Засыпайка в рыбацкой деревне

История вторая,

в которой идет проливной дождь, дедушка с бабушкой спасают сети, а Тупс летает

— Завтра, если будет хорошая погода, сможешь пошлепать по воде.

— Будет — не будет!.. Бабушка повторяла это «если будет» изо дня в день, и Мати знал эти слова наизусть. А хорошей погоды все не было и не было.

Проснувшись сегодня утром, он даже побоялся выглянуть в окно. Лежал с закрытыми глазами и прислушивался. В доме тишина. А за окном что-то шумело. Но что? Мати очень хотелось, чтобы это шелестела старая береза у колодца. А еще Мати очень хотелось, чтобы это шумело море за калиткой.

Уже целую неделю он жил у бабушки и дедушки в Кясму, и все семь дней лил дождь, дождь, дождь. Зачем Мати сюда приехал — чтобы с утра до вечера сидеть в доме?

Да что об этом говорить, или даже думать. И не глядя Мати знал, что там, во дворе шумит. Не старая береза у колодца и не море за калиткой. Это надоеда-дождь стучит в окно, и с крыши срывается в бочку пенный водопад.

И сегодняшний день потерян! Едва слышно скрипнула дверь, и вошел Тупс. Мягко ступая, он приблизился к кровати. Остановился, склонил голову набок и приподнял ухо. Потом склонил голову на другой бок и приподнял другое ухо. Тупс приглядывался: спит хозяин или уже проснулся? Глаза закрыты. Выходит, спит. Тупс прислушался: дышит совсем не как во сне. Выходит — проснулся.

— Хозяин спит! — говорили Тупсу его глаза.

— Хозяин проснулся! — утверждали его уши.

Чтобы разобраться в этой путанице, Тупс лизнул пятку, которая выглядывала из-под одеяла. В ответ большой палец ноги почесал щенка за ухом.

— Хозяин проснулся! — обрадовался Тупс и — хоп! — на кровать, прямо в объятия Мати.

— Вставать, лежебоки! — раздался бодрый голос бабушки Салме. — Умываться и завтракать!

— Погода — дурацкая, — протянул Мати, не поднимаясь.

— Да какая нам разница, что там, на небе делается, нам-то что! — Бабушка стянула с Мати одеяло и усадила его. — С добрым утром, ваше городское благородие!

Мати нахохлился.

— Яне городское и не благородие! — проворчал он. — Я теперь такой же деревенский, как дедушка Элмар и ты.

— Дедушка сегодня в четыре утра уже был в море, сети выбрал. Он и кофе уже попил. Сейчас сети высвобождать пойдем, а ты все разлеживаешься.

Освобождать сети! Сон как ветром сдуло, а вместе с ними плохое настроение.

— Бабушка, здесь была пираты?!

— Какие пираты?!

— Ну, те, которые унесли наши сети!

Бабушка с размаху уселась на кровать и захохотала. Она смеялась, не переставая, а из глаз у нее текли слезы.

— Бабушка, ты плачешь? — испугался Мати.

Бабушка обняла внука за плечи, серьезно взглянула на него и опять засмеялась.

— Ох, и шутник ты, городской… Какие пираты! Теперь их только в кино или по телевизору увидишь.

Мати был ужасно разочарован.

— Сама же сказала — надо сети освобождать!

— Мойся, ешь свою кашу, пей молоко, а потом приходи смотреть, что там с сетями.

Из сарая, где хранились сети, доносилась музыка. Мати отворил дверь и вошел. Пахнуло морем. На полке у дверей, между корзинами и бидонами, стоял маленький радиоприемник.

Дедушка и бабушка сидели на скамеечках друг против друга. На дедушке были высокие рыбацкие сапоги и негнущийся резиновый фартук оранжевого цвета. Бабушка тоже надела резиновый фартук и желтые резиновые перчатки. Между ними стоял большущий старый ящик, а в нем — сети, в которых запуталась рыба. Дедушка с бабушкой вытягивали из ящика мокрую сеть прямо себе на фартуки, высвобождали запутавшуюся в ячейках камбалу и бросали ее в корзину, уже наполовину заполненную рыбой.

Мати поразился, до чего ловко распутывали сети большие, продубленные ветром и морской водой дедушкины руки, как разбирали перекрутившуюся снасть. Сеть плавно стекала дедушке на колени, а оттуда — в другой ящик, с пустыми сетями.

