруг поймал себя на том, что разговаривает шепотом, и ему очень хотелось, чтобы Сорайя тоже говорила потише.

— Очень просто, — ответила она, небрежно махнув рукой. — Это Похитители Огня, посягавшие на него в те времена, когда боги еще не утратили своего могущества, и в тех местах, где им тогда поклонялись. Ну, да ты знаешь их. — Тут Сорайя вспомнила, что она Хам-Султанша, и вернулась к прежним насмешкам: — Ах да, ты ведь, наверное, совершенный невежда в этих вопросах. Должно быть, отец не обучил тебя всему, что следовало бы знать. А может, и сам не все знал. — Однако, увидев, как надулся Лука, она слегка смягчилась. — Например, для алгонкинов огонь добыл Кролик. И еще ты знаешь про Койота. Для других индейских племен постарались Бобр и оборотень Нанабожо. Добыть огонь для чероки сначала пытались Опоссум и Гриф, но потерпели неудачу, и огонь для них похитила Матушка-Паучиха, спрятав его в глиняный горшок. Кстати, — тут Сорайя задумалась на минуту, — должно быть, и тебе понадобится нечто в этом роде.

У нее в руках появился глиняный горшочек. Лука заглянул в него. Там лежало что-то вроде черных картофелин поверх кучки хворостинок.

— Это один из тех знаменитых горшков, в которых Выдры хранят свои картофелины. Как только картошки коснется Огонь Жизни, она вспыхнет ярким пламенем, и вытащить ее оттуда будет очень трудно. — Она подвесила горшочек на кожаном ремешке ему на шею. — Да, о чем бишь я говорила? Ну, конечно! Мауи, Мауи-тикитики-а-Таранга, украл огонь с пылающих ногтей Махуики и передал его маори. Понятно, что она будет искать именно его. Ну, и все остальные тоже будут гоняться за собственными обидчиками.

— Ты забыла про Первого Похитителя, — вмешался Койот. — Древнейшего и величайшего из всех. Владыку Горы. Образец для подражания. Постарался для всего человечества.

— Титан Прометей, — пояснила Сорайя, — приходился, как ни странно, братом твоему знакомцу, к счастью почившему, капитану Аагу. Правда, дружны они никогда не были. Честно говоря, терпеть друг друга не могли. Как бы то ни было, три миллиона четыреста тысяч лет тому назад старина Прометей действительно стал первым Похитителем Огня. Но, учитывая, что с ним произошло потом, вряд ли его будут искать на этот раз.

— Он утратил мужество, — вспомнил Лука.

— Я бы так не сказал, — проворчал Койот. — Не следует порочить великих. Но после того как Геракл подстрелил орла, Титан ведет довольно тихую жизнь.

— Может, то был не орел, а гриф, — вставил Лука.

— Может, и гриф. Кто из нас при этом присутствовал, чтобы знать наверняка? А Титан помалкивает на сей счет. — Вся эта суета заключает в себе и нечто положительное, — прошептала Сорайя на ухо Луке. — Ты сможешь подобраться к Мосту, если притворишься, что ищешь вора — самого себя.

— Скорей всего, они будут искать меня и моих напарников, — заявил Койот. — Поэтому нам лучше разделиться. Теперь мое соседство не очень удобно для тебя. Как только увидишь, что я дал деру, быстро беги в другую сторону. — И Койот, не говоря больше ни слова, кинулся прочь.

И тут Лука заметил, что Никтопапа куда-то пропал. Только что топтался рядом, трепал свою панаму, и вдруг — пуф! — испарился. Хотел бы я знать, что он замышляет, подумал мальчик. Как-то уж очень подозрительно он исчез.

Сорайя положила руку ему на плечо.

— Пускайся в путь без него, — посоветовала она.

Потом красная драконша Натхог внесла свое предложение, и Лука думать забыл про Никтопапу.

