Кабинет фей

Виржиния решила взять сестру в свою новую семью. На следующий день свадебный кортеж возглавила повозка с книгами, запряженная тремя осликами. Мещанин восседал на своем скакуне, а Ален шел за ним и нес его доспехи словно трофеи. Следом Виржиния с сестрой, точно сельские амазонки, с грехом пополам ехали верхом. Вдова, коей был отнюдь не противен Вильвиль, уселась на лошади у него за спиной; жеманная баронесса и госпожа де Люр — за ними в двуколке, в которую была впряжена жеребая кобылица. Кавалькаду замыкали остальные господа и несколько родственников, приехавших на свадебную церемонию. Понадобится еще много времени, чтобы все это описать; а посему завершаю мой рассказ, боясь злоупотребить терпением читателя и не дожидаясь, чтобы меня попросили умолкнуть.

ДОПОЛНЕНИЯ

Мадам д’Онуа

Остров Отрады [409]

оссия — холодная страна [410], где не бывает таких погожих дней, как в умеренном климате. Горы там почти всегда покрыты снегом, а деревья обледенели, так что стоит солнцу облить их лучами, и они кажутся изукрашенными хрусталем; леса необычайно огромны, а белые медведи так свирепы, что на них всегда непременно нужно охотиться и убивать их; такая охота — одно из самых благородных и излюбленных занятий у русских. Народом этим правил юный принц по имени Адольф, от рождения столь учтивый и умный, что трудно было поверить, будто в таком грубом и диком краю мог родиться владыка столь совершенный. Ему еще не было и двадцати лет, когда он выстоял в ожесточенной войне с московитами [411], показав чудеса храбрости и снискав всеобщее восхищение. Когда армия его отдыхала, сам он не ложился, а отправлялся на опасную медвежью охоту. Однажды он поехал поохотиться с большой свитой, но благородный пыл увлек его так далеко, что принц оказался в лесной чаще и, рыская по разным тропам, наконец заблудился. Адольф понял, что остался один, но было уже поздно, он не знал, куда идти, к тому же, откуда ни возьмись, надвинулась гроза. Тогда он направил коня на большую дорогу да затрубил в рог, чтобы оповестить кого-нибудь из охотников, но тщетно. Тут и ночь наступила, и принца окружила тьма кромешная. Лишь сверкавшие молнии позволяли разглядеть хоть что-нибудь вокруг; гром гремел жутко, разразился небывалый дождь с грозой. Принц укрылся под деревьями, но вскоре пришлось ему покинуть и это убежище: потоки воды лились отовсюду, все дороги превратились в реки. Наконец принц решил выбраться из леса и поискать места, где бы буря ему не угрожала; большого труда стоило ему выйти на равнину, но там еще свирепее бушевала непогода. Посмотрев по сторонам, он заметил наконец вдали, на высотах, какой-то огонек. Он направился туда и, после долгого и трудного пути, оказался у подножия горы почти неприступной, скалистой, с обрывами и со всех сторон окруженной пропастями. Более двух часов двигался он на свет, то пешком, то верхом. Наконец увидел вход в пещеру, а в глубине ее огонь, тот самый, который давно заметил издалека. Он не сразу решился войти, опасаясь, не тут ли логово тех самых разбойников, что опустошают частыми набегами эти края и теперь могут его убить и ограбить. Однако, поскольку душа у принцев благороднее и возвышеннее, чем у всех прочих людей, он устыдился своего страха и направился прямо в эту пещеру, положив руку на рукоять меча, чтобы быть готовым к обороне, если вдруг кто-то осмелится на него напасть. При этом он чуть не умер от холода, пробиравшего до костей.

На шум его шагов из расщелины скалы вышла старуха, чьи седые волосы и глубокие морщины говорили о весьма почтенном возрасте.

— Вы первый смертный, которого я здесь вижу, — сказала она с удивлением, — да знаете ли, сударь, кто живет в здешних местах?

— Нет, добрая женщина, — отвечал Адольф, — я не знаю, где нахожусь.