— Вот тебе, Мати, и пираты, — сказала бабушка.

— Сами, без всяких пиратов управляемся, — усмехнулся дедушка. Значит, бабушка уже все рассказала.

Мати и ухом не повел.

— Иоганн Штраус, «Весенние голоса», — сказало радио. И радостные звуки наполнили просторное полутемное помещение.

— Ти-ри-ли, ти-ри-ла-а, ти-ри-лул-ле-ла! — подпевала высокая женщина, прислонившись к дверному косяку. Это была Алина с хутора Лиллесалу. Она ходила на хутор Кивинэеме покупать яйца и свежую рыбу. — Что за волшебство в этом вальсе? Даже мои старые ноги — и те в пляс просятся, — сказала седая женщина на удивление молодым голосом. — Ну что, Мати, покружимся?

Мати покачал головой. Он стеснялся.

— Что, стара я? И правильно. Я свои вальсы откружила, а твои еще впереди. Было бы мне шестнадцать, а не шестьдесят один, и была бы я так молода, как я стара…

— Да у тебя душа как раз такая и есть, — сказала бабушка, не прерывая работы.

Мати смотрел, как трепыхались в корзине рыбины. Это была плоская камбала, на коричневатом боку — глаза и желтые точки, а другой бок — весь белый. Иногда у дедушки в руке оказывалась совсем тощенькая рыбешка. Она летела в железный таз.

— Дедушка, а почему ты бросаешь этих малышей в таз?

— Это недомерки, их ловить нельзя, — объяснил дед. — Попадется такая рыбешка в сети — надо ее отправить обратно, в море — пусть подрастет.

— Гляди — какой поросеночек попался! — похвалила Алина дедушкин улов.

Мати удивился:

— Где, где? — Во всем сарае не было ни одной свиньи, не говоря уж о поросенке! Только котята возились в старом рыбацком сапоге.

Бабушка выпутала из сети толстую рыбину и сказала:

— В старину, чтобы поймать треску, приговаривали:

А дед с улыбкой добавил:

— Да, поморяне все на свой манер делают. Раньше, выходя в море, всегда говорили: «Не будет сегодня улова!», а отвечали на это так: «Рыба на берег не просится!» А если кто-нибудь заглядывал в рыбацкую лодку и говорил: «Рыбы-то сколько!» — надо было сказать: «В море больше!» Иначе не видать рыбаку удачи.

Тупс стоял в дверях, вытянув шею, и усердно принюхивался. Любопытство боролось в нем с осторожностью. Подойти к ящику с камбалой он таки не решился — кто ее, эту рыбу знает… Еще подпрыгнет какая-нибудь и цапнет тебя за нос! Тупс охотно поиграл бы с котятами, но те возились друг с другом, а когда он подошел, струхнули и спрятались в сапог.

Но вдруг щенок отступил за спину Мати и несмело зарычал. Из дальнего угла сарая лениво выплыла большая черная кошка. Она всласть потянулась, потом выгнула спину и, подняв хвост трубой, потерлась о дедушкину ногу.

— Рыженькая! — сказал дедушка.

Мати сам назвал эту угольно-черную кошку Рыжей. Было это давным-давно. Еще тем летом, когда он, совсем карапуз, впервые приехал в Кясму и целыми днями играл и не мог наиграться с котенком. С тех пор и осталась кличка, которую придумал Мати.

Рыжая не спеша подошла к тазу, выудила лапой маленькую рыбешку, оттащила ее под бабушкину скамейку и принялась есть.

— Рыбки поесть — это мы любим, а вот ловить — увольте! — усмехнулся дедушка.

— Нельзя! — крикнул Мати.

— Когда с лова приходишь, обязательно надо кошке дать, — объяснила Алина, — а то в другой раз никому удачи не будет.

— Нельзя эту рыбку есть! — кричал мальчик, топая ногами. — Она еще маленькая, недомерок!

Но Рыжая была не робкого десятка. Где там удирать — она уплетала камбалу, не скрывая удовольствия.

— Оставь ты ее, — заступился дедушка. — Имеет право.

Но Мати уже не думал о правах. Он подхватил таз с рыбешкой, выбежал из сарая и припустил к морю. Тупс летел за ним и радостно лаял: он решил, что хозяин побежал к морю поиграть.