— Давным-давно наша сестра Гьяра-Джинн помогла Королю Лошадей бежать из Шниффельхайма, — сказала Натхог, кивнув в сторону своей золотистой сестрицы. — О да! Могучий Слейпнир, Слиппи, огромный белоснежный восьминогий скакун, был неправедно, без всяких на то оснований, заточен во льду по воле Аалим. Совсем как мои сестры — пока владычица Сорайя не освободила их с помощью своей могущественной магии. Трое Ио самовластно решили, что в пределах существующего Времени нет места восьминогому чудо-коню. Именно что самовластно, ни с кем этого не обсуждая, не принимая во внимание ничьих соображений и чувств, в том числе и самого Слиппи. Эти Ио могут быть очень жестокими, распутными и своенравными, хоть и гордо именуют себя Тремя Неотвратимыми Истинами! В общем, Джинн освободила Слиппи с помощью драконьего огня — ее дыхание жарче, чем мое, Сары или Бадло. Она растопила вечный лед, чего мы не сумели сделать. В знак признательности Король Лошадей наделил ее удивительным даром: в минуту смертельной опасности она может — один-единственный раз! — принять облик Слиппи. Ни один из богов не осмелится остановить и обыскать Короля Лошадей, если он пройдет по мосту Вибгьор. Мы пристегнем тебя, Лука, а также Пса и Медведя к животу чудо-коня, между парами его ног. Для тебя, Сорайя, остается еще одна пара, если ты, конечно, захочешь…

— Нет, — печально ответила Сорайя. — Даже с ковром-самолетом царя Соломона в кармане Хам-Султанша Выдрии не в силах помочь тебе, Лука. Я так долго издевалась над этими холодными, жестокими, мстительными, безжалостными разрушителями Ио, что они исключили меня из этого Времени. Если я окажусь на твоей стороне, тебе придется худо. Я ни в каком виде не могу появиться в Средоточии, потому что не хочу закончить свои дни в Шниффельхайме, закованной в ледяной панцирь. Но я буду ждать тебя и в мгновение ока умчу отсюда, если ты… когда ты вернешься с горящими выдриными картофелинами в выдрином горшочке.

— А ты сделаешь это ради меня? — спросил Лука золотистую драконшу. — Ты используешь этот единственный шанс только для того, чтобы помочь мне? Я никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему.

— Мы всем обязаны царице Сорайе, — ответила Гьяра-Джинн. — Вот кого ты должен благодарить.

Кто бы мог подумать, грустно размышлял мальчик, что я. Лука Халифа, двенадцати лет от роду, когда-нибудь пересеку великий Вибгьор, прекраснейший мост Волшебного Мира, составленный из радуг и овеваемый нежнейшим западным ветерком, который исходит из уст самого бога Зефира. Пересеку и при этом не увижу ничего, кроме грубой шерсти на внутренней поверхности конских ног. Кто бы мог подумать, что вокруг меня окажутся все величайшие персонажи Невидимого Мира, некогда почитаемые и всемогущие боги, с именами которых я вырос, о которых слышал из уст отца тьму историй, рассказанных на ночь. Меч Кусанаги, обреченные на забвение Тонатиу, Вулкан, Сурт и Бел, Бенну и сам великий Ра! Увы, я не смогу увидеть их даже краешком глаза, а тем более показаться им на глаза. Кто бы поверил, что я. Лука, минуя сад прекраснейших ароматов вокруг Озера Мудрости, самый благоуханный на свете, смогу вдыхать только крепкий запах лошадиного пота.

Правда, он мог внимать звукам, которых не слышал прежде: крику сокола, шипению змеи, львиному рыку, потрескиванию раскаленного солнца — всем этим усиленным сверх всякого воображения и почти непереносимым боевым кличам богов. Гьяра-Джинн, принявшая облик Короля Лошадей, ржала в ответ то громче, то тише, стучала всеми восемью копытами, а спрятавшиеся между парами ее ног Похитители дрожали и съеживались. Лука боялся даже представить себе, что чувствуют в эти мгновения Пес и Медведь. Разумеется, оба почитали большим унижением для себя прятаться между ног лошади, и Лука мучился сознанием того, что стал причиной этого позорного положения. К тому же он вел своих друзей к величайшей из опасностей. Впрочем, об опасности Лука запретил себе даже думать, чтобы сохранить присутствие духа, необходимого для того, что ему предстояло свершить. Я злоупотребляю их любовью и преданностью, сокрушался он. Похоже, ни одно деяние не бывает благородным до конца, правильным во всем. Даже это дело, за которое я взялся из самых высоких побуждений, вынуждает меня идти на сомнительные, если не сказать хуже, уступки обстоятельствам.