— Здесь жилище Эола [412], бога ветров, — сказала она, — он укрывается тут со своими детьми, а я — их мать, и вы застали меня одну, ибо они носятся по всему свету, и каждый творит добро и зло на своей стороне его. Однако вы, как я вижу, промокли и продрогли, сейчас я разожгу огонь, чтобы вы могли обогреться и обсохнуть. Да вот только жаль мне, сударь, что и угостить-то вас толком нечем: ветры едят полегоньку, а людям надобна более плотная пища.

Принц поблагодарил за радушную встречу и подошел к огню, который вмиг разгорелся, ибо как раз вошел Западный ветер и раздул его. Вслед за ним явились в пещеру Северо-Восточный ветер и несколько Аквилонов, затем не заставил долго себя ждать Эол, а за ним следом и Борей [413], Восточный, Юго-Западный и Северный ветры. Все они были мокрые, с надутыми щеками, взлохмаченными волосами, повадками грубыми и неотесанными, а когда заговорили с принцем, то чуть было не заморозили его своим дыханием. Один рассказал, как только что разметал морской флот, другой — что потопил несколько кораблей, третий — что проявил благосклонность к нескольким судам и спас их от корсаров, собиравшихся их захватить; другие же похвалялись тем, как выкорчевывали деревья, срывали крыши домов, обрушивали изгороди, короче говоря, всякий гордился своими деяниями. Старушка слушала их, но вдруг разволновалась.

— Так вы не встретили по дороге вашего брата Зефира [414]? — спросила она. — Время уже позднее, а его все нет, и мне, признаться, тревожно. — Ветры отвечали, что не видели его, но тут Адольф как раз заметил у входа в пещеру маленького мальчика, такого красивого, каким обычно рисуют Амура [415]. У него были крылья из белых и бледно-розовых перьев, такой нежной тонкости, что они казались одним сплошным колыханием; волосы его тысячей локонов небрежно вились до плеч, на голове венок из роз и жасмина; сам он был весел и мил.

— Откуда это вы явились, маленький проказник? — скрипучим голосом прокричала старушка. — Вы один так мешкаете и вовсе не думаете о беспокойстве, которое мне доставляете.

— Матушка, — отвечал он, — я сожалею, что припозднился, хотя и знал, что вы этого не любите, — но я был в садах Отрады, она сама гуляла там со своими нимфами; одна из них плела гирлянду из цветов, другая прилегла на травку и слегка обнажила грудь, чтобы мне удобней было, подлетев, целовать ее; некоторые из нимф танцевали и пели. Сама принцесса прохаживалась в померанцевой аллее, мое дыхание касалось ее губ, я порхал вокруг, колыхая ее покрывало. «Зефир, — говорила она мне, — как ты мил, как ты меня тешишь! Пока ты здесь, я не хочу возвращаться с прогулки». Признаюсь, ласковые слова, произнесенные столь очаровательной принцессой, околдовали меня, и я совсем уж себя не помнил и вовсе бы не решился ее покинуть, когда бы не боялся вас огорчить.

Адольф слушал его с таким удовольствием, что пожалел, когда тот закончил говорить.

— Позвольте спросить вас, милый Зефир, — произнес он, — в каком краю царствует принцесса, о которой вы только что рассказывали?

— На острове Отрады, — отвечал Зефир, — никто из смертных не сумел добраться до него, сударь; только его все и ищут, да такова уж людская доля, что никогда найти не смогут. Тщетно блуждают они вокруг да около и даже иногда льстят себя надеждой, что уже нашли его, ибо случается им попасть в небольшой порт, где живется мирно и спокойно, и есть такие, кто с радостью остается там; но эти острова, что лишь весьма отдаленно напоминают остров Отрады, всегда плавучи: быстро они уходят из-под ног, и алчная зависть, которая не терпит, чтобы смертные тешили себя хотя бы даже тенью счастья и покоя, гонит их оттуда. И вот я часто вижу, как гибнут там люди, весьма достойные лучшей участи.