Снежное чудо

Смотрите, он похож на солнышко!

Одуванчик смотрел на них снизу вверх и улыбался. Ему хотелось сказать им: «Каждый может стать маленьким солнцем, если отправится в Страну Света...» Но он не знал, как ребятам сказать об этом: они не знали языка цветов, а он не умел разговаривать на их языке. И потому он молча глядел на них и улыбался.

И МЕДВЕДЬ СПИРИДОН УЧИЛСЯ

Не только теперь, в старости, но и смолоду медведь Спиридон и медведь Лаврентий соседями были. У медведя Спиридона, бывало, для всех двери открыты. Всех он, бывало, привечает, всех угощает.

У меня, — говорит, — есть, значит, у всех есть. Последнее отдам. А если у меня нет, то уж не судите: и рад бы последнее отдать, да отдавать нечего — у самого столько же.

Как говорил, так и делал. Добудет что, половину сам . съест, а половину знакомым раздаст. На следующий день опять добывать идет. Смеется, бывало, над ним медведь Лаврентий:

Неэкономный ты какой, Спиридон. Не раздал бы вчера своего барана, он бы тебе сегодня как пригодился: не надо было бы никуда ходить. Лежал бы себе в берлоге, как я вон, да почесывался.

Да, медведь Лаврентий, тот совсем иначе жил. Скуповат был.

Все, что есть у меня, — говорил он, — это мое. Сегодня мне не надо, а завтра, смотришь, и пригодится. Не одним днем живем.

И в другом рознились медведи. Медведь Спиридон, тот ух какой уважительный был. Позовет кто помочь, никогда не откажет. И работает всегда на совесть. А медведь Лаврентий — тот нет, тот зря силу свою не расходовал.

Я лучше, — говорит, — в берлоге полежу или в речке покупаюсь. Моя сила мне самому сгодиться может.

Да, легко жил медведь Лаврентий, ничем не отягощал себя. Медведь Спиридон даже позавидовал ему однажды. Пришел и попросил:

Научи меня жить по-твоему. Я сметливый, быстро все схватываю. Устал я, знаешь, немного от доброты своей.

Похлопал его медведь Лаврентий по плечу:

То-то, понял наконец, что ты не солнышко в небе, всех добротой своей не обогреешь. Да и солнце, оно тоже не для каждого одинаково. Сидишь под ним — солнечно тебе, зашел в тень — тенисто. Понял, значит? Добро, оставайся у меня. Поживешь со мной, научишься, как жить надо, чтобы тебе всегда хорошо было. А сейчас на охоту идем.

Сходили они на деревню, принесли по барану. Одного съели, а одного на завтрашний день оставили.

Завтра уж нам не ходить, понял? — сказал медведь Лаврентий. — С запасцем, брат, жить надо.

Неопытен я был, — присел медведь Спиридон на завалинку к Лаврентию поближе. — Неучен был, не понимал. Теперь вижу: лучше так, как ты живешь. Точно, приберегать надо, о завтрашнем дне думать.

Мимо Волк по тропинке шел, печальный-препечальный, серый-пресерый. Голова опущена, хвост по траве волочется. Окликнул его медведь Лаврентий:

Ты что идешь не идешь — голову повесил?

На деревню ходил, не добыл ничего. Чем детей сейчас кормить буду, ума не приложу. А у меня их пятеро.

Посочувствовал ему медведь Лаврентий:

Да, плохо это, когда есть нечего.

Чего уж хуже, — сказал Волк и посмотрел на медведя Спиридона полными слез глазами.

Жалко медведю Спиридону стало его. Никогда он не видел, как волки плачут. Расчувствовался, говорит:

Давай, Лаврентий, выручим его. Он, Волк-то, в нужде, ему помочь надо. У нас есть, у него нет, давай поделимся.

Покряхтел медведь Лаврентий. Не хотелось ему припрятанного барана отдавать Волку, но ведь не скажешь теперь, что у тебя нет его, когда сосед выдал. Вынес из берлоги, отдал Волку:

Бери, корми ребят своих.

И загорелись у Волка глаза радостью. Приободрился он.

Вот спасибо, выручили! Дети, пятеро их у меня, их же ведь кормить чем-то надо.

Весь день ходил потом медведь Лаврентий по берлоге и все говорил:

Ты помнишь, Спиридон, какие глаза у Волка были? Никогда я таких глаз не видел.

