Джим Пуговица и Чертова дюжина

— Ничего, — ответил Лукас. — Милости Просим, господин почтальон, спускайтесь на берег!

— Тут у меня неподъемный мешок писем для Лукаса-машиниста и Джима Пуговицы.

Оба друга поднялись на корабль и помогли почтальону стащить на берег мешок с письмами.

Целый вечер они читали на кухне госпожи Каак эти письма из разных стран — из Индии и Штудгарта, с Северного полюса и с экватора. Письма писали или диктовали, а то и вовсе рисовали — дети. Услышав о приключениях друзей, они хотели узнать подробности, или приглашали Лукаса и Джима к себе в гости, или просто выражали свое восхищение.

Наверняка кто-то из моих бесценных читателей хочет знать, дошло ли и его письмо тоже. Дошло, это я подтверждаю.

Были тут письма и от тех детей, которых Джим и Лукас освободили тогда из драконьего города.

— Мы должны каждому написать ответ, — сказал Лукас.

— Но ведь я не умею писать! — испуганно воскликнул Джим.

— Да, я и забыл, — пробормотал Лукас. — Ну что ж, придется мне одному.

Джим молчал. Впервые он пожалел, что не умеет читать и писать, и только он хотел сказать, что хочет научиться, как вдруг маленькая принцесса его опередила:

— Вот видишь! — назидательно сказала она.

И, конечно, у Джима пропала охота говорить о своем желании.

— Но сегодня уже поздно, — сказал Лукас, — я примусь за это завтра.

— Тогда, может, и я останусь, — сказал почтальон, — чтобы заодно прихватить вашу почту.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказал Лукас.

— Если вы не против, — предложил господин Рукав, — вы могли бы переночевать у меня. И мы побеседовали бы о таком предмете, как география, — ведь вы, как почтальон, весьма сведущи в этой науке, а меня она тоже чрезвычайно интересует.

— Весьма буду рад, — согласился почтальон и добавил, повернувшись к Джиму и Лукасу: — Должно быть, это очень приятно, иметь так много друзей?

— Да, — улыбнулся Лукас, — не так ли, Джим?

— Более того! — с важной миной выступил вперед господин рукав. — Это величественно! Спокойной ночи, милые дамы и господа!

И они шагнули к двери, чтобы уйти, но почтальон еще раз обернулся:

— Впрочем, за то сотрясение, которое мой корабль причинил острову, я извинюсь завтра перед королем Альфонсом Без-Четверти-Двенадцатым.

Они ушли. Лукас тоже отправился к своей станции, оставляя позади себя шлейф дыма. И вскоре погасли все огни в окнах Ласкании. Ветер шумел в корнях деревьев, и большие и маленькие волны плескались на государственной границе.

Глава 2, в которой Джим придумывает маяк, одновременно большой и маленький

Проснувшись на другое утро, Джим сразу вспомнил свой сон. Будто он стоит под высоким высохшим деревом, на котором не только листьев, но даже коры нет, а только голая древесина, к тому же расщепленная молниями. На верхнем сучке сидит большая птица, худая, обтрепанная, и из глаз ее катятся слезы величиной с аэростат. Джим хотел убежать, потому что от таких слез вполне могло начаться наводнение, но птица окликнула его:

— Джим Пуговица, пожалуйста, не уходи!

Джим остановился и удивленно спросил:

— Откуда ты меня знаешь, большая птица?

— Но ты же мой друг!

— Что я могу сделать для тебя, бедная птица? — спросил Джим.

— Помоги мне спуститься с этого ужасного мертвого дерева, иначе я погибну. Я так одинок, так ужасно одинок.

— Разве ты не можешь летать? — крикнул Джим. — Ты же птица!

— Джим, ты меня не узнаешь? — отвечала птица бесконечно печальным голосом. — Откуда же мне уметь летать?

— Перестань плакать, — попросил Джим, — у тебя такие громадные слезы, что если одна упадет на меня, я утону в ней.

— Ах, мои слезы не больше твоих! — возразила птица. — Посмотри как следует!

Тут Джим внимательно проследил за падающей слезой — чем ниже она падала, тем меньше становилась. И, очутившись на его ладони, оказалась маленькой слезинкой.

— Кто же ты, птица? — спросил Джим, и птица воскликнула:

— Да взгляни же на меня еще раз!

Джим присмотрелся и увидел вместо птицы господина Тур Тура. И тут же проснулся.

Этот сон все утро не шел у него из головы. За завтраком он молчал.

— Ты на меня все еще сердишься за вчерашнее? — спросила Ли Зи, очень сожалея, что обидела Джима.

— За вчерашнее? — рассеянно переспросил Джим.

— За то, что я сказала «вот видишь!»

— Ах, — ответил Джим, — какие пустяки, Ли Зи!

И только когда пришел Лукас, Джим рассказал про свой странный сон.

— Да, мнимый великан, — пробормотал Лукас, попыхивая трубкой. — Я тоже о нем часто думаю. Без него нам бы тогда ни за что не выбраться из пустыни Край Света. Как он там поживает в своем оазисе?

После завтрака госпожа Каак убрала со стола, Ли Зи помогала ей мыть и вытирать посуду, а Лукас и Джим принялись отвечать на письма. Лукас писал, а Джим пририсовывал свое черное лицо, складывал листки и наклеивал марки на конверты. Когда все письма были написаны, у Лукаса болела рука — а ведь он был человек незаурядной силы. Джим, облизавший все конверты и все марки, откинулся без сил на стуле и сказал:

— Бобе мой, боб эбо быба бабоба!

Он, собственно, хотел сказать: «Боже мой, вот это была работа!» Но язык у него прилип к небу. Пришлось ему чистить зубы и полоскать рот, иначе он бы и поесть не смог.

После обеда пришли почтальон и господин Рукав с поручением от короля — созвать всех подданных на аудиенцию.

Все отправились в замок.

Король, как обычно, сидел на троне возле телефона в бархатном халате, с короной на голове и в клетчатых шлепанцах.

— Мои дорогие подданные, — сказал он, — добрый день!

Слово для приветствия взял господин Рукав:

— Мы все желаем вашему величеству наилучшего дня и сим верноподданнейше заверяем вас в своем присутствии.

— Ну, тогда, — сказал король и несколько раз кашлянул, чтобы собраться с мыслями, — по правде говоря, мои дорогие Подданные, мне очень жаль, но я должен вам сообщить, что повод, по которому я вас позвал, очень серьезный. Даже, так сказать — в известной мере…

Тут король Альфонс снова кашлянул, беспомощно переводя взгляд с одного на другого.

Видимо, вы хотите сообщить нам свое постановление, ваше величество? — пришла ему на помощь госпожа Каак.

— Да, хотелось бы, — ответил король. — Но это не так просто. Потому что у меня несколько постановлений, а именно два. Первое постановление состоит в том, что я постановил довести до вашего сведения мое постановление. Итак, это я уже сделал, таким образом первое мое постановление выполнено.

Король снял с головы корону, подышал на нее и стал полировать ее рукавом халата, как он делал всегда, погружаясь в тяжелые думы. Наконец он решительным движением водворил корону на место и сказал:

— Мои верные подданные! Вчерашний случай с почтовым кораблем показал, что больше так продолжаться не может. Это слишком опасно. На правительственном языке это называется «положение назрело».

— И что же не может продолжаться, ваше величество? — спросил Лукас.

— Я же вам только что все объяснил, — вздохнул король и вытер шелковым платком пот со лба, уже утомившись от аудиенции.

Подданные молча ждали, когда король снова соберется с мыслями.

— Вам это трудно понять. Но главное, что это понимаю я, на то я и король. Итак, мое первое постановление я вам уже сказал, а мое второе постановление звучит так: что-то надо делать.

— Что надо делать, ваше величество? — осторожно спросил Лукас.

— Я вам сейчас все объясню, — сказал король. — Эс Шэ Эл и Эн Эл — в опасности.

— Эс что? — не понял Лукас.

— Эс Шэ Эл и Эн Эл. Это сокращенно, потому что на правительственном языке обычно используются сокращения. Это означает Соединенные штаты Ласкании и Ново-Ласкания.

— Ага, — понял Лукас. — Ну и почему они в опасности?