И ночью все поталкивал его в бок, будил:

Спишь, Спиридон? А я никак уснуть не могу. Все о Волке думаю. Какие глаза у него были! Вот так и стоят они передо мной со слезами непролившимися.

Спи ты, — отмахивался медведь Спиридон, — завтра на деревню чуть свет идти, отдохнуть надо.

Затихал медведь Лаврентий, а немного погодя опять начинал возиться и толкать медведя Спиридона под бок:

Вот обрадовался серый, а! И не думал, что мы можем помочь ему, а мы взяли и помогли. Пусть порадуется, счастливым побудет.

Утром сходили они на село, добыли кое-что на завтрак себе. Лишнего не брали, Лаврентий не велел:

А то опять отдадим кому-нибудь, и душа болеть будет, а так нет у нас и давать не надо, а значит, и не болеть нам с тобой.

Ну что ж, не болеть так не болеть, будем здоровыми ходить и спокойными, — согласился медведь Спиридон, получив еще один урок от медведя Лаврентия.

Позавтракали они. Берлогу убрали.

А теперь ложись в тень и отдыхай, — сказал медведь Лаврентий. — Я всегда так делаю после завтрака, чтобы жирок завязался. Когда есть жирок в тебе, не такой долгой зима кажется, и никакие холода тебе не страшны.

Прилег медведь Спиридон с ним рядом. Лежит, смотрит: барсук Филька из домика своего вышел. Худой, облезлый, уши висят. Еле идет. Сделает шаг, постоит, отдышится и еще шаг делает.

Куда это ты, Филька, собрался? — окликнул его медведь Спиридон.

К речке схожу, — отвечает барсук, — может, хоть лягушку поймаю. Болею вот, совсем ослаб.

Куда ж ты пойдешь такой? Тебя самого лягушки изловят и утопят в речке.

А что же мне делать? Есть-то ведь надо что-то. Я уж и так три дня не ел ничего, только в потолок глядел.

И положил медведь Спиридон лапу на плечо другу:

Давай, Лаврентий, поможем болящему, из беды его вызволим. Больной ведь.

Чем же мы поможем ему? У нас у самих ничего нет. Лишнего же не брали.

Лишнего нет, зато сила есть, давай поможем. Мы с тобой здоровые и лежим, а он больной и идет.

Не хотелось медведю Лаврентию подниматься с лужайки, но и отказать стыдно было, поднялся. Спустились они с медведем Спиридоном к речке, наловили раков. Полдня по брюхо в воде лазали. Наловили все-таки. Принесли барсуку:

Ешь, Филька, да поправляйся.

А тот и не верит даже. Думал — шутят медведи, когда сказали, что раков из речки принесут, какая им корысть ловить их для него. А они и впрямь принесли целое лукошко. И постель ему перестелили, чтобы легче Фильке выздоравливалось. Прослезился Филька.

Эх, — говорит, — ведь я сегодня погибать шел. Спасли вы меня, спасибо. Жив буду — не забуду.

И в эту ночь опять долго не мог уснуть медведь Лаврентий, все ворочался, толкал медведя Спиридона под бок:

Ты помнишь, Спиридон, как плакал Филька? Помнишь, какие у него слезы по щекам текли? Круглые, с горошину. Я таких ядреных слез и не видел никогда.

Спи ты, — отмахивался от него медведь Спиридон и прикрывался подушкой. — Завтра же опять рыбачить идти.

Так и повелось у них: сперва медведь Спиридон уговаривал медведя Лаврентия поделиться едой с кем-нибудь, а уж потом и сам медведь Лаврентий чуть что — предлагал, бывало:

Поделимся, Спиридон? Мы с тобой еще добудем.

И помогать приохотился. Совсем мало лежать стал. Поговаривал:

Хоть мы с тобой, Спиридон, и не солнышко, хоть мы и не согреем всех добротой своей, но кое-кого согреть все- таки можем.

И однажды сказал медведю Спиридону:

Иди, Спиридон, домой. Пока я собирался учить тебя своей жизни, твоей выучился. И иной мне теперь не надо.

ЗАЯЧЬЯ НЕДЕЛЯ

Встретил Волк Зайца в понедельник и сказал ему на добротно отстоявшемся волчьем языке:

— Я тебя